обрекавшие революционеров на долгие годы тюрьмы и каторги, хладнокровно отправлявшие их на виселицу, сломались, пробыв несколько недель в камерах Петропавловской крепости, где содержались далеко не на тюремном режиме. Блудливо ловя взгляды членов комиссии, недавние палачи стремились угадать ее желания и выкладывали все. Вытряхнутые из голубых мундиров, они оказались жалкими людишками.
19 марта 1917 года перед комиссией предстал генерал-лейтенант Е.К. Климович, начавший свою службу в охранных отделениях и в 1916 году кратковременный директор Департамента полиции. В ходе допроса всплыли имена агентов полиции Ратаева и Лебедева, о которых спросили Климовича. Стенограмма гласит:
«Климович. – Ратаев известен, а Лебедев нет.
Родичев. – Значит, Ратаев был подчинен департаменту полиции?
Климович. – Ратаев когда-то был во главе бюро заграничных агентов.
Родичев. – В 1916 году?
Климович. – В 1916 году. Ратаева, кажется, взяли до моего еще вступления. Ему платили сравнительно небольшие деньги, и он должен был по масонству написать какое-то целое сочинение, но он прислал такую чепуху, что я даже не читал…
Родичев. – По какому масонству? Я хотел вас спросить, вы говорите, что вам это совершенно неизвестно…
Председатель. – По чьей же инициативе департамент полиции заинтересовался масонством?
Климович. – Не могу сказать; это было еще до меня. Я помню, что при мне посылалось, кажется, 150, может быть, 200 добавочных (рублей) по старому распоряжению. Он представил какую-то тетрадь, которую заведующий отделом принес и говорит: «Ваше превосходительство, не стоит читать, не ломайте голову: совершенно ничего интересного нет, чепуха». Я сказал «чепуха» и не стал читать. Может быть, там и было что-нибудь, но мне неизвестно.
Родичев. – Милюков называл эти два имени в своей речи, а потом я видел письмо военного министра Шуваева к Родзянко, в котором военный министр называл эти два имени, как агентов. Климович. – Может быть, они по военной разведке работали, может быть, по шпионажу. Я с этим вопросом не знаком, эта область меня не касалась. Очень может быть…»
На этом расспрос о масонстве прекратился, без всякой связи перескочили к другим делам. Что бы ни утверждал Климович, Ратаев не был мелкой сошкой в лабиринте охранки. Во время допроса бывшего премьера Б.В. Штюрмера он в иной связи припомнил Ратаева, отозвавшись о нем, как об «очень образованном и интересном человеке». Впрочем Штюрмер, вероятно умышленно преувеличивая на допросе свою природную тупость и старческий маразм, перепутал фамилию, сказав Ратьков. Авантюрист-журналист П.Л. Бурцев помянул Ратаева также по другому поводу. Оказывается, специалист по масонам был великолепно в курсе сверхтайного дела охранки – провокатора Азефа.
Во время допроса СП. Белецкого прояснилось кое-что, о чем не сказал Климович. Белецкий имел за плечами долголетнюю службу в охранке, два года в канун войны был директором департамента полиции, а в войну некоторое время сидел товарищем министра внутренних дел. Даже среди рыцарей царского сыска Белецкий был одиозной фигурой. Прославив себя провокациями, он по уши погряз в самых грязных делах. Спасая свою шкуру, Белецкий рубил подряд и обо всем. На допросе 15 мая 1917 года, описывая структуру зарубежной агентуры охранки, он промолвил: «Затем по вопросу о масонах…» Немедленно острый вопрос председателя: «Какое же отношение имеет департамент полиции к масонам?
Белецкий. – Если разрешите, я вам сейчас расскажу. Дело в том, что это было в политическом отделе. Я не был знаком с вопросом о масонах, был знаком только с литературой, как все мы знакомы, до назначения своего директором департамента полиции. Впервые я познакомился тогда, когда великому князю было угодно спросить меня по этому вопросу. Я потребовал справку – это было на первых порах моего директорства, –потребовал все материалы и натолкнулся на три большие записки. Они представляли собой историю масонства в общих чертах, написанную довольно живо, потому что писал ее Алексеев, окончивший с медалью лицей, при бывшем директоре департамента, кажется, при Курлове (исполнял эти обязанности в 1907—1911 гг. – Н.Я.)… Курлов был под влиянием революционно-правой прессы, которая почему-то считала, что все события в России в последнее время являются следствием деятельности масонских организаций, особенно французских и германских лож. Курлов, секретно от департамента полиции, сосредоточил у себя все материалы. Департамент полиции имел только одного офицера, который вел это дело и который получал случайного характера справки из-за границы.
Председатель. — Значит, до специального интереса, который под влиянием органов печати проявил Курлов, департамент постоянно интересовался масонством, так что даже имелся особый офицер?
Белецкий. – Да,был специальный офицер, я забыл фамилию, потом он ушел из департамента. В материалах… мне пришлось натолкнуться на схему одной из масонских организаций, никем не подписанную, без препроводительной бумаги; из этой схемы ясно можно было понять, что будто бы сдвиг всего настроения в пользу общественности при председателе совета министров Витте, был обязан тому, что Витте являлся председателем одной из лож, заседавших в Петрограде… Из разговоров департаментских, из того, что я слышал от В.К. Курлова, автора записки, я узнал, что эти записки должны были быть доложены государю-императору. Во время киевской поездки был убит не государь, а Столыпин, интрига против которого уже вполне созрела; Кур-лов хотел указать (и я повторяю, по слухам среди чиновников департамента), что и Столыпин принадлежал к одной из масонских организаций.
Председатель. – Это вам передавали чины департамента полиции?
Белецкий. – … Рассмотрев внимательно все, что мне дат департамент полиции, я пришел к заключению, что ни о каких масонских ложах, которые могли играть политическую роль в Петрограде, не могло быть и речи. Когда агентура была уже направлена к великому князю, оказалось, что это не что иное, как оккультные кружки…
Председатель. – Так что за масонов сходили оккультные кружки?
Белецкий.– По крайней мере, у меня было такое впечатление. Меня этот вопрос интересовал, потому что великий князь дал мне сведения, что в среде офицерского состава гвардейских частей петроградского гарнизона имеются масонские ложи».
Белецкий рассказал, что для проверки он затребовал сведения от заграничной агентуры, в том числе от Ратаева. Для их сбора потребовалось даже «затратить крупные суммы», но ничего не прояснилось.
Комиссия все слушала, но председатель прервал словоохотливого Белецкого: «Я хотел бы установить связь с главной темой, которая нас интересует. К чему вы ведете ваш ответ?» Белецкий, надо думать, был напряжен, как струна, и моментально отреагировал: «Я хочу быть только правдивым; я хотел сказать вам все, что знаю по вопросу о заграничной агентуре, где работал Ратаев».
Комиссию это, однако, не заинтересовало и, не переводя дыхания, как и при допросе Климовича, обратились к другим делам. Белецкий был вознагражден за свою «правдивость», за то, что распустил язык о масонах. По распоряжению министра юстиции А.Ф. Керенского, был брошен в карцер. Один из немногих, если не единственный из допрошенных в комиссии, с которым столь сурово обошлись. Вероятно, он сделал нужные выводы – в письменных показаниях Белецкого о масонах ни слова. Между тем, из десятков лиц, прошедших перед комиссией, только он дал показания, занявшие несколько сот страниц. Остальные даже отдаленно не приблизились к рекордсмену.
Наибольшую последовательность в попытках осветить роль масонов в предыстории февральской революции сделал Мельгунов, обобщивший свои многолетние разыскивания в книге «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцей 1917 года». (Париж, 1931 год.) Даже тогда, примерно за полстолетия до наших дней, он жаловался: «Время убийственно скоро идет. Уже некоторых нет, и, может быть, они унесли в могилу то, что могли рассказать при жизни». Мельгунов опросил множество эмигрантов. Результаты оказались не бог весть какими внушительными.
Введение «От автора» к книге проникнуто определенным пессимизмом. «Исследователю до поры до времени приходится блуждать среди трех сосен. Основную причину такого умолчания совершенно верно определил один из деятелей февральской революции в частном письме ко мне. Позволю себе его процитировать: «Когда разразилась «стихийная «, все эти заговоры естественно замолкли, заглохли в своих зачаточных фазисах, образовав какие-то туманные пятна. В этом тумане вы и пытаетесь разобраться. А
