затем историка подстерегает еще другая трудность – источники. Надо считаться с пережитком политической обстановки и общественной психологии. То, что было тяжким государственным преступлением до февраля, что приходилось тщательно скрывать, стало в один прекрасный день патриотическим подвигом или, вернее, правом на такой подвиг, правом, которым люди стали кичиться. Много за эти дни выросло таких героев- революционеров, правда, как бы в потенции. На прикосновенности к «революционному действу» люди пытались в новой обстановке составить себе репутацию, завоевать славу, сделать карьеру. А затем наступил новый период (период наших дней), когда предаются анафеме же и все, что прикоснулось к революции. И тогда люди от них шарахнулись, заметая следы. И вот в этой суматохе, скажите сами, когда люди были склонны говорить правду? А к этой сознательной неправде, сколько подбавилось несознательной за эти эпохи сумятицы, угара, взбаламученных чувств… Н во всем этом должен разобраться бедный историк, ибо иначе у него получится не история, а роман «.
Трудность установления фактической канвы лежит не только в указанных психологических основаниях. Вмешивается и другая таинственная сила, скрытая от взоров профанов, – тайна русских масонов. Мы увидим несомненную связь между заговорщицкой деятельностью и русским масонством эпохи мировой войны. Но здесь передо мной табу уже по масонской линии. Современнику очень щекотливо раскрывать чужие тайны. Постараюсь быть осторожным в этом отношении».»
В целом Мельгунов остался верным своему обещанию — он не вышел за рамки достоверно известных ему фактов, точнее, тех, которые считал возможным огласить.
Западная историография уделила этой проблеме определенное внимание с тем, однако, чтобы в конечном итоге с годами свести значение масонов до минимума. Этому не приходится удивляться – западные историки, особенно «советологи», склонны приписывать всевозможные добродетели противникам большевистской партии. Указания на существование тайной организации, безусловно враждебной народу, в которой участвовали ведущие контрреволюционеры, едва ли соответствуют видам антикоммунистической пропаганды, пытающейся изображать врагов большевиков апостольской общиной добрейших прекраснодушных либералов.
Методы, при помощи которых современные западные идеологи прикрывают эту страницу в истории России, проиллюстрировала книга профессора У.Лакера «Судьба Революции. Интерпретации советской истории», опубликованная в связи с 50-летием Великой Октябрьской социалистической революции. Лакер, один из виднейших западных «советологов», подводя итоги изучения истории СССР к тому времени в капиталистическом мире, заметил:
«Роль масонов в 1917 году также вызывала значительный интерес и иногда вызывала порядочное оживление, хотя больше в популярных работах, а не ученых трудах. Во Временном правительстве и особенно в либеральной партии (вероятно, по терминологии Лакера, кадеты – Н.Я.) прослеживается сильное влияние масонов. Видным масоном был Терещенко, сменивший Милюкова на посту министра иностранных дел в мае 1917 года, а также его коллега Некрасов. Оба занимали ярко выраженную пацифистскую позицию. Этих масонов обвиняли, в основном, правые, в том, что в 1917 году они с самого начала оказывали пагубное влияние. Говорили, что существовали тайные связи между «братьями» и генералами, между либеральными политиками и левыми революционерами. В начале двадцатых годов вышло немало книг о масонах и русской революции. Убеждение в том, что масоны… сыграли видную, если не ведущую, роль в русской революции стало неотъемлемой частью правой эмигрантской литературы двадцатых годов. Эта версия постепенно поблекла, однако интерес к масонам вновь оживился в пятидесятых годах и на этот раз не со стороны крайних правых (Д. Аронсон, Г. Катков). Предположение о том, что масоны коллективно сыграли важную роль в революции, не разделяется большинством специалистов по советским делам. Если Терещенко и Некрасов были масонами, то ими были и другие, стоявшие за продолжение войны и аннексии. Поскольку не было доказано, что существовала политическая солидарность и предпринимались согласованные действия, принадлежность к масонам отдельных лиц не имеет большого значения «.
Но и Лакер решительно ничего не доказал. Не отношение к войне и миру в 1917 году отличало масонов от других в правящем классе, водораздел проходил не там, масонов объединяло стремление взять власть в руки буржуазии, частью которой они и являлись. Все остальное было сферой тактики, как не имело для них большого значения формальная принадлежность к той или иной партии. Далеко не перспективно, как делает Лакер, пытаться обмерить масонскую организацию аршином, пригодным только для политических партий. Масонство давало участникам этих партий некую общую платформу, хотя, конечно, не снимало партийных различий. Помимо прочего в пространном суждении Лакера явственно просматривается то, о чем говорилось выше, – горячее желание не омрачать либеральный лик российского буржуа-политика, решительно сметенного социалистической революцией. Не лишать его ореола невинного мученика.
Курьезное положение сложилось и в другом отношении. Современные «советологи « объявляют уже сам интерес к этой закулисной стороне истории России в годы первой мировой войны чуть ли не аттестатом принадлежности такого исследователя к крайней «реакции». Позволительно, правда, спросить тогда, где же стоите вы, господа «советологи»? Пока было известно, что профессионалы этого дела гордятся, что они – сверкающее острие антикоммунизма. Во всяком случае, помянутый Лакером Катков испытал на себе все превратности, связанные с вторжением в запретную зону.
Историк, антикоммунист, он в 1967 году выпустил в Англии книгу «Россия, год 1917. Февральская революция», страницы которой буквально дымятся ненавистью к Советскому Союзу. Он коснулся и масонов, но писать о них оказалось необычайно сложно. И вот почему, объяснил Катков: «Роль, сыгранная политическим фримасонством в подготовке февральской революции, до самого последнего времени сохранялась в величайшем секрете всеми заинтересованными лицами. Историки свою очередь, в основном отмахивались от этой проблемы, полагая, что точно установить что-либо трудно, да и существует масса фальшивок. Все это «эффективно предотвратило возможность обычной исследовательской работы в важной сфере тайной политической деятельности «.
Если отвлечься от пропагандистских крайностей, то вероятно, пример взвешенного взгляда современных американских «советологов « на предысторию февральской революции дает книга профессора Дж. Томпсона «Россия и Советский Союз. Введение в историю «. Весьма сведущий профессор выпустил эту книгу в 1986 году как обобщение своего сорокалетнего опыта изучения нашей страны. «Февральская революция, – настаивает Томпсон, – была поистине народной, в ходе которой большинство граждан, безусловно мирно, выразили отказ терпеть больше сложившееся положение и правительство. Стоило солдатам присоединиться к толпам, как старый режим просто исчез». Временное правительство, по его словам, выросло из «комитета Думы, созданного группой либеральных лидеров «.
Что до роли масонов, то Томпсон по этому поводу не говорит ни слова. Из тысяч книг, вышедших на Западе о десятилетии советской истории с 1917 года по 1928 год, он рекомендует «для дальнейшего чтения» около двадцати. Среди них «Десять дней, которые потрясли мир» Дж. Рида и «Тихий Дон» Михаила Шолохова, определенно уравновешенные в этом списке упомянутой «Россия, год 1917. Февральская революция « Каткова. Так что к масонским теориям Каткова отсылает и спокойная книга о нашей истории, вышедшая в США.
Конечно, было бы слишком видеть решительно во всем руку масонов в действиях российской буржуазии в годы первой мировой войны и особенно на подступах к февральской революции. Но все же настораживают попытки западной историографии либо замолчать, либо скомпрометировать эту тему. По всей вероятности наилучший, да и единственно возможный, исход –судить по фактам. История России в первой мировой войне убеждает, что российские толстосумы отнюдь не были так неорганизованны, как представляется на первый взгляд, и в борьбе за власть применяли такие методы, которые не снились царской бюрократии.
Докладывая Сталину, вскоре после начала Великой Отечественной, об усилиях побудить Черчилля к активным действиям против Германии советский посол в Англии Майский телеграфировал в Москву 5 сентября 1941 г.: «В 1914 году армия Свмсонова не была подготовлена к вторжению в Восточную Пруссию, — сказал он Черчиллю – тем не менее Самсонов . вторгся, потерпел поражение, но спас Париж и спас войну. На войне нельзя всегда рассчитывать точно, по бухгалтерски. Иное поражение может быть гораздо важнее победы. Черчилль с этим согласился, имя Самсонова произвело на него заметное впечатление».
