сколько было нужно, чтобы запастись оружием и призвать рабов к восстанию. Таким образом, он дошел на рассвете к подошве Везувия, на дорогу, которая вела по краю этой горы от Помпей к дачам и местам развлечений патрициев.
Приблизительно в двух милях от Помпей Спартак остановился и, заняв несколько садов, лежавших по бокам дороги, укрыл за рядами душистых акаций, мирт и кустов розмарина своих товарищей, число которых перевалило за триста. Здесь он решил дождаться восхода солнца.
Вскоре на вершине горы, которая, казалось, достигала своей верхушкой голубого свода небес и как бы терялась в нем, начали появляться сероватые и беловатые тучки; они, постепенно светлея, напоминали легкие волны дыма, носящиеся над пожаром, внезапно возникшим на склонах соседних Апеннин и на другой стороне самого Везувия.
Тучки из белых стали розовыми, из розовых превратились в пурпурные. Затем появилась тончайшая пленка сверкающего золота, и на гору, которая до того представляла собой огромную черную и наводящую ужас массу гранита, внезапно пролились потоки яркого света, открывшие ее величественные контуры: и вершины, покрытые темными, очень густыми лесами, и мрачные пропасти, зиявшие меж пластов серовато- пепельной лавы, и освещенные солнцем цветущие склоны, которые, сбегая на много миль кругом, казалось, расстилали у подошвы гордого гиганта чудесный разноцветный ковер, сотканный из цветов и зелени.
В то время Везувий имел форму, сильно отличающуюся от теперешней, и не был, как ныне, бушующим и грозным. Вулканические извержения происходили в отдаленнейшие времена, но даже и памяти о них не сохранилось в эпоху, описываемую в нашем рассказе. О них свидетельствовали только слоистые отложения лавы, на которых были построены города Стабия, Геркуланум и Помпея.
С давних времен огонь, клокочущий в жерле вулкана, не возмущал райского блаженства этих чудных мест. Жители этих счастливейших мест были прославлены поэтами как обитатели преддверия Элизиума. Действительно, ни в каком другом месте на земле поэты не могли найти большей прелести и в свободном полете своей фантазии не могли вообразить более привлекательных и чарующих картин, достойных преддверия Элизиума.
Единственно, что нарушало счастье жителей Кампаньи, — это были подземные раскаты и землетрясения, — но эти толчки случались так часто и в то же время они были настолько безвредны, что к ним здесь привыкли и о них мало думали. И вследствие этого вся нижняя часть Везувия была сплошь покрыта садами, виноградниками, рощами, виллами, дворцами, и представляла собой как бы один огромный сад, один огромный город.
Зрелище, которое представляли в это утро под лучами восходящего солнца Везувий и весь Байский, или Неаполитанский залив, было так великолепно, что возгласы восхищения раздались из уст гладиаторов и их вождя; а затем все они умолкли, созерцая в изумлении эту чарующую панораму. Они увидели точно погруженную в морские волны Помпею, стены которой, лишенные укреплений, напоминали об участии ее обитателей восемнадцать лет тому назад, в гражданской войне против римлян:
Сулла из милосердия разрушил только ее стены.
Однако Спартак очень скоро освободился от чар волшебницы-зари, Рассматривая вершину горы, он старался определить, как далеко мощенная лавой дорога, на которой он находился со своими товарищами, тянется вверх и доходит ли она до самой верхушки горы. Но страшно густые леса, покрывавшие вершину, лишали Спартака всякой возможности удостовериться, где оканчивалась эта дорога. Поэтому, после краткого размышления, он решил отправить Борторикса с тридцатью наиболее проворными людьми на разведку дороги; сам он, с главной частью отряда, задумал обойти соседние виллы и дворцы, поискать оружия и освободить рабов.
Собрав еще некоторое количество оружия и увеличив свой отряд приблизительно двумястами рабов и гладиаторов из соседних вилл, Спартак составил из своих пятисот человек одну когорту в пять манипул. Одну из этих манипул, состоявшую только из восьмидесяти самых молодых и сильных гладиаторов, которых он мог вооружить таким же количеством пик и копий, он назвал, следуя римскому строю, «гастатами», то есть копьеносцами, и начальство над ними поручил Борториксу. На каждые десять человек он назначил декана, а на каждую манипулу — двух центурионов; тех и других он выбрал из семидесяти восьми гладиаторов, бежавших с ним из Капуи, так как он знал их отвагу и мог на них поэтому вполне положиться.
Из сведений, доставленных Борториксом, Спартак узнал, что дорога, на которой они находились, шла еще приблизительно только на две мили, а потом переходила в обрывистую узенькую тропинку, ведущую через леса к вершине; дойдя до определенной высоты, она пропадала совершенно среди скал и пропастей, благодаря чему доступ к вершине был весьма затруднителен.
— О, наконец, после стольких неудач, — воскликнул Спартак, сияя от радости, — высшие боги начинают помогать нашему делу! Там, наверху, среди этой лесной глуши, где свивает себе гнездо орел, и где дикие звери находят убежище от преследований людей, — там мы водрузим наше знамя освобождения. Более удобного места судьба не могла нам предоставить. Идем!
И в то время как когорта гладиаторов двинулась в путь по направлению к вершине Везувия, Спартак снабдил большими суммами денег девять гладиаторов из школы Лентула и приказал им быстро отправиться в разные стороны по-трое в Рим, в Равенну и в Капую. Он велел предупредить товарищей, находящихся в школах этих трех городов, о том, что Спартак с пятью сотнями гладиаторов стоит лагерем на Везувии и чтобы они — в одиночку, манипулами или легионами, как им удобнее — все явились к нему принять участие в борьбе за свободу.
Направляя по-трое гонцов в каждый из указанных городов, Спартак рассудил, что если некоторые из них будут захвачены, то из девяти по крайней мере трое дойдут до назначенного места. И наказав девяти гладиаторам быть внимательными и осторожными, Спартак отпустил их. В то время как они направились к подошве горы, он догнал передовой отряд колонны, быстрым маршем поднимавшейся на вершину.
Очень скоро когорта гладиаторов оставила дорогу, по бокам которой тянулись сады, домики и виноградники, и добралась до лесистой части горы; чем круче становился подъем, тем уединеннее становились места и глуше тишина, царившая в этих лесах. Постепенно, по мере подъема, кустарники и низкорослые деревья сменялись терновником, падубами, вязами, вековыми дубами и высокими тополями.
В начале подъема гладиаторы встречали много земледельцев и крестьян, доставлявших на осликах зелень и фрукты на рынки Помпей, Неаполя и Геркуланума; они с изумлением и страхом смотрели на этот отряд вооруженных людей. Когда же гладиаторы углубились в леса, им стали встречаться только одинокие пастухи, овцы да козы, которые паслись среди кустарников, на скалах; девственное эхо печально повторяло от времени до времени грустное блеяние этих жалких стад.
После двух часов тяжелого подъема, когорта Спартака достигла широкой площадки, расположенной на вулканической скале, на несколько сот шагов ниже главной вершины Везувия, покрытой точно огромной простыней широким слоем вечного снега.
Здесь Спартак остановил своих солдат и, в то время как они отдыхали, обошел площадку. С одной стороны ее находилась крутая и скалистая тропинка, по которой гладиаторы пришли сюда; с другой — высокие и неприступные скалы; с третьей — противоположный склон горы. Спуск и подъем с этой стороны были еще круче, чем со стороны Помпей, что делало это место почти недоступным для какого-либо нападения.
Наконец, с юга, со стороны Салернума, место, выбранное Спартаком для разбивки лагеря, было безопасно и неприступно. С южной стороны скала, на которой находилась площадка, оканчивалась глубокой, страшной пропастью, окруженной почти со всех сторон огромными обвалами. Эти обвалы придавали пропасти вид колодца, по внутренним стенам которого не только людям, но даже козам не было возможности вскарабкаться.
В пропасть через расщелины скал проникал скудный свет. Она оканчивалась пещерой, неожиданно дававшей выход на ту цветущую часть склона горы, которая тянулась на много миль, вплоть до равнины.
После внимательного обследования площадки, Спартак убедился, что более подходящего места для лагеря нельзя было бы и придумать. Он приказал одной из манипул, вооруженной топорами и секирами, пойти в ближайший лес нарубить дров, чтобы зажечь костры: они должны были защитить гладиаторов от резкого холода ночных заморозков, которые на этой высоте в середине февраля были очень ощутительны. В
