табунщик про волшебницу. Подосадовал на себя Ионицэ, как это он проснуться не мог?
На другой день опять они отправились на пастбище. Ионицэ хоть и задумал не спать, да сморил его сладкий сон. Сон-то ведь слаще меда. Так и загадка говорит: «Слаще его нет ничего, всем нужен, а никому не послушен».
Вышла из озера волшебница, опять та самая, будит Ионицэ, обнимает-целует — никак не разбудит. Заплакала она, ушла и скрылась в озере.
Табунщик все видел. Тоже, верно, досадовал на Ионицэ. Разбудил его, поехали они домой, и тут он рассказал Ионицэ, как будила его волшебница и плакала, видя, что не добудится.
На третий день опять поехал Ионицэ с табунщиком пасти коней на тот луг, что неподалеку от озера Волшебниц. Ионицэ стал прохаживаться по бережку, чтобы сон разогнать. Все ждет-пождет, думает: вот сейчас покажется волшебница из воды. И что же он вдруг надумал? Лег на траву и посматривает на озеро. Ну как тут не заснуть? Сон опять одолел его. Ионицэ спит себе крепко, а из озера вышла волшебница, подходит к нему, целует, плачет, прямо не знает, что и делать. Потом уж видит, что все равно не разбудить его, и говорит:
— Больше я не приду.
Сняла кольцо у Ионицэ и надела себе на палец, а свой именной перстень ему на палец надела и после того ушла, скрылась в озере.
Немного погодя пришел табунщик, разбудил Ионицэ и рассказал ему все как было.
Ионицэ чуть не помер с досады. Глянул на палец — видит чужое кольцо, а на кольце написано: «Иляна Косынзяна, коса золотая, в косе цветы певучие, поют дивно, за девять царств слышно».
Прочитал Ионицэ надпись, не стал тут долго раздумывать. Едет домой. А как приехал, роздал он все богатства свои бедным людям. Справил себе обувку надежную — железные лапти, взял посох стальной и отправился странствовать по свету широкому — искать Иляну Косынзяну.
Вот пришел он к зятю, который женат был на младшей сестре Ионицэ. Спрашивает его:
— Не слыхал ли ты случаем про Иляну Косынзяну?
— Нет, не слыхал, — отвечает зять.
Идет Ионице дальше и приходит к другому зятю, который женат был на средней сестре. Стал спрашивать и его, не знает ли он что-нибудь про Иляну Косынзяну?
— Откуда мне знать? — отвечает тот. — Про нее только сказки складывают.
Не сробел Ионицэ, подтянул потуже ремни на железных лаптях, взял свой посох стальной и пошел дальше разыскивать милую. Ничего не поделаешь, любовь и на край света заведет.
Приходит он к третьему зятю, который женат был на старшей сестре Ионицэ. И его тоже спрашивает:
— Ты много видал и слыхал на своем веку, должно быть, знаешь и про Иляну Косынзяну.
— Покамест еще не слыхивал, чтобы кто-нибудь побывал у Иляны Косынзяны, прознал, где она живет, — отвечал ему зять. — Воротись-ка ты лучше домой, нечего зря ходить да худую славу наживать!
Промолчал Ионицэ и затаил про себя, какая у него тоска на сердце. Без дальних слов распростился он с зятем и отправился в путь. Много долин и гор исходил Ионицэ, много кудрявых лесов и зеленых лугов прошел. Кого ни встречал, кого ни расспрашивал, так ничего и не узнал про Иляну Косынзяну.
«Что мне теперь за житье без Иляны? Так и буду идти, покуда земной простор не кончится, покуда свет да небушко не скроются», — говорил себе Ионицэ.
Шел он, шел и устали не знал. А на уме у него только Иляна была. Иной раз и почудится ему, будто вот она, впереди, да после видит Ионицэ, обманулся он, только так показалось.
Пришел он к высокой горе, стал взбираться на нее, а сам все об Иляне думает. Добрался до самого верху, смотрит, а по другую сторону горы темная пещера. Солнце в те места заглядывало только на закате. Спустился в пещеру Ионицэ Фэт-Фрумос, шел-шел, и ни один жив человек ему не попался, только змеи да всякие звери шныряют. Но Ионицэ не побоялся их.
После завидел он свет вдалеке и свернул в ту сторону. Прибавил шагу Ионицэ и очутился возле мельницы, какой не видывал на всем своем долгом пути. В быстрой речке черным-черна вода бежит, мельничные колеса гоняет, они лётом летают.
То-то обрадовался Ионицэ! Заходит он на мельницу, а людей там что-то не видно, как обычно на мельницах бывает. «Пропащая та мельница, куда народ не захаживает», — так поговорка говорит. Посмотрел Ионицэ напра[во, посмотрел налево и приметил тут старика. Такой он был древний, тот старик, что у него уже веки не поднимались, он их крючьями поднимал. Один он на мельнице и управлялся, едва поспевал муку в мешки насыпать — так скоро зерно мололось.
— Здравствуй, дедушка! — говорит Ионицэ старику.
— Здорово, молодец! — отвечает старик. — Скажи на милость, каким ветром тебя сюда занесло? До сей поры на этой мельнице ни один земной житель не бывал.
— Да что ж, человеку надо все изведать, девять морей и девять земель пройти — всякое повидать. Так вот и я исходил весь свет, только вот не узнал того, о чем спрашивал, никто не сумел мне сказать. Может, ты мне, дедушка, скажешь, ты человек старый, похоже, самому времени ровесник.
Старик поднял крючьями веки, посмотрел на Ионицэ и спрашивает, что ему надобно.
— Не слыхал ли ты, дедушка, про Иляну Косынзяну? — говорит Ионицэ.
— Так ведь мельницей она и владеет. На нее одну я мелю муку день-деньской. Прилетают сюда девять могучих птиц что ни день, каждая по четыре мешка зерна на себе приносит, а мне к утру надо все зерно смолоть.
Ободрился наш Ионицэ, сразу и сил у него прибавилось. Потолковал он со стариком о том о сем и сдружился с ним. А уж после напросился Ионицэ за мельника поработать, муку в мешки насыпать. Старик и рад отдохнуть, прилег на мешки и, конечно, сразу уснул — очень уж он натрудился. Ионицэ того и надо было. Живо наполнил мешки мукой, а в один мешок спрятался сам и зашил его изнутри.
Между тем прилетели могучие птицы, шумят, кричат, стали окликать старика, спрашивают:
— Мука готова?
Старик еле-еле пробудился от сна, поднял веки и туда и сюда смотрит — молодца нет как нет. Вот и пришлось старику опять одному управляться. А спросонок ему и вовсе тяжело мешки-то ворочать, насилу взвалил их птицам на спины. И полетели те птицы домой, как мысль, как ветер, быстрые.
Старик, понятно, так и остался на мельнице век доживать и смерти дожидать. А долго он, бедный, ломал голову, куда подевался молодец: то ли в реке потонул, то ли на вольный свет выбрался к земным жителям.
Между тем Ионицэ жив-невредим был в надежном месте. Прилетели могучие птицы к Иляне Косынзяне и отдали мешки повару. Вспорол он один мешок, а в нем как раз Ионицэ был. Ну и напугался тот повар, когда Ионицэ из мешка вылез!
— Да как же ты попал сюда, скажи на милость? — спрашивает он Ионицэ.
— Про то молчок, — говорит Ионицэ и показывает ему кольцо, а на кольце написано: «Иляна Косынзяна, коса золотая, в косе цветы певучие, поют дивно, за девять царств слышно».
Промолчал тогда повар и оставил Ионицэ у себя в доме жить.
Вот пришло время повару хлебы печь для Иляны Косынзя-ны — иного хлеба она и в рот не брала, только какой ей повар пек. Ионицэ и говорит повару:
— Дай-ка я испеку, увидишь, какой хороший хлеб будет!
— Ладно, — говорит повар.
Взялся Ионицэ за дело, засучил рукава, замесил тесто, живо-готово, посадил хлебы в печь. Вынул повар потом караваи из печи и надивиться не может, до чего пышный хлеб испекся.
Несет он Иляне каравай; она только взяла его в руки, сразу спрашивает:
— Кто испек такой чудесный, пышный хлеб?
— Кто же другой испечет? Я испек, — отвечает повар.
После того как вышел весь хлеб, повар снова собрался печь.
Опять Ионицэ взялся стряпать вместо повара, и получился хлеб вдвое чудеснее прежнего. Долго дивилась Иляна, что хлеб раз от разу все лучше.
А повар не поспевал хлеб припасать. Только испекут — он уж весь, не то что прежде бывало. Оно и
