— Ты права, милая, — хмыкнул он, — день станет тянуться бесконечно, но мы проведем его вместе с тобой.
Эйслинн, охнув, вскочила, и длинные волосы густым покрывалом укрыли ее обнаженное тело. Заметив горящий взор Вулфгара, она поспешно укуталась в одеяло и подошла к лохани.
— Но, Вулфгар, я саксонка. Мне там не место. Вулфгар невозмутимо продолжал намыливаться.
— Твое место там, куда я тебя приведу. В соборе будет много саксов, кроме тебя, хотя можешь быть уверена, их верности далеко до твоей. Но ты ни с кем не должна откровенничать. Ты не простая деревенская девка и способна держать язык за зубами. Что же касается того, что ты принадлежишь к врагам норманнов… — он насмешливо усмехнулся, — …клянусь, никогда еще не получал такого наслаждения в обществе недруга.
Эйслинн зарделась от смущения.
— Ты просто невыносим, — нетерпеливо бросила она. Вулфгар, запрокинув голову, оглушительно расхохотался, но Эйслинн было не до смеха.
— Я никогда не появлялась при дворе и могу поставить тебя в неловкое положение.
— Английский двор кишит дородными саксонскими дамами, и я, по-моему, успел познакомиться с каждой, от краснеющих барышень до тонкогубых старых дев, и все осаждают меня, поскольку я каждый раз появлялся один, без прекрасной спутницы. Поставить меня в неловкое положение? Нет, пусть увидят мою избранницу!
— Но, Вулфгар, — раздраженно возразила она, — там соберется вся знать и сам Вильгельм, а я… приду без компаньонки, и все сразу догадаются, что я твоя любовница.
— Только потому, что при тебе не будет жирной дамы, которая следила бы за каждым твоим движением? Я скажу, что ты моя сестра… нет, не пойдет. Стоит мне взглянуть на тебя, и все поймут: что-то неладно, и нас обвинят в грехе кровосмешения. Лучше мы постараемся молча выносить их вопросительные взгляды. Пусть гадают, сколько угодно!
Эйслинн, застонав, снова попыталась уговорить его:
— Вулфгар, я привыкла ждать, и…
— Но я не привык. И не желаю больше ничего слышать. Одевайся! — строго велел он.
Его тон не оставлял никаких сомнений: всякие возражения бесполезны, и, охваченная внезапной паникой, Эйслинн поняла, что даром тратит драгоценное время, пытаясь разубедить Вулфгара. Подлетев к двери, она позвала Глинн. Норманн быстро погрузился в лохань, когда та появилась на пороге, и, иронически улыбаясь, наблюдал, как девушки поспешно обсуждают наряд и сегодняшнюю прическу Эйслинн. Наконец Вулфгар, не выдержав, окликнул Эйслинн:.
— Милая, не хочу пугать Глинн, но, если я поднимусь, она, пожалуй, вышибет дверь, унося отсюда ноги. У меня уже вся кожа сморщилась. Не могла бы ты отослать ее на минуту?
Эйслинн дала девушке какое-то поручение, и Вулфгар с облегчением выбрался из лохани и начал одеваться. Эйслинн занялась прической.
— Я хотел бы, чтобы ты надела сегодня желтое платье, Эйслинн, — попросил Вулфгар, не оборачиваясь. — Это твой самый лучший наряд.
— Вулфгар, прошу, не настаивай. Я берегу его для другого случая.
— Что может быть важнее встречи с королем? — удивился Вулфгар.
Девушка чарующе улыбнулась и с невинным видом пожала плечами:
— Пока не могу сказать, Вулфгар, но позволь мне выбрать самой.
— Я просто мечтал показать тебя во всем блеске, а этот цвет идет тебе больше всего.
Эйслинн поднялась, подошла к нему и, положив руки на бронзовую грудь, шепнула:
— Мне не терпится надеть другое платье, такое же богатое и еще красивее.
Фиалковые глаза взирали на него с немой мольбой. Вулфгар, опьяненный их красотой, уже не помнил о причине спора. Эйслинн легко провела ладонью по его груди, и он лишь покорно вздохнул:
— Как хочешь, дорогая.
Эйслинн обвила руками его шею, привстала на цыпочки и умудрилась дотянуться до щеки. Наградив его нежным поцелуем, она рассыпалась в благодарностях. Вулфгар угрюмо отвернулся, но когда она предстала перед ним в новом наряде, поклялся, что никогда впредь не станет советовать ей, как лучше одеваться.
Верхнее платье кремового бархата, отделанное по вырезу и обшлагам длинных широких рукавов шелковой тесьмой, расшитой мелкими жемчужинами, красиво облегало стан. Пояс из тонких золотых звеньев с пристегнутым сбоку небольшим кинжалом, украшенным драгоценными камнями, охватывал бедра. Изящно причесанные волосы были перевиты узкими лентами и желтоватыми шелковыми цветами. Прелестное лицо сияло свежестью, а аметистовые глаза восторженно сверкали.
Вулфгар еще не встречал девушки, столь ослепительно прекрасной. Он на мгновение встревожился, вспомнив, что Рагнор наверняка тоже появится на торжестве. Какие неожиданности сулит этот день? Не лучше ли оставить Эйслинн дома? Но он не мог разлучиться с ней на несколько долгих часов. Он тосковал без ее общества и совсем не уставал от нее, как от других женщин, особенно в те моменты, когда они предавались любви. Однако он решил взять Эйслинн ко двору по чисто эгоистическим соображениям. Нытье и жалобы тучных дам, предательство и интриги честолюбивых лордов, зазывные взоры искательниц развлечений вынуждали рыцаря всегда быть начеку. Но в присутствии Эйслинн жизнь покажется намного легче, и он даже сумеет вынести долгую нудную церковную службу.
Видя, что Вулфгар молчит, Эйслинн сделала пируэт и широко развела руки.
— Я нравлюсь моему господину?
Она не разглядела блеска его глаз и, подняв голову, встретила лишь сардоническую ухмылку. Вулфгар сложил руки на груди.
— Пытаешься вытянуть у меня похвалу, милая? Эйслинн состроила недовольную гримаску.
— Ты скуп на слова, — обвинила она, но тут же весело рассмеялась и, отвернувшись, бросила через плечо задорный взгляд. — Но я куда щедрее, милорд. Ты и вправду хорош собой. Не удивлюсь, если тебя начнут осаждать вдовушки и жеманные девицы.
Месса и впрямь оказалась долгой и утомительной. Они то и дело опускались на колени, как только архиепископ начинал новую молитву. Вулфгар не сводил с Эйслинн глаз и в отличие от остальных находил искреннее удовольствие в длинной службе. Безмятежный вид девушки, благочестиво сложившей руки, действовал на него умиротворяюще. Глаза светились теплом и добротой. Оставалось только поражаться ее выносливости и природной грации, особенно когда толпа придворных, спешивших представиться ко двору, оттеснила их в угол тронного зала.
Его приятели по недавней пирушке протиснулись сквозь давку, поспешно расталкивая собравшихся, и в новом приступе дружелюбия начали громко хлопать Вулфгара по спине, не отрывая при этом взглядов от Эйслинн. Вулфгар с привычным многострадальным терпением представил их девушке и стоически выслушал хвастливые намеки на дружбу с самим королем: похоже, оба стремились возвыситься в глазах красавицы над простым рыцарем сомнительного происхождения. Эйслинн осторожно отняла руку, которую слишком долго сжимали придворные, и вежливо отвечала на их расспросы, ухитрившись при этом ничего не выдать. Только Вулфгар знал, что она говорит далеко не всю правду. Усмехнувшись, он подумал, что девушка не ударит лицом в грязь при любом дворе.
Величавое достоинство, уклончивость, с которой она избегала чересчур откровенного любопытства, казалось, лишь возбудили интерес норманнов, и многие, судя по напыщенным манерам, хотели бы заслужить ее благосклонность. Вулфгар с облегчением услышал, как церемониймейстер возвестил о приближении короля, и в зале появился Вильгельм.
Рыцари и знать наперебой спешили представиться. Вулфгар почувствовал, как маленькая ладошка скользнула ему в руку, и, опустив голову, увидел, как восторженно смотрит на него Эйслинн. Ему хотелось прошептать что-то нежное, похвалить ее за мудрость и сообразительность, но многолетняя сдержанность в общении с женщинами давала себя знать — слова не шли с языка. Вместо этого он неловко улыбнулся и стиснул ее пальцы. Эйслинн тревожно встрепенулась.
— Господин, тебя расстроило что-то или ты недоволен мной?
— Нет, милая, — хмыкнул Вулфгар, — ни то и ни другое. Эйслинн облегченно вздохнула.
— Не надо так мрачно хмуриться, когда о чем-то задумаешься, Вулфгар. Будь я чуточку трусливее,
