правой рукой полный достоинства приветственный жест по направлению к тому месту, где, по его предположению, находился Спартак.
— Привет и тебе! — ответил фракиец.
— Мне нужно с тобой поговорить с глазу на глаз, — прибавил посол.
— Хорошо, будем говорить наедине, — ответил Спартак.
И, обращаясь к декану и солдатам, приведшим пятерых римлян, сказал:
— Этих отведите в соседнюю палатку, снимите повязки с глаз и приготовьте им чем подкрепиться.
В то время как декан удалялся с гладиаторами и спутниками посла, Спартак снял с глаз римлянина повязку и сказал:
— Садись. Ты можешь смотреть на лагерь презренных и ничтожных гладиаторов и знакомиться с ним.
И он снова сел, не спуская испытующего взгляда с патриция, — что это был патриций, видно было по пурпурной полосе, окаймлявшей его тогу.
Это был человек лет пятидесяти, высокого роста, плотный, с седыми, коротко остриженными волосами, с благородными и выразительными чертами лица; осанка у него была полна величия и даже надменности. Получив возможность видеть, он тотчас же стал внимательно всматриваться в вождя гладиаторов.
— Садись же. Эта скамейка, конечно, не курульное кресло, к которому ты привык, но на ней тебе будет все же удобнее, чем на ногах.
— Благодарю тебя, Спартак, за твою любезность, — ответил патриций, садясь против гладиатора.
Затем он обратил взоры на огромнейший лагерь, видный целиком, как на ладони, с высоты, на которой находился преторий, и не мог удержаться от восклицания изумления и восхищения.
— Клянусь двенадцатью богами Согласия!., я никогда не видел подобного лагеря, кроме лагеря Кая Мария под Аквами Секстийскими!..
— Что ты! — с горькой иронией возразил Спартак. — Ведь то был римский лагерь, а мы — только подлые гладиаторы.
— Я пришел сюда не для того, чтобы спорить с тобой, поносить тебя или выслушивать поношения, — с достоинством сказал римлянин. — Оставь свою иронию, Спартак; я вполне искренне выразил свое восхищение.
Он снова долго смотрел вокруг глазами ветерана.
Затем, повернувшись к Спартаку, сказал:
— Клянусь Геркулесом, Спартак, ты рожден не для того, чтобы быть гладиатором!
— Ни я, ни шестьдесят тысяч несчастных, которых ты видишь в этом лагере, ни миллионы людей, которых вы поработили грубой силой, не были рождены для того, чтобы быть рабами себе подобных.
— Рабы были всегда, — возразил посол, качая головой с видом сожаления, — с того дня, как один человек поднял меч на другого. Человек человеку волк по природе и по характеру; поверь мне, Спартак, твоя мечта — мечта благородной души, но мечта неосуществимая; по законам человеческой природы всегда будут господа и слуги.
— Не всегда существовали эти несправедливые различия, — пылко воскликнул Спартак, — они появились с того дня, когда плодов земли не стало хватать для всех ее обитателей; с того дня, как человек, рожденный для земледелия, перестал возделывать почву своей родины и этим добывать себе пропитание; с того дня, как справедливость, жившая среди земледельцев, ушла с полей, бывших последним ее убежищем, и скрылась на Олимп, — вот когда возникли неумеренные аппетиты, безудержные желания, роскошь, кутежи, распри, войны и постыдные побоища!..
— Значит ты желаешь вернуть людей в их первобытное состояние?.. И ты думаешь, что будешь в силах сделать это? Если бы на твою сторону стал со всем своим могуществом римский Сенат, то и это не обеспечило бы тебе торжества задуманного тобой предприятия. Одни только боги могли бы изменить природу человека.
— Но, — сказал Спартак после нескольких минут молчания и раздумья, — разве необходимо, чтобы существовали рабы? Разве необходимо, чтобы победители забавлялись, аплодируя взаимному уничтожению несчастных гладиаторов? И разве эта жажда крови и свирепость, свойственные диким зверям, неразрывно связаны с природой человека и составляют необходимое условие его счастья? — Римлянин замолчал, услышав эти столь неумолимые вопросы, и склонил голову на грудь, погрузившись в глубокое размышление.
Первым нарушил молчание Спартак, спросил своего собеседника:
— Зачем ты пришел сюда? Патриций очнулся и сказал:
— Я — Кай Руф Ралла, всадник, и пришел к тебе от консула Марка Теренция Варрона Лукулла с двумя поручениями.
На лице Спартака появилась легкая улыбка не то иронии, не то недоверия, и он спросил у римского всадника:
— Первое?
— Отпустить за выкуп — о сумме мы договоримся — римлян, взятых тобой в плен в сражении при Фунди.
— А второе?..
Посол, казалось, смутился, открыл рот, чтобы ответить, в нерешительности остановился и наконец сказал:
— Ответь мне сперва на первое предложение.
— Я вам возвращу четыре тысячи пленных за десять тысяч испанских мечей, десять тысяч щитов, десять тысяч панцирей и сто тысяч дротиков, изготовленных как нужно в лучших ваших оружейных мастерских.
— Как? — спросил с негодованием и изумлением Кай Руф Ралла. — Ты требуешь.., ты желаешь, чтобы мы сами снабдили тебя оружием, которым ты будешь с нами воевать?
— Да, и я повторяю, что это оружие должно быть высшего качества и требую, чтобы в течение двадцати — дней оно было доставлено в мой лагерь: без этого я вам не возвращу этих четырех тысяч пленных.
И тут же добавил:
— Я мог бы заказать это оружие в соседних городах, но это потребовало бы слишком много времени; мне это не подходит; у меня есть еще два легиона, набранные в эти дни, и мне надо полностью их вооружить и…
— И именно поэтому, — возразил с гневом посол, — ты не получишь оружия. Пусть наши солдаты остаются в плену. Мы — римляне, клянусь подвигами Геркулеса Музагета! Мы никогда не делаем того, что может быть вредно для родины и полезно врагу. Мы умеем приносить жертвы.
— Очень хорошо, — спокойно сказал Спартак, — через двадцать дней вы мне пришлете все это оружие.
— О, клянусь Юпитером! — воскликнул с плохо скрытым бешенством Руф Ралла. — Разве ты не понимаешь, что я тебе говорю?.. Ты не получишь оружия, повторяю, не получишь! Оставь у себя пленных…
— Хорошо, хорошо, — прервал его с нетерпением в голосе Спартак, — это мы увидим! Скажи мне, в чем заключается второе предложение консула Варрона Лукулла?
И он снова насмешливо улыбнулся.
Несколько секунд римлянин молчал, затем начал спокойно, мягким и почти вкрадчивым голосом:
— Консул поручил мне предложить тебе прекратить военные действия.
— О! — не мог не воскликнуть от изумления Спартак. — А на каких условиях?
— Ты любишь и любим одной благородной римлянкой из знаменитого рода.
При этих словах Руфа Раллы Спартак вскочил с пылающим лицом и сверкающими гневом глазами; потом постепенно успокоился, снова сел и стал порывисто спрашивать у римского посла:
— Кто это говорит? Что знает об этом консул? И какое значение имеют для вас мои жалкие чувства? Какая связь между ними и войной? И что они имеют общего с миром, который вы мне предлагаете?
Посол был смущен этим градом вопросов и пробормотал неуверенным тоном несколько односложных слов; наконец, как человек, принявший твердое решение, быстро заговорил:
