испепелить ее, но она давным-давно уверовала в этого человека. Она не знала, почему и зачем, и не собиралась задаваться такими вопросами сейчас. Пэйс был частью ее самой, которую она давным-давно где-то потеряла. Он был ей нужен.
Она вскрикнула от неожиданности, когда он оборвал пуговицы на лифе платья, стараясь побыстрее его расстегнуть, Но тут же душа ее воспарила, потому что он, стоя над ней на коленях, приник жадно ртом к ее соску. С такой же неистовостью она вцепилась в его рубашку и просунула под нее руки. Теперь она уже не сознавала, хорошо или дурно то, что она делает, и надо ли всегда кротостью отвечать на насильственные действия. Она чувствовала только горячие руки Пэйса на своем теле и его жадный рот, словно пожирающий ее плоть там, куда не доставали руки.
Когда Пэйс поднял юбку и, как собственник, схватил ее за бедра, Дора уже поняла, что он не станет с ней нежничать, но она ему отдалась и уже не думала о том, как они достигнут конца пути, по которому сейчас устремились. Ей опять хотелось слиться с ним воедино, ощутить вместе биение жизни, утвердить свое бытие в этом мире. Она жаждала вновь достичь свершения. Она легко выгнулась вперед, чтобы ему легче было снять с нее белье, и вскрикнула от удовольствия, когда он опять коснулся ее пальцами. В следующий момент он пронзил ее тело со страстью, граничащей с насилием, и Дора вскрикнула, от страха, но тело знало лучше, чем мозг, что происходит и что ей сейчас нужно. И ее мгновенно охватило то же неистовство страсти. Она вцепилась ногтями в его спину, изо всей силы прильнув к нему бедрами в яростной схватке, в которой и он, и она должны были стать победителями и найти освобождение. Его вожделеющий крик разлился пламенем по ее жилам, и Дору подхватили волны наслаждения, потому что она полностью подчинилась властной силе Пэйса. Ее желание увенчалось дрожью, она вызвала его последние содрогания.
Но он не остановился. Пэйс сразу же стал осыпать ее поцелуями, уже не такими отчаянными, но более нежными, и Дора радостно на них откликнулась. До близости с Пэйсом физическое наслаждение ей было незнакомо, и она ощущала свое тело как нечто приносящее только досадные неудобства, как сосуд, подвластный боли, и лучше всего такое тело всегда поплотнее закрывать и по возможности забывать о нем. Но Пэйс научил ее тому, что этот источник неудобств, ее физическое естество, может быть полезным и приятным. Руки могут обнимать Пэйса. Грудь трепетать от его ласк. А бедра принимать участие в том спасительном действе, когда они сливаются в одно существо.
Дора потеряла представление о времени, пойманная в ловушку чувств и ощущений, она уже не владела рассудком и знала только одно: вот этот человек, рядом с ней, в постели, обладает ею всецело, ее телом и душой, и отныне она уже никогда не станет прежней.
Но это как раз не слишком ее волновало. Она ведь никогда не мечтала обрести настоящую, верную любовь. Дэвид был единственным мужчиной, о замужестве с которым она иногда думала, но теперь Дора безошибочно знала, что он никогда не доставил бы ей такой радости, как Пэйс. Она не надеялась, что такое счастье снова повторится. По правде, говоря, она никогда не была сильна по части надежд и ожиданий. Однажды она уже умерла. Она знала, что когда- нибудь умрет опять. И не откажется даже от малейшей радости в промежутке между двумя смертями.
Дора повернулась и положила руку на глыбу его груди, поцеловала закругленный мускул плеча. Его рука крепко сжала ее грудь. Они лежали совсем голые, и ноги их затейливо переплелись, волосатой голенью он потер шелковистую кожу ее бедра. А Доре чудилось, что она уже умерла и вознеслась на небо. Но тут она услышала, как за окном завел свою раннюю песенку пересмешник, и поняла, что идиллия кончилась.
Тело саднило в десятке мест. Глубоко внутри было очень больно. Дора так устала, словно всю ночь шла с тяжелой ношей, но, зная, откуда эта боль и усталость, она чувствовала только радость. Дора легонько ущипнула Пэйса за грудь и затем стала высвобождаться из объятий.
– Не уходи, – прошептал он, зажав ее руку в кулаке. Его яростные глаза теперь были закрыты. Он утолил голод и очень устал.
– Я должна. – Она выдернула руку, но потом немного помедлила, любовно проведя пальцами дорожку по его мощной груди к плоскому животу.
– Ты останешься?
– Только на несколько дней. Но я привезу тебе Эми. Он не забыл. Дора с облегчением вздохнула. Она очень старалась не полюбить девочку, но в последние месяцы отчаянно по ней скучала и теперь радовалась, что скоро снова услышит детский смех.
– Не перетруди свою руку. – И она спустила ноги с постели.
Пэйс мягко рассмеялся и, наконец, открыл глаза навстречу серому рассвету, чтобы посмотреть, как она будет, голая, порхать в поисках одежды.
– И я тебе уже говорил, что еще одна матушка мне не нужна.
– Сомневаюсь, что ты знаешь, чего бы тебе хотелось, – свысока ответила Дора, надевая рубашку, – но я и не думаю, что могла бы стать для тебя хорошей матерью.
Из нее бы вышла хорошая жена – подумали оба, но вслух ничего не сказали: то было настроение минуты, о будущем они сейчас не мечтали. Пэйсу надо заполучить элегантную, прекрасную собой хозяйку дома, которая бы способствовала успешному осуществлению его политических амбиций. А Дора останется в глуши обрабатывать свои тощие поля. Их дороги пролегали слишком далеко друг от друга, чтобы вот так же вдруг пересечься в будущем.
Пэйс вылез из постели, и, голый, прижал к себе ее, полуодетую, и поцеловал в шею.
– Мне мать не требуется. Но мне нужна ты, в постели.
Она вырвалась у него из рук и потянулась за платьем. Не надо ей напоминать о том, что ей и так известно. Ему от нее нужно только тело. Это знание унижало ее и лишало иллюзий, но она приняла как должное сообщение, что большего не стоит. Граф вбил ей в голову сознание неполноценности в весьма раннем возрасте.
– Я должна вернуться до того, как меня кто-нибудь увидит. Ты задержишься, чтобы позавтракать?
– Лишь в том случае, если ты перестанешь носить этот безобразный чепчик, – ответил, забавляясь и поддразнивая, Пэйс, внимательно наблюдавший, как она старается застегнуть платье, которое он вчера чуть не разорвал на ней.
Дора кинула на него неодобрительный взгляд:
– Не надо меня дразнить. Возможно, я теперь падшая женщина, однако вряд ли стоит сообщать об этом своим внешним видом.
Пэйс схватил чепец и смял его длинными пальцами.
– Я же предупреждал тебя, что даже ангелы могут падать с деревьев. Но теперь, когда ты оказалась на земле, рядом со всеми нами, грешниками, тебе не нужны нимб и крылья. Оставь их навсегда. У тебя слишком красивые волосы, чтобы их прятать.
Дора беспокойно потрогала свои растрепанные локоны.
– Но волосы в беспорядке. Это очень не понравилось бы матушке Элизабет. Отдай мне чепец, Пэйс.
Он неохотно уступил, не отводя взгляда зеленых глаз, и осторожно спросил:
– А почему ты всегда называешь ее «матушка Элизабет», а не просто матерью? Это так предписывает твоя религия?
Она ощупью заткнула непокорные локоны в чепец, не смея взглянуть на себя в зеркало. И покачала головой, удивляясь, что ему об этом ничего не известно.
– Она и папа Джон были моими приемными родителями. Они взяли меня к себе, когда мне было восемь лет. Я не смогла называть их «мама» и «папа», так что мы придумали эту замену.
Он затопал по комнате, ища свою собственную одежду.
– Но у тебя другой акцент, чем у Дэвида. – И, словно спохватившись, что сказал, не подумав повернулся к ней, как бы прося извинить, – Я слышал про него. Мне жаль.
Она отклонила неискреннее сочувствие, обратив внимание на менее болезненный аспект.
– Дэвид был родом из Северной Каролины. Его родители не могли спокойно переносить существование рабства и переехали в Индиану, когда он был совсем маленький. А мои приемные родители привезли меня из Англии. А я-то надеялась, что сейчас уже почти не говорю, как раньше.
Пэйс усмехнулся, натягивая брюки.
– Даже не наполовину. Я-то думал, что ты из другого мира, когда впервые тебя услышал. А из какого места в Англии ты родом?
Он коснулся очень личной проблемы. Дора не верила, что родной отец все еще ищет ее, но не хотела рисковать и поведать больше чем следует: а вдруг он все еще не оставил поиски пропавшей дочери? Пожав плечами, она пошла к двери:
– А какое это имеет значение? Так я увижу тебя за завтраком?
Дистанция между ними опять четко обозначилась: девушка в услужении разговаривает с хозяином, задравшим ей юбку. Пэйс коротко кивнул и отвернулся, когда она выходила.
Она сама все себе устроила. У нее не было оснований упрекать его за манеру держаться. Так всегда было между ними. И лучше будет, если все так и останется. Нет, пусть не будет никаких сбивающих с толку чувств, никаких неловкостей и недоразумений относительно ее положения. Она будет жить как прежде, а он въедет на белом коне в свое славное будущее.
Но Дору трогали маленькие знаки внимания, которые он оказывал ей до своего отъезда. Когда позднее в тот же день Пэйс подъехал к дому с Эми и Деллой, она бегом поспешила к девчушке, жадно обняла ее и поцеловала. Эми запищала от радости и что-то неразборчиво пролепетала.
Пэйс усмехнулся, глядя, как Дора серьезно ее слушает, притворившись, что понимает.
– Так, значит, тебе все понятно. А я-то думал, что она болтает по-китайски.
Дора осмелилась взглянуть на него, а легкие пальчики Эми сразу же вцепились ей в волосы. Морщины, бороздившие его лицо, вдруг исчезли в улыбке. Он уже был не так ужасающе худ, как во время болезни, и казался ей еще красивее, чем в юношеские годы. И она
