усмешка. — Я полагала, что одной любовной встречи достаточно, чтобы я могла удовлетворить свое любопытство. Интимная близость с Оксбери не была… короче, я могла бы жить без этого. Но с вами…
Алекс бережно взял в ладони ее лицо и посмотрел ей в глаза.
— Для меня это никогда не могло быть сведено только к любовным играм, Кейт. Никогда. А для вас?
Правда, только правда. Кейт на секунду прикусила нижнюю губу, потом произнесла:
— Нет. — Слово прозвучало как шепот. — Нет, таким оно не было.
— В таком случае чем это было для вас?
Алекс взял у нее стаканчик с недопитым бренди и поставил на столик. Затем положил руки ей на плечи и, сдвинув их ниже, к локтям, привлек Кейт к себе, а она, немного приподнявшись, очутилась у него на коленях.
— Если оно не было для вас чисто физическим влечением, Кейт, то чем его можно назвать?
Неужели он считает, что она в состоянии о чем-то думать, сидя вот так у него на коленях в одной ночной рубашке?
Да ей и не надо было думать — это была любовь, по крайней мере с ее стороны, но у Кейт не хватало смелости в этом признаться.
— Одного кресла достаточно, как вы считаете? — спросил он.
О, более чем! Невероятные по силе ощущения переполняли Кейт. Бедра Алекса прижаты к ее ягодицам, он крепко обнимает ее одной рукой, прижимая к груди, пальцы поглаживают подбородок Кейт. Она положила голову ему на плечо.
Надо сказать ему прямо сейчас.
— Алекс.
— М-мм?
Он устремил на нее страстный взгляд. Губы его совсем близко, вот они коснулись ее губ, и Кейт опустила веки.
Она скажет ему позже.
Алекс убрал руку с ее подбородка и ладонью приподнял грудь.
— Ой!
Кейт готова была поклясться, что сильный разряд энергии ударил ее между ног.
Алекс усмехнулся:
— Я предпочел бы услышать вздох, а не крик, любовь моя.
Его язык проник ей в рот, раздвинув губы. Большим пальцем он дотронулся до ее соска. Хорошо, что груди у нее теперь уже не болят. Она должна сказать ему.
Она скажет позже, когда сможет думать хоть о чем-то, кроме того, что его язык скользит по ее языку. Алекс начал расстегивать маленькие пуговки на ее ночной рубашке. Большие мужские пальцы слишком долго справлялись с задачей. Лучше бы он просто сорвал с нее рубашку.
Он назвал ее своей любовью. Он и вправду любит ее? Или это всего лишь ласковое слово, с которым он обращается к любой женщине в порыве страсти?
Ах, наконец-то он расстегнул рубашку. Его пальцы гладили ее кожу, и это было такое наслаждение… Губы Алекса коснулись подбородка Кейт, а потом — чувствительного местечка чуть пониже уха…
Да, он выбрал верное направление. Кейт немного прогнулась, чтобы поощрить его к дальнейшему.
— Ты хочешь, Кейт?
Она сочла бы его невероятно самоуверенным, даже наглым, если бы голос его не дрогнул, а дыхание не участилось.
Кейт слегка поерзала на коленях у Алекса. О да, он готов к действию — об этом свидетельствовал твердый бугорок, который она ощутила под собой.
Она застонала, когда он взял в губы ее сосок.
Алекс улыбнулся. Ему тоже хотелось застонать. Его желание становилось все более неистовым, неудержимым.
Он еще раз поцеловал ее сосок и снова услышал стон.
Почему Кейт вошла к нему в комнату? По той же причине, по какой он открыл дверь в ее спальню?
Ладно, спешить незачем. Впереди целая ночь. Он может придумать за это время множество способов доставить наслаждение.
Он поцеловал ее вторую грудь. Надо освободить Кейт от ночной рубашки. Он хочет видеть каждый дюйм ее прекрасного тела, как видел в Оксбери-Хаусе. Он столько раз вспоминал о той ночи…
Алекс прильнул губами к губам Кейт, прижимая ее к себе одной рукой, в то время как другую опустил вниз, к подолу ее ночной сорочки. Кресло само по себе хорошо, однако он предпочел бы кровать. Он хотел, чтобы Кейт, совершенно нагая, распростерлась перед ним на простыне, а он в упоении ласкал бы ее.
Прихватив подол рубашки, Алекс потянул ее вверх, чтобы снять через голову.
Настанет минута, когда Кейт заговорит с ним о причине своего визита к нему. А если она не решится, он сам начнет разговор. Так или иначе, она не уйдет из этой комнаты, не сообщив ему, станет он отцом или нет.
Господи! Сама мысль о том, что его дитя растет и развивается в утробе у Кейт, внушала ему страх и благоговение одновременно. Младенец у ее груди… сын или дочь одной крови с ним и с Кейт. Это мечта, которую он даже не смел в глубине души лелеять все эти годы.
Он целовал ее, надеясь, что это правда, молясь о том, чтобы это было правдой.
Он подхватил Кейт одной рукой под коленки, а другой обнял за спину и встал.
— Ой! — вскрикнула она, обеими руками обхватив Алекса за шею. — Что ты делаешь?
— Собираюсь уложить тебя в постель. Ты не против?
— Нет. — Алекс увидел желание в ее взгляде, но она в ту же секунду сдвинула брови. — То есть да.
— Даю слово, что делить эту вот постель куда удобнее, чем это кресло, хотя сидеть в нем было приятно и я могу в него снова усесться, если ты будешь настаивать.
Он наклонил голову, чтобы поцеловать Кейт, однако она прижала пальцы к его губам прежде, чем он успел это сделать.
— Нет, Алекс. Отпусти меня.
Ей было тяжело выговорить эти слова, но Кейт не могла поступить иначе. Если она сейчас ляжет с ним в постель, у нее не хватит смелости сообщить ему то, ради чего она сюда пришла; во всяком случае, до тех пор, пока они не совершат в этой постели то, чего она хочет больше всего на свете.
Обеими руками Алекс прижал ее во весь рост к своему телу. Кейт ощутила всю напряженность его затвердевшей плоти. Он испытывал такое же сильное желание лечь в постель, как и она.
Можно ли относиться к этому как к чему-то недопустимому? Грех — если можно произошедшее между ними считать грехом — уже содеян. Алекс не может зачать с ней еще одного ребенка. Им обоим доставит радость еще одно сближение. Они могут провести все оставшиеся ночи домашнего праздника, доставляя наслаждение друг другу. Это было бы чудесно.
Это было бы плохо. Оставляя зачатие ребенка — их общего ребенка — в тайне от Алекса, она лгала бы ему, а Кейт хотела теперь только правды между ними. Она хотела, чтобы на этот раз ее мысли и чувства были для Алекса так же открыты, как и ее тело.
Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и посмотрела Алексу в глаза.
Глава 18
— Я должна сообщить тебе кое-что.
