великосветских кругах столицы – вакуум, образовавшийся с убийством Распутина, пытаются заполнить — снова бормочет безумный «Вася-босоножка» Косноязычный старец Коляба (Митя из Козельска), оттесненный было Распутиным, спешно выписывается из Калужской губернии. Протопопов ради душевного ободрения скорбящей императрицы хлопочет о приглашении из-за рубежа собственного ясновидца — Шарля Перрена. Все, как обычно, только температура страны ползет вверх.
Правящая верхушка занята своими делами, погрязла в интригах, склоках и мелочных расчетах. Обитатели петроградских дворцов и особняков не чувствуют, что доживают в них последние месяцы, не понимают, что они – инородцы в собственной стране.
А царь,что он? Почему не следует советам императрицы да не ее одной? Что, он так «кроток»? Да нет же! Суровые, трезвые и беспощадные люди-революционеры, находившиеся в постоянном соприкосновении с карательной машиной царизма, давно говорили о нем — Николай Кровавый. По тем временам отнюдь не преувеличение. Был памятен 1905 год. Сколько прекрасных жизней загубил царизм. Тогда почему он медлил на рубеже 1916-1917 годов?
Частично, вероятно, потому, что он не верил в близкую революцию, да и не ставил высоко «революционеров» поневоле, типа Милюкова, с которыми звала расправиться царица. Главное заключалось в том, что самодержец полагал, – время подтвердить его волю еще не настало. Он видел, что столкновение с оппозицией неизбежно, знал о ее настроениях (служба охранки не давала осечки и подробно информировала царя), но ожидал того момента, когда схватка с лидерами буржуазии произойдет в иных, более благоприятных условиях для царизма. Николай II открылся перед доверенными людьми – бывшим губернатором Могилева (где была Ставка) Пильцем и Щегловитым: нужно повременить до начала весеннего наступления русских армий. Новые победы на фронтах немедленно изменят соотношение сил внутри страны и оппозицию можно будет сокрушить без труда. С чисто военной точки зрения надежды царя не были необоснованными. То, что вынесла кайзеровская Германия от русской армии, германский генералитет запомнил крепко. В середине XX века битые в Великую Отечественную войну советским народом кадровые немецкие военные не забывали и о 1914—1916 годах на Восточном фронте.
Генерал Г. Гудериан, звезда и надежда вермахта в 1939— 1945 годах, писал по завершении второй мировой войны: «Даже в первую мировую войну победоносные немецкие армии и союзные с ними австрийцы и венгры вели войну в России с предельной осторожностью, в результате чего они и избежали катастрофы». Другой немецкий генерал Г. Блюментрит припоминал после 1945 года: «Во время первой мировой войны мы близко познакомились с русской царской армией. Я приведу малоизвестный, но знаменательный факт: наши потери на Восточном фронте были значительно больше потерь, понесенных нами на Западном фронте с 1914 по 1918 год… Русская армия отличалась замечательной стойкостью… Способность (русского солдата), не дрогнув, выносить лишения, вызывает удивление. Таков русский солдат, которого мы узнали и к которому прониклись уважением еще четверть века назад».
Как боевой инструмент русская армия не имела себе равных, Брусиловский прорыв мог рассматриваться как пролог к победоносному 1917 году. Не были в неведении о способности сражаться русского солдата и лидеры буржуазии. Милюков с содроганием думал о надвигавшейся весне и неизбежном наступлении, ибо оно принесло бы новые успехи, что «сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство». Но как царь, так и оппозиция делали раскладку карт без хозяина – русского народа. Поглощенные изучением сильных и слабых сторон друг друга, они упускали из виду, что партия большевиков открывала перед страной и армией третий путь – революционного выхода из войны. Им и в голову не приходило, что великолепный боевой инструмент – армия — обратит свою волю и энергию на освобождение от всех и всяческих эксплуататоров.
Но чтобы понять это, нужно было обладать политической прозорливостью, которой и в помине не было у российских буржуа. Они усматривали свою непосредственную задачу в том, чтобы царь не удержался до новых побед, плодами которых воспользуется буржуазия. Буржуазные оппозиционеры всех мастей и оттенков и помыслить не могли, что побед этих на фронтах империалистической войны больше не будет.
В те месяцы русские окопы буквально затопляла ненависть к империализму, и в солдатской массе зрело убеждение, что пора повернуть штыки против тех, кто бросил народ в бессмысленную бойню. Русский солдат в огне войны быстро мужал в политическом отношении, росло его классовое сознание. В то же время официальная пропаганда прилагала много усилий, чтобы поднять боевой дух армии. Поучительный пример дает брошюра подполковника Старосельского, изданная штабом армии в самом конце 1916 года и предназначенная для распространения в войсках.
Пытаясь противодействовать антивоенным настроениям, брошюра уже заголовком своим кричала: «Не время еще для мирных переговоров!» И далее разъясняла: «Весь 1916 год доказал героизм русского солдата и офицера, который в соединении с английской, французской и развившейся, слава богу, русской техникой одолевает немецкое искусство и их когда-то недосягаемую для нас технику». Героизм русского солдата сомнений не вызывал, но очень сомнительными выглядели цели, за которые предлагалось продолжать проливать кровь, если не иметь в виду, что автор призывал бороться не только с внешним, но и с внутренним врагом, подразумевая под этим царский двор и зачастую отождествляя его с «германизмом».
«Нынешняя война, — поучал Старосельский, — должна окончиться не только победой над внешним, но и над внутренним врагом. За много лет германизм въелся в плоть и кровь российского государства… Война открыла нам глаза, и мы впервые ясно осознали весь тот гнет, который душит и губит русскую жизнь во всех ее проявлениях… Одна из непременнейших лежащих перед Россией задач ко времени возникновения нормальных условий мирного времени – это твердо и решительно стать на путь самобытности и самосознания».
На рубеже 1916—1917 годов противники самодержавия в правящем классе сочиняют множество прожектов положить конец царствованию Николая II. Князь Львов вынашивает идею арестовать и выслать царицу в Крым и заставить царя пойти на министерство «доверия» во главе с тем же Львовым. Вероятно, в какой-то мере в этом плане был замешан генерал Алексеев. Смещение Николая II в той или иной форме обсуждалось в придворных кругах, в том числе среди 16 великих князей. Один из вариантов отстранения Николая II вошел в стадию практических дел.
В начале декабря 1916 года на тайном совещании на московской квартире Львова было решено предложить Николаю Николаевичу, находившемуся на Кавказе, «воцариться» вместо Николая II, разумеется, со Львовым в качестве премьера. К Николаю Николаевичу с соответствующим поручением был отправлен тифлисский городской голова Хатисов. Львов поручил ему доверительно сообщить великому князю, что генерал Маниковский заверил – армия поддержит переворот: ссылку царя и заточение царицы в монастырь. Такое будущее готовил августейшей чете «славный», по выражению царицы, Маниковский, умевший в ставке и Царском селе предстать слугой престола.
Напрасно заговорщики ожидали из Тифлиса условной телеграммы от Хатисова: «Госпиталь открыт, приезжайте», после которой в дело пригласят Гучкова с его связями в армии. Николай Николаевич отклонил лестное предложение, о чем впоследствии сожалел.
Гучков утверждал, что о затеях Львова он узнал после февральской революции. В последние месяцы царствования он был по уши занят, строя собственный заговор. Он работал с военными, но хотел, естественно, иметь дело «не со всей армией, а с очень небольшой ее частью». По словам Гучкова, «дело оказалось бы чрезвычайно легким», если бы вопрос шел о том, чтобы «поднять военное восстание, будь то на Северном или румынском фронтах», но «мы не желали касаться солдатских масс». Он, по всей видимости, помимо Алексеева, договорился о чем-то с генералами Рузским, Крымовым и даже Брусиловым. Последний будто бы сказал: «Если придется выбирать между царем и Россией — я пойду с Россией».
На бесконечных очень тайных и крайне бессодержательных со вещаниях штатских заговорщиков, в подавляющем кадетов, Гучков значительно молчал. Он разомкнул уста в этом обществе разве на сборище в ноябре 1916 года у М.М. Федорова, заметив –кто совершит переворот, тот и будет иметь силу. Гучков бросил эти слова в подобающей обстановке — кадетские государствоведы притащили на совещание толстые тома свода законов Российской Империи и, справляясь в них, рассуждали, как составить регентский совет после отстранения Николая II. Думцы стояли за передачу власти наследнику Алексею при регенте до его совершеннолетия великом князе Михаиле Александровиче. «Мягкий характер великого князя и малолетнего наследника казались лучшей гарантией перехода к конституционному строю», –поясняет
