– Честное слово – ничего! – недоуменно пожала плечами Джорджиана. – Он пытался танцевать, но это для него пока непосильно, вот и все.
– Но…
– Ради Бога, говори потише, Тристан! Роберт не должен слышать, что мы его обсуждаем.
– Но он сейчас явно начинает себя лучше чувствовать!
– Думаю, да. Ему лучше, хотя всего лишь пару недель назад у него был сильнейший приступ.
Их голоса донеслись до ушей Роберта. Он осторожно подошел к двери и прислушался, при этом стараясь унять не прекращавшуюся со времени урока танцев дрожь в теле.
«Думай о чем-нибудь еще!» – уговаривал он себя.
Раньше подобное самовнушение обычно срабатывало и его меньше тревожила незажившая рана, полученная во время бегства с поля Ватерлоо. Но когда в его памяти вставали семь месяцев, проведенные в тюремной камере, отчаяние и душевная боль не оставляли Роберта ни на час.
Однако ничего этого он не мог никому рассказать, так как встретил бы в ответ не только полное непонимание, но и открытое презрение.
Роберт приоткрыл дверь и грубо крикнул:
– Идите отсю…
Ворвавшийся в комнату порыв холодного ветра отвлек его внимание и не дал докончить резкую фразу. В тот же момент чья-то рука плеснула прямо ему в лицо несколько пригоршней ледяной воды из ведра. Роберт едва успел вырвать ведро из рук обидчика, оттолкнуть его к противоположной стене коридора и захлопнуть дверь.
– Помилуй, Роберт, это же я – Тристан! – донесся обиженный голос из-за двери.
– Я знаю, что это ты! Черт бы тебя побрал, Тристан! Никогда впредь этого не делай!
– Я его предупредила против подобных выпадов, – услышал Роберт голос Джорджианы, – но ведь тебе известно его упрямство. Он, видишь ли, решил пошутить! Не важно, что не всем это может понравиться. Но позволь по крайней мере помочь тебе переодеться – ты же промок насквозь.
– Ничего, я сам сумею управиться.
Однако холодный душ из ведра немного освежил Роберта и заставил на какое-то время позабыть неудачу на уроке танцев. Правда, его сердце продолжало учащенно биться, а дыхание оставалось прерывистым, но танцы здесь были уже ни при чем. Снова в памяти возник полный неземного очарования образ Люсинды…
– Мне все-таки надо переодеться, – пробурчал Роберт.
– Я думаю, что благоразумнее всего было бы ретироваться. – Люсинда усмехнулась. – Да, именно так.
– Возможно, я ошибался! – Лорд Джеффри удивленно выгнул бровь.
– Сотня французских кавалеристов разбила свой лагерь в каких-то двадцати метрах от того места, где вы устроили свой ленч, – хмыкнула Люсинда. – Откровенно говоря, у меня нет сомнений, что в такой ситуации отступление было единственной возможной альтернативой!
Прогулка привела обоих в восточный конец Гайд-парка. Люсинда откровенно наслаждалась этим прекрасным утром, хотя необходимость постоянно поддерживать разговор с Джеффри несколько раздражала ее. В обществе Роберта Карроуэя она говорила только тогда, когда ей этого хотелось, Джеффри же был весел, как всегда, очарователен, неотразим и… не в меру разговорчив.
– Вы будете на балу у Монтроузов сегодня вечером? – небрежно спросил он.
– Скорее да, чем нет.
– Тогда запишите за мной вальс в вашей карточке танцев.
– Непременно.
– А еще кадриль…
В том, что за вечер она будет вынуждена дважды танцевать с одним и тем же кавалером, нет ничего необычного, но многие ретрограды, несомненно, усмотрят в этом вызов обществу. Все же Люсинда утвердительно кивнула:
– Хорошо. Согласна танцевать с вами и кадриль.
– А также один из народных танцев! – не унимался Джеффри.
– Как бы вам не навлечь на себя всеобщее негодование! – Люсинда нахмурила брови, не на шутку испугавшись за собственную репутацию в обществе.
Если она согласится, то ей придется танцевать уже трижды за вечер с одним и тем же кавалером, что будет воспринято уже не только как вызов обществу, но и как откровенный скандал!..
Джеффри посмотрел на нее и улыбнулся:
– Кажется, я немного переборщил в своих просьбах, извините, прошу вас!
– О, да ради Бога! Вы ведь только хотели польстить мне, зная, что получите отказ.
– По меньшей мере признайтесь, что хоть в этом я преуспел! – Джеффри рассмеялся.
– Преуспели, но при этом задержали меня, и я теперь могу опоздать к обеду.
Джеффри достал карманные часы, посмотрел на них и, нахмурившись, подозвал конюха.
