губами по его щеке. — Эти платья достойны самой королевы. Должно быть, твой кошелек совсем пуст.
Вулфгар равнодушно пожал плечами, искоса поглядывая на груди, обнажившиеся, поскольку одеяло сползло, но Эйслинн, не замечая его вожделенного взора, уселась на корточки и слегка нахмурилась.
— Но, боюсь, эти вещи постигнет судьба прежних. Они слишком красивы, чтобы остаться у меня.
— Я позабочусь об этом, — проворчал Вулфгар. Эйслинн села рядом и прижалась к Вулфгару.
— Значит, они вправду мои? И я могу все это носить?
— Конечно. Стал бы я дарить подарки, чтобы потом их отнимать?
Эйслинн прижалась щекой к его плечу.
— Ведь я всего-навсего рабыня и должна подчиняться воле господина. Но клянусь, я первая рабыня, которую так богато одевают! И без сомнения, в Даркенуолде мне многие будут завидовать. Как ты оправдаешься, когда станут упрекать тебя, что так балуешь рабыню?
— Только Гвинет способна на такое, — фыркнул Вулфгар. — Но я сам распоряжаюсь собственным богатством, большим или малым, поскольку накопил его своими трудами. Захочу — раздам его кому угодно, и она не посмеет мне ничего сказать. Я ничем не обязан ни ей, ни любой другой женщине.
Эйслинн провела пальчиком по шраму у него на груди.
— В таком случае я вдвойне благодарна за твою щедрость. Вулфгар повернулся к ней и навил на палец медную прядь.
— Ты куда более достойна этих нарядов, чем остальные. И то, что сейчас ты здесь со мной, — лучшее доказательство. Эйслинн, пожав прелестными плечиками, прошептала:
— Но все же я твоя шлюха, и подобный титул не свидетельствует о большой любви. Что я для тебя? Очередная забава, и только.
— Думаешь, я с такой готовностью открою кошелек для другой женщины, даже чтобы прикрыть ее наготу? Помнится, я уже говорил тебе, что думаю о прекрасных дамах. Будь польщена, что стоишь в моих глазах выше прочих.
— Но, Вулфгар, — еле слышно пробормотала она, — в чем же разница? В том, что ты осыпал меня дарами? В глазах окружающих я всего лишь развратная тварь. Вулфгар нагнулся к ее губам.
— Мне безразличны злые языки и все, что думают окружающие, — произнес он и закрыл ей уста поцелуем. Вулфгар поддался искушению погладить округлое бедро, и Эйслинн, поморщившись от боли, сжалась, когда его пальцы коснулись места, куда пришелся удар кнута Гвинет. Вулфгар свел брови и, подняв одеяло, начал рассматривать уродливый рубец, извивавшийся по бедру и ягодице. Эйслинн почти ощущала, как полыхает его гнев.
— Что это?!
— Синяк. Я упала.
Вулфгар, зарычав, встал на колени и поднял Эйслинн за плечи.
— Ты, кажется, дураком меня считаешь! — с едва сдерживаемой яростью промолвил он. — Я еще способен распознать следы, оставленные кнутом.
На глазах Эйслинн выступили слезы.
— Ты делаешь мне больно, Вулфгар. Ничего не случилось. Дурацкая ссора из-за пустяков, но все уже в порядке. — Она провела ладошкой по его груди и еле слышно прошептала: — Со временем от рубца не останется и следа, но рана, нанесенная злобными словами, никогда не затянется. Не стоит говорить об этом. Все в прошлом.
Отстранившись, она начала одеваться, а Вулфгар, недоуменно хмурясь, следил за ней. Она никогда не перестанет изумлять его! Сила, мудрость не по годам, красота, и главное — неизменное понимание… а ведь он сам не всегда разбирался в собственных настроениях.
В сердце Вулфгара нежданно-негаданно зародились первые ростки нежности, потребность прижать ее к себе, защищать и оберегать от боли и обид. Но он быстро подавил неведомые доселе чувства.
Ба! Женщины! Всегда играют на слабостях мужчин! Но ни мнение окружающих, ни ее чары не свяжут его узами брака.
Он поднялся и потянулся, поражаясь быстрому действию снадобья.
— Да, милая, ты и вправду исцеляешь любые хвори. Но пойдем, впереди еще целый день. Сегодня в Лондоне святочная ярмарка, и ты сможешь заодно посмотреть город.
Вулфгар привлек ее к себе и, крепко обняв, поцеловал.
— Или, вернее, — хрипло поправился он, — позволим этому городу полюбоваться тобой.
Глава 15
Утреннее солнце прогнало туман, царивший на лондонских улицах, как раз к тому времени, когда четверо рыцарей и прелестная дева покинули дом торговца и неспешно направились к центру города. Вскоре они оказались на широком перекрестке, где горожане расставили лотки и заунывными голосами зазывали проходивших мимо господ. Тут же выступали мимы и лицедеи в вырезанных из дерева масках, развлекавшие публику грубыми шуточками, акробаты взмывали в воздух с подкидных досок. Расхаживали разносчики сладостей, вин и пирожков. В толпе шныряли карманники и мошенники, ловко прятавшие горошину под одной из трех раковин и обманывавшие простаков, которые мечтали выиграть медную монету.
Эйслинн весело смеялась, глядя на раскинувшиеся перед ней чудеса. Свита девушки непрерывно росла — молодые люди, пораженные ее красотой, пытались хотя бы еще раз мельком увидеть ослепительно прекрасное лицо, но те, кто подходил ближе, наталкивались на мрачный предостерегающий взгляд рыцаря, возвышавшегося на целую голову над всеми остальными.
Они останавливались, как только какая-нибудь безделушка привлекала внимание леди. Эйслинн вскоре заметила, что стоит ей похвалить любую мелочь, как один из четырех спутников мгновенно покупал ее. Заметив, что она подняла серебряное зеркальце, Бофонт мгновенно сунул монету продавцу. Девушка от всей души поблагодарила его за подарок, но после этого уже опасалась открыто выказывать свое восхищение.
Остроумные замечания сэра Гауэйна встречались ее восторженными смешками и спокойными улыбками Вулфгара. Бофонт, славившийся невозмутимостью, смеялся до упаду, а Милберн то и дело фыркал, прикрывая рот ладонью.
День уже был на исходе, когда Эйслинн призналась Вулфгару, что устала. Они неторопливо вернулись обратно по боковой улочке в свое жилище, где Глинн уже приготовила вкусный обед.
В их отсутствие прибыл гонец от Вильгельма с требованием всем лордам и леди присутствовать на святочной мессе, где должен был молиться сам король, за которой следовали представление ко двору и коронационные торжества. Эйслинн, надеявшаяся провести весь следующий день с Вулфгаром, прежде чем долг призовет его на службу, разочарованно вздохнула.
После ужина они еще немного посидели у очага и решили лечь спать пораньше, — завтра предстоял нелегкий день. Не успели они оказаться в спальне, как Вулфгар немедленно отослал Глинн и начал ловко распутывать завязки платья Эйслинн. Крепкие руки подхватили девушку и отнесли в постель, но норманнский рыцарь, к своему огорчению и разочарованию, понял, что сегодня ему не суждено познать радости щедро даримой страсти, и хотя Эйслинн вновь содрогалась в неземном наслаждении, позже, откатившись от нее, он мрачно смотрел в потолок, пока она рыдала, уткнувшись в подушку.
Эйслинн сидела на постели, подтянув колени к подбородку, и наблюдала за Вулфгаром, выбиравшим одежду к торжественному дню. Он снова остановился на красно-черном наряде, велел Сенхерсту приготовить ванну и, помня о насмешках Гауэйна, добавил в воду немного бальзама сандалового дерева, чтобы перебить аромат лаванды, все еще исходивший от него. Заметив это, Эйслинн весело рассмеялась:
— Если собираешься вновь разделить со мной купание, господин, я предоставлю тебе выбор благовоний.
Вулфгар хмыкнул и, погрузившись в горячую воду, начал мыться.
— Сегодня ты поздно придешь, Вулфгар? — робко спросила Эйслинн. — Или задержать ужин до твоего возвращения?
Вулфгар отнял от лица намыленную тряпку и уставился на нее:
— Мои люди поужинают, когда захотят, но, зная обычаи двора, уверен, что нас не будет до самого утра.
— День покажется длинным без тебя, Вулфгар, — расстроено вздохнула девушка.
