убийствами.
— Венера или. Диана, как их представляет себе легковерный народ, не могли быть красивее ее! — воскликнул Кассий после минутного безмолвного восхищения.
— Венера, именно Венера, — сказал, улыбаясь, Тит Лукреций Кар. — Оставь Диану в покое, сравнение с ней слишком не подходит для этой квадрантарии!
— И кто это дал позорное прозвище Клодии? Кто осмеливается ее поносить? — спросил сердито Кассий.
— Зависть матрон, не менее развратных, но гораздо менее наглых и менее красивых, чем она; они завидуют ей и потому сделали ее мишенью своих острот и своей ненависти.
— Вот! — воскликнул Метробий. — Вот та, которая первая назвала Клодию квадрантарией!
И, говоря это, он указал на женщину в патрицианской одежде, красивую, но с лицом строгим и почти суровым.
— Кто?.. Теренция?.. Жена Цицерона?..
— Именно она… Видишь ее там с ее смиренным мужем!
— О, ей очень пристало бичевать пороки и разврат, — с иронической улыбкой сказал Лукреций, — ей, сестре весталки Фабии, кощунственная связь которой с Катилиной известна уже всем! Клянусь Геркулесом!..
— Эх!.. — скептически произнес Метробий, качая головой. — Мы теперь дошли до того, что если бы суровый и неподкупный Катон, самый строгий и непреклонный из всех римских цензоров, жил в наши дни, то и он, наверно, не знал бы, с чего начать, чтобы исправить распущенные нравы. Если бы он решил изгнать из Рима всех женщин, которые не вправе здесь находиться, то, клянусь Кастором и Поллуксом, Рим превратился бы в город, населенный только мужчинами. Для сохранения рода Квирина пришлось бы снова прибегнуть к похищению сабинянок. Кстати, стоят ли нынешние сабинянки того, чтобы их похитили?
— Вот это я понимаю, клянусь божественным Эпикуром! — воскликнул Лукреций. — Метробий, произносящий речь против распущенности нравов! При первых же выборах я подам за тебя голос и буду вести пропаганду за то, чтобы ты был избран цензором!
В эту минуту толпа двинулась дальше, и Кассий со своими друзьями, очутившись возле ступенек портика храма Весты, недалеко от Клодии, приветствовал ее. Поднеся правую руку к губам, он воскликнул:
— Привет тебе, Клодия, прекраснейшая из всех красавиц Рима! Молодая женщина ответила на приветствие легким наклонением головы и очень милой улыбкой, окинув Кассия долгим, пламенным взглядом.
— Вот взгляд, обещающий многое! — сказал, улыбаясь, Лукреций Кассию.
— Твой пыл вполне законен, славный Кассий, — сказал Метробий, — так как я никогда не видел женщины более красивой, чем она, за исключением гречанки-куртизанки Эвтибиды!..
— Эвтибиды! — воскликнул, вздрогнув при этом имени, Лукреций. И после короткого молчания прибавил с легком вздохом:
— Красивая девушка Эвтибида!.. Где она теперь?..
— Ты не поверишь, а между тем это совершенная правда. Она — в лагере гладиаторов!
— Наоборот, я нахожу это вполне естественным, — возразил Лукреций. — Ей там самое подходящее место.
— Но знай, что если Эвтибида находится в лагере этих разбойников, то это только для того, чтобы добиться любви одного из них; она безумно влюблена в Спартака…
Все трое замолчали на мгновение.
— Но знаешь ли ты, — продолжал Метробий, обращаясь к Лукрецию, — что красавица Эвтибида неоднократно предлагала мне отправиться в лагерь гладиаторов?..
— А зачем? — спросил Лукреций в изумлении.
— Чтобы там пьянствовать? — заметил Кассий. — Но, кажется, ты это так хорошо делаешь в Риме, что…
— Вы вот оба смеетесь… Но я бы отправился туда.
— Куда?
— В лагерь Спартака. Переменив имя и одежду, я бы приобрел его расположение, разведал бы его планы, намерения, приготовления и тайком сообщил бы обо всем консулам.
Оба патриция разразились звонким смехом.
Метробий обиделся.
— Вы опять смеетесь? Однако разве не я предупредил консула Луция Лициния Лукулла два года тому назад о близком восстании гладиаторов? Разве не я открыл заговор в роще богини Фуррины?
«Хорошо, будем знать!» — подумал Арторикс, бросив искоса зловещий взгляд на Метробия.
В этот момент толпа достигла храма Сатурна, величественного здания, в котором за жертвенником бога хранились законы и государственная казна; здесь толкотня и давка были еще больше, толпа двигалась еще медленнее.
Только через четверть часа измученные толкотней Метробий, Лукреций и Кассий, а за ними и Арторикс смогли наконец проникнуть в храм. Они увидели бронзовую статую бога Сатурна, изображенного с садовым ножом в руке, окруженного земледельческими орудиями, аллегорически изображавшими пастушеские и полевые работы. Статуя была полая и наполнена оливковым маслом в знак изобилия.
— Посмотри, посмотри, — воскликнул Метробий, — на божественного Цезаря, великого жреца, который только что совершил жертвоприношение в честь бога и теперь, сняв жреческое одеяние, выходит из храма.
— Как он смотрит на Семпронию! На красавицу и умницу Семпронию!
— Можно было бы еще добавить — на необузданную Семпронию!
— Посмотри, какие искры сверкают в ее черных, страстных глазах!.. Как сладко она улыбается красавцу Юлию!..
— А как другие матроны и девушки преследуют Цезаря нежными взглядами!
— Посмотри на рыжую Фаусту…
— Дочь бессмертного моего друга Луция Корнелия Суллы Счастливого.
— Что ты был другом и притом бесстыдным другом этого чудовища, мы знаем, но мы не нуждаемся, чтобы ты повторял это по всякому поводу.
— Что за новый переполох?
И все повернулись к входу в храм, откуда неслись еще более громкие и оживленные возгласы в честь Сатурна.
Толпа мрачных исхудалых людей несла на руках городского претора.
— А!.. А!., я понял… Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме в ожидании приговора. Согласно обычаю, они теперь помилованы, — сказал Лукреций.
— И, как установлено обычаем, они пришли сюда повесить цепи, которыми были скованы их руки, на алтарь божественного Сатурна, — добавил Метробий.
— Посмотри, посмотри, как страшен Катилина! — сказал Кассий, показывая в сторону жертвенника, где, устремив взор на одну из молодых весталок, стоял свирепый патриций. — Этот человек жесток даже в любви. Посмотрите, какими зверскими жадными глазами он ласкает сестру Теренции.
Арторикс увидел патриция, и луч радости сверкнул в его глазах. Он стал изо всех сил пробиваться сквозь толпу, чтобы подойти к Катилине.
Но одно было хотеть, а другое — сделать: только через полчаса молодой галл получил возможность стать рядом с Луцием Сергием. Он прошептал ему на ухо:
— Свет и свобода.
Катилина вздрогнул, стремительно повернулся и, нахмурив лоб и брови, спросил грозно скомороха:
— Что это значит?
— От Спартака, — сказал тихим голосом Арторикс. — Я пришел из Апулии, к тебе, Катилина, чтобы переговорить об очень серьезных делах.
Патриций быстро взглянул на молодого галла и сказал:
— Я тебя выслушаю.., выйдем из храма.., потом следуй за мной.., пока не доберемся до удобного, укромного места.
