больше не вернется. Сюда его ничто не заманит.
Вооруженная этим знанием, Дора зачесала волосы, поправила чепец и поспешила вниз, чтобы принять участие в высшей степени необычной, торжественной процедуре.
Пэйс нахмурился при виде чепца, но, держась своего молчаливого обещания, не промолвил ни слова поперек. А когда она направилась, было к двери на кухню, попросту ухватил ее за рукав и подвинул стул, чтобы она села.
Войдя, Карлсон опустился на первый же стул, не во главе стола. Он уставился на пустую тарелку, не обращая ни малейшего внимания на седую женщину, сидевшую на самом большом от него расстоянии. Доре было неловко слышать, как Карлсон отхлебывает эль из кружки, он явно был не склонен вести застольную беседу. Энни вплыла в столовую, держа блюдо с жареными цыплятами, и Дора перевела взгляд на Пэйса.
Пэйс сидел между родителями, на равной дистанции от каждого и прямо напротив Доры. Он нахмурился, но промолчал, когда Энни поставила блюдо на стол, а не обнесла им присутствующих. Он безмолвно положил себе порцию, когда отец передал блюдо ему. Потом он передал его Доре, сидевшей опустив глаза. Она сиживала с ним за этим столом и раньше, но еще никогда после того, как провела с ним несколько часов в интимной близости. Дора не знала, как ей себя держать и что говорить.
– Тебе очень к лицу это платье, мама, – отпустил формальную любезность Пэйс, подавая блюдо матери, чтобы она могла выбрать себе кусок по вкусу.
– Это неправда, но я все равно благодарна тебе за эту ложь, – натянуто ответила Харриет. – А где твоя форма? Тебя уволили в запас?
– Нет, я вновь записался в мае. Мне шьют сейчас новый мундир, и я скоро вернусь в свой полк.
Энни вернулась с блюдом картофеля и моркови, вручила его Карлсону и удалилась. Она была вышколена как дамская горничная, а не служанка, но знала, что надо бы сейчас всех обнести. Дора ощущала недоброжелательство и враждебность со стороны рабов и в чем-то им сочувствовала, но что же теперь делать? Даже одно упоминание о том, что Энни теперь надо платить жалованье, привело бы Карлсона в неописуемую ярость, никак не согласующуюся с желанным миром и спокойствием.
Карлсон сбросил себе на тарелку несколько картофелин и подтолкнул блюдо к Доре.
– Проклятые янки думают, что мы теперь в их власти, – приглушенно пробормотал он.
Пэйс притворился, что ничего не слышал. Взяв у Доры блюдо с овощами, он любезно сказал:
– Я еще не успел вас поблагодарить, мисс Смайт, за ваши заботы обо мне во время моей болезни. Могу ли я что-нибудь сделать для вас в знак благодарности?
Дора с подозрением взглянула на Пэйса, но удержалась от так и рвущегося резкого слова. Пережитая боль залегла глубокими линиями вокруг его рта, но во взгляде сейчас сквозила нежность. Она ответит сейчас тому хорошему и доброму, что в нем есть, а не его циничному подначиванию.
– Да, ты бы мог погибнуть и никогда не добраться домой.
Карлсон неодобрительно фыркнул, но глаза Пэйса еще потеплели, а в разговор вмешалась мать, не дав возможности никому из мужчин ответить прежде.
– Ты бы мог остаться здесь и работать на ферме, как оно и полагается. Из-за руки ты можешь подать в отставку. – И Харриет с воодушевлением ковырнула картофелину. «Болезнь» никак не сказалась на ее аппетите.
Пэйс весь напрягся, но прежде чем подыскал вежливый ответ, отец выпалил:
– Мне здесь такие не нужны. У меня спина еще крепкая и руки здоровые. Я сам выстроил этот дом, и один со всем управлюсь.
Дора видела, как Пэйс изо всех сил пытается сдержать свой вспыльчивый нрав и с облегчением услышала ответ, исполненный терпимости.
– Но я мог бы подыскать тебе наемных работников. Солли не слишком хорошо справляется на плантации. Я подумываю взять его с собой.
Карлсон с размаху стукнул вилкой о стол, и морковь взлетела в воздух:
– Черта с два ты это сделаешь! Мальчишка принадлежит мне, не забывай об этом! Не желаю и слышать ваше аболиционистское хныканье. Линкольн не имеет права красть нашу собственность. Это против конституции. За это и вся проклятущая война идет, за сохранение конституции. Ты и твои чернопузые друзья не сможете переменить порядок вещей.
– Да положение уже изменилось, – резонно заметил Пэйс. – Твои рабы бежали, и вернуть ты их не в силах. Тебе придется нанимать работников.
– А кого, черт побери, я смогу нанять на работу, которую всегда делают негры? Ну-ка скажи мне, хитрозадый осел? Никто из уважающих себя белых не станет работать на плантациях. И твои чернопузые пусть-ка об этом подумают заранее, иначе придет зима и им нечем будет набить свое черное брюхо. Пэйс постепенно накалялся:
– Если штат Кентукки не отменит поправку к конституции, по которой свободные негры могут остаться на прежнем месте и наниматься на работу, тогда тебе и твоим друзьям не придется беспокоиться, как бы не замарать в земле свои белоснежные руки. Передай это своему всесильному конгрессмену, когда он станет гладить себя по головке за то, что ты сулил отменить поправку на ближайшие несколько десятилетий.
– Я не позволю здесь никому из моих сыновей нести эту Чепуху! – взревел, тяжело поднимаясь с места, Карлсон. – Мэтт Митчелл чертовски близкий мне друг, и у него получше голова на плечах, чем есть или когда-нибудь будет у тебя. Почему бы тебе не убраться поскорее к своим дружкам, так любящим черномазых? Меня тошнит от одного твоего вида. Нет, не может того быть, что ты, в самом деле, мой сын.
Вне себя от ярости Пэйс вскочил с места, но отец уже шел к двери. У Пэйса было такое злое лицо, что душа Доры заплакала от скорби. У нее не было волшебного порошка для излечения таких вот ран. Она поспешила подхватить Харриет, когда, пошатываясь, та стала подниматься на ноги.
– Ну что ж, надеюсь, все получили удовольствие от моего возвращения домой. Наверное, мне надо отдохнуть, Дора. И не предлагай мне повторить этот опыт в скором будущем.
Дора не смела видеть, как отчаяние исказило гордые черты Пэйса. Она повела Харриет в ее комнату и вздрогнула, услышав, как через несколько минут громко хлопнула входная дверь.
Глава 16
Я, в рабстве находясь, могу лишь угождать
Недолгим прихотям властительных желании.
Дора не знала, как долго ей пришлось пробыть в комнате Харриет, устраивая ее на ночь. Старуха все время ворчала и жаловалась, разоблачаясь и надевая ночную рубашку и халат. Впервые за несколько недель она вновь потребовала опиумных капель и устроила сцену, услышав, что они кончились. Она изругала Энни за то, что та принесла слишком холодную для омовения воду, и разгневалась, когда в комнату внесли чайник с кипятком, чтобы воду подогреть.
Выйдя, наконец, из спальни, Дора устало вздохнула. Она могла снести капризы старой женщины, но мысль о том, что Пэйс одиноко сидит сейчас в ее пустом фермерском доме, просто изводила ее. Она боялась, что он уже упаковал свои переметные сумы и уехал, не попрощавшись с ней.
Не умывшись и не причесавшись, она ринулась в сгущающуюся за дверью темноту. В конце июля свет еще брезжил, но огромные деревья, растущие вдоль подъездной аллеи, уже погрузили ее в сплошную мглу. Дора темноты не боялась. Она думала только о Пэйсе, она не могла отпустить его прямо сейчас.
Дора знала, что под покровом ночи разные отчаянные люди в это ненадежное время творят нехорошие дела. По дорогам бродили негры, бежавшие на Север с Юга. Несмотря на Декларацию об отмене рабства, по закону Кентукки они все еще считались беглыми и, будучи пойманными, оказывались за решеткой и могли быть проданы любому, кто дал бы самую высокую цену. И, зная об этом, рабы насильственно и злобно отстаивали свою свободу. Было достаточно и корыстолюбивых белых, которые отрицали их право на освобождение и охотились на беглых в жажде наживы. За ними следом шло насилие.
Налетчики-конфедераты редко проникали теперь далеко на север, но их сторонники на это отваживались, и янки создавали патрульные команды для предотвращения налетов. На подозрении были все. Подозревались во всем денно и нощно. Ситуация была опасна. Одинокой женщине, попавшейся тем или другим, вряд ли удалось бы ускользнуть невредимой, но Дора нисколько не задумывалась о том, что может случиться, пока почти бежала из Большого дома к себе на ферму, до которой была целая миля.
Но ей и не надо было беспокоиться. К ней быстро подбежал Пэйс, который ждал ее, неуверенный, придет ли она, и в то же время опасавшийся за ее безопасность. Она так и кинулась в его распростертые объятия, и у нее голова пошла кругом, когда он приподнял ее и завертел в воздухе.
Она догадалась! Он волновался, что она не придет. Она почувствовала этот страх в пронзительной жадности поцелуя и в сокрушительной силе объятий. Она прильнула губами к его шее и столь же неистовыми поцелуями стала уверять его в обратном. Дора чувствовала, что он не очень сильно доверяет языку поцелуев, но это не важно. Ничто сейчас не имело для нее значения, только одно: Пэйс Николлз действительно ее ждал и что, по крайней мере, опять хотел ее. Впервые в жизни она ощутила восторг от сознания, что она желанна, и не кому-то вообще, но именно тому человеку, которого она обожала с детства.
Голод, с которым он желал ее, и восхищал, и пугал Дору. Она не знала, сможет ли сполна утолить его. Она еще слишком молода и неопытна. Однако Дора позволила Пэйсу внести ее в дом и положить на постель, ничем не выдав своих страхов.
Ярость его страсти была тоже устрашающа, но Дора понимала, что ее усиливает и кипящий в нем гнев. Любовная ярость могла захлестнуть и
