– Кто же он? – спросил Крафт.
– Степан Бодовсков, писатель.
– А… – сказал Крафт. Он сел и снова взял журнал.
– Ты о нем слышал? – спросил я.
– Нет.
– А о полковнике Ионе Потапове?
Рези отскочила от меня к дальней стене и прижалась к ней спиной.
– Ты знаешь Потапова? – спросил я ее.
– Нет.
– А ты? – спросил я Крафта.
– Нет, – сказал он. – Расскажи мне о нем.
– Он – коммунистический агент, – сказал я. – Он хочет увезти меня в Мехико-сити, где меня схватят и отправят в Москву для суда.
– Нет! – сказала Рези.
– Заткнись! – сказал ей Крафт.
Он вскочил, отбросив журнал, и пытался вытащить из кармана маленький пистолет, но я навел на него свой люгер.
Я заставил его бросить пистолет на пол.
– Глянь-ка, – сделав удивленный вид, сказал он, словно был здесь ни при чем. – Прямо ковбои и индейцы.
– Говард, – сказала Рези.
– Молчи! – предупредил ее Крафт.
– Дорогой, – сказала Рези плача, – мечта о Мексике – я надеялась – она станет реальностью. Нас всех ждало избавление! – Она раскрыла объятия. – Завтра, – сказала она тихо. – Завтра, – прошептала она снова.
И тут она бросилась к Крафту, как будто хотела вцепиться в него. Но руки ее ослабли и бессильно повисли.
– Мы все должны были родиться заново, – сказала она ему хрипло. – И ты – ты тоже. Разве… разве ты сам этого не хотел? Как же ты мог с такой нежностью говорить о нашей новой жизни и не хотеть ее?
Крафт не ответил.
Рези повернулась ко мне.
– Да, я – коммунистический агент. И он тоже. Он действительно – полковник Иона Потапов. У нас действительно было задание доставить тебя в Москву. Но я не собиралась этого делать, потому что люблю тебя; потому что любовь, которую ты дал мне, – единственная моя любовь, другой у меня не было и не будет. Я же тебе говорила, что не желаю этого делать, правда? – сказала она Крафту.
– Она мне говорила, – сказал Крафт.
– И он согласился со мной, – сказала Рези, – и тоже мечтал о Мексике, где все мы выскочим из западни и заживем счастливо.
– Как ты узнал? – спросил меня Крафт.
– Американские агенты все время следили за вашими действиями, – сказал я. – Это место сейчас окружено. Вы погорели.
Глава тридцать восьмая.
О, сладкое таинство жизни…
Об облаве –
О Рези Нот –
О том, как она умерла –
О том, как она умерла на моих руках, там, в подвале преподобного доктора Лайонела Дж. Д. Джонса. Д. С. X., Д. Б.
Это было совершенно неожиданно.
Казалось, Рези так любила жизнь, была создана для жизни, что мне в голову не приходило, что она может предпочесть смерть.
Я – человек, достаточно умудренный опытом или недостаточно одаренный воображением, – уж решайте сами, – чтобы представить себе, что такая молодая, красивая, умная девушка даже при самых тяжелых ударах судьбы и политики будет думать о смерти. Притом я говорил ей, что самое худшее, что ее ожидает, это депортация.
– И ничего более страшного? – сказала она.
– Ничего. И я сомневаюсь, что тебе даже придется оплачивать обратный проезд.
– И тебе не жалко будет, если я уеду?
– Конечно, жалко. Но я ничего не могу сделать, чтобы ты осталась со мной. С минуты на минуту сюда могут войти и арестовать тебя. Не думаешь же ты, что я буду драться с ними?
– А ты не будешь с ними драться?
– Конечно, нет. Какой у меня шанс?
– А это имеет значение?
– Ты хочешь знать, – сказал я, – почему я не умираю за любовь, как рыцарь в пьесе Говарда У. Кемпбэлла-младшего?
– Именно это я и хочу знать, – сказала она. – Почему бы нам не умереть вместе, прямо здесь, сейчас?
Я рассмеялся.
– Рези, дорогая, у тебя вся жизнь впереди.
– У меня вся жизнь позади, – сказала она, – вся в этих нескольких счастливых часах с тобой.
– Это звучит как строка, которую я мог бы написать, когда был молодым человеком.
– Это и есть строка, которую ты написал, когда был молодым человеком.
– Глупым молодым человеком, – сказал я.
– Я обожаю того молодого человека, – сказала она.
– Когда же ты полюбила его? Еще девочкой?
– Маленькой девочкой, а потом уже женщиной, – сказала она. – Когда они дали мне все, что ты написал, и велели изучить, я полюбила тебя уже женщиной.
– Извини, но я не могу одобрить твои литературный вкус.
– Ты уже не веришь, что любовь – единственное, ради чего стоит жить?
– Нет.
– Тогда скажи, ради чего стоит жить вообще? – сказала она умоляюще. – Если не ради любви, то ради чего же? Ради всего этого? – Она жестом обвела убогую обстановку комнаты, еще резче усилив и мое собственное ощущение, что мир – это лавка старьевщика. – Я что, должна жить ради этого стула, этой картины, ради этой печной трубы, этой кушетки, этой трещины в стене? Вели мне жить ради этого, и я буду! – кричала она.
Теперь ее ослабевшие руки вцепились в меня. Она закрыла глаза и заплакала.
– Значит, не ради любви, – шептала она, – ради чего же, скажи.
– Рези, – сказал я нежно.
– Скажи мне! – требовала она.
Сила вернулась в ее руки, и она с нежным неистовством теребила мою одежду.
– Я старик, – беспомощно сказал я. Это была трусливая ложь. Я не старик.
– Хорошо, старик, скажи мне, ради чего жить, – сказала она. – Скажи, ради чего ты живешь, чтобы и я могла жить ради того же – здесь или за десять тысяч километров отсюда! Объясни, почему ты хочешь остаться в живых, и тогда я тоже захочу жить!
И тут началась облава.
Силы закона и порядка ворвались через все двери, они размахивали оружием, свистели в свистки, светили яркими фонарями, хотя света и так было достаточно.
Это была целая небольшая армия, и они шумно веселились по поводу мелодраматично-зловещего реквизита нашего подвала. Они веселились, как дети вокруг рождественской елки.
