предписано, звонким хохотом.
Повидимому в этой церемонии предание символизировало обряд очищения пастухов.
После этого было совершено установленное обычаем омовение, а потом в особом месте пещеры луперки с очищенными юношами и их друзьями устроили роскошный пир.
Пока луперки сидели за столом, пещера стала наполняться народом. В лесу и на всех прилегающих дорогах толпилось множество людей. Среди них было очень много женщин.
Чего ожидала толпа? Это стало ясным, когда луперки, едва только встав из-за стола, веселые и возбужденные, надели на туники широкие полосы из шкур убитых животных, взяли в руки кнуты, сделанные из этих же шкур, гурьбой выбежали из пещеры и начали носиться по улицам, рассыпая удары плетей всем попадающимся им навстречу.
И так как девушки верили, что удары этих жертвенных плетей облегчают вступление в брак, а замужние — что удары плетей имеют оплодотворяющую силу, то на всех улицах можно было видеть матрон и девиц, бегущих навстречу луперкам и радостно протягивающих руки для того, чтобы получить удар.
Таким образом, в религии древних, как и в современной, все обряды были предлогом для веселых сборищ, более или менее непристойных, более или менее таинственных, устраиваемых большей частью плутами за счет легковерия простаков. В данном случае луперки сами несли расходы по празднеству, которое давало удовлетворение их тщеславию, ибо не малой честью считалось звание жреца и не малым удовольствием была возможность ласково хлестать плетью красивых девушек и соблазнительных матрон и получать от них в награду нежные слова и милые улыбки.
Часть луперков в сопровождении толпы побежала к острову на Тибре. На этом острове, тогда еще мало населенном, находились три храма: храм Эскулапа, храм Юпитера и храм Фавна.
Опершись на одну из колонн портика храма Фавна и равнодушно наблюдая за беготней луперков, стоял молодой человек высокого роста, полный сил и идеально сложенный. Над шеей, напоминавшей греческие изваяния, гордо подымалась благородная голова; его черные волосы, блестящие, как черное дерево, оттеняли высокий лоб и глаза очень красивого разреза, выразительные, проницательные и властные. Нос молодого человека был прям, резко и великолепно очерчен; небольшой рот, с несколько толстыми и немного выдающимися вперед губами, запечатлевал две страсти: властность и чувственность. Белизна кожи делала еще более прекрасным и привлекательным лицо этого необычайно изящного человека. Это был Кай Юлий Цезарь. Он был одет с чисто греческим изяществом. Поверх туники из тонкой белоснежной льняной материи, отороченной пурпуром и стянутой на талии шнурком из пурпурной шерсти. Цезарь надел тогу белого сукна, по краям которой тянулась широкая синяя полоса.
Юлию Цезарю исполнилось в это время двадцать шесть лет. В Риме он уже пользовался безграничной популярностью, благодаря своему таланту, образованию, красноречию, приветливости, храбрости, силе духа и непревзойденному изяществу.
В восемнадцать лет Кай Юлий Цезарь, приходившийся со стороны своей тетки Юлии племянником Каю Марию, и по своим связям и по личным симпатиям принадлежавший к марианцам, женился на Корнелии, дочери Луция Корнелия Цинны, который был четыре раза консулом и считался ярым сторонником победителя тевтонов и кимвров. Как только Сулла, уничтожив своих врагов, сделался диктатором, он приказал убить двух членов семейства Юлиев, расположенных к Марию, а от молодого Кая Юлия Цезаря потребовал, чтобы он разошелся со своей женой Корнелией; Цезарь, обнаруживавший уже тогда железную волю и непреклонную твердость, не захотел этому подчиниться, за что был присужден Суллой к казни. Только вмешательство, влиятельных сторонников Суллы и коллегии весталок спасло ему жизнь.
Цезарь не чувствовал себя в безопасности в Риме, пока там властвовал Сулла. Недаром в ответ на просьбы многих о даровании жизни Цезарю диктатор сказал: «В этом юном Юлии кроется много Мариев».
Цезарь удалился в Сабину, где скрывался, блуждая по горам Лациума и Тибертина до тех пор, пока Сулла не умер.
Вернувшись в Рим, он немедленно отправился воевать и отличился своей храбростью.
По окончании военных походов Цезарь направился в Грецию, где предполагал слушать наиболее известных философов и посещать школы знаменитейших ораторов. Но возле Формакузы корабль, на котором плыл Цезарь, был захвачен пиратами, и он со своими слугами попал к ним в плен. Тут Цезарь доказал не только необыкновенное мужество, но и врожденную способность повелевать, которая впоследствии дала ему власть над всем миром. Когда он спросил пиратов, сколько они требуют выкупа за него, они потребовали двадцать талантов; юноша высокомерно возразил, что стоит пятидесяти и что эта сумма им будет выплачена, а когда он получит свободу, то отправится в погоню за ними и, захватив их, велит распять на крестах.
Не сомневаясь, что человеку из рода Юлиев поверят на слово. Цезарь послал несколько слуг в Эфес, Самое и в другие соседние города собрать пятьдесят талантов и вручил их пиратам. Но как только его отпустили на свободу, он, собрав несколько трирем в соседних портах, погнался за пиратами, напал на них, разбил, взял в плен и передал претору, чтобы он приказал их распять. Узнав, что претор пытался продать пиратов в рабство, Цезарь самовольно велел их всех распять, заявив, что он готов отвечать за свой приказ перед Сенатом и римским народом.
Все это доставило Юлию Цезарю большую популярность, чрезвычайно возросшую, когда он открыто и смело обвинил Кнея Корнелия Долабеллу в преступном управлении вверенной ему провинцией Македонией. Цезарь поддерживал обвинение с таким удивительным и оригинальным красноречием, что даже красноречивейший Цицерон лишь с большим трудом добился оправдания Долабеллы.
Таков был человек, стоявший у портика храма Фавна и наблюдавший толпу, которая сновала кругом.
— Привет Каю Юлию Цезарю! — воскликнул, проходя мимо, Тит Лукреций Кар.
— Здравствуй, Кар, — ответил Цезарь, пожимая руку будущему автору поэмы «О природе вещей».
— Честь и слава божественному Юлию! — сказал мим Метробий, подошедший как раз в ту минуту с компанией комедиантов и акробатов.
— А, Метробий! — воскликнул с насмешливой улыбкой Юлий Цезарь. — Как видно, ты не зря тратишь свою жизнь? Ты не пропускаешь ни одного праздника, ни одного даже самого ничтожного случая, чтобы повеселиться.
— Ничего не поделаешь, божественный Юлий… Будем наслаждаться жизнью, дарованной нам богами.., так как Эпикур предупредил нас, что…
— Знаю, знаю, — сказал Цезарь, прерывая Метробия и избавляя его от труда привести цитату.
Почесав мизинцем левой руки голову, чтобы не испортить себе прически, Цезарь указательным пальцем правой подозвал к себе Метробия.
Метробий с величайшей поспешностью отделился от своих товарищей по искусству, один из которых крикнул ему вслед:
— Мы будем ждать тебя в харчевне Эскулапа!
— Ладно! — ответил мим и, подойдя к Цезарю, сказал ему вкрадчивым голосом с медоточивой льстивой улыбкой:
— Какой-то бог, очевидно, мне сегодня покровительствует, если предоставляет мне случай услужить тебе, божественный Кай, светило рода Юлиева.
Цезарь усмехнулся своей чуть презрительной улыбкой и возразил:
— Услуга, о которой я буду тебя просить, добрейший Метробий, не очень велика. Ты бываешь в доме Кнея Юния Норбана?..
— Еще бы, — радостно, тоном близкого человека сказал Метробий. — Добрый Норбан расположен ко мне.., очень расположен.., и с давнего времени… Еще когда был жив мой знаменитый друг, бессмертный Луций Корнелий Сулла…
Едва заметная гримаса отвращения пробежала по губам Цезаря, но он ответил с притворным добродушием:
— Ну, хорошо… — Он на мгновение задумался, а затем прибавил:
— Приходи ко мне сегодня вечером к ужину, Метробий, я тебе тогда скажу на досуге, в чем дело.
— О, какое счастье!.. Какая честь!.. Как я тебе благодарен, милостивейший Юлий!..
— Хорошо, хорошо!.. Довольно благодарностей. Иди, тебя ждут твои друзья. Вечером увидимся.
