Вот грянула мазурка. — Я гляжу,Как королева средневековая,Вся в бархате, туда, где я сижу,Сама идет поспешно молодаяИ говорит: «Пойдемте, я прошуВас на мазурку». Голову склоняя,Я подал руку. Входим, — стульев шум,И музыка гремит свое рум-рум.
18
«Вы, кажется, не в духе?» — «Я? Ничуть,Напротив, я повеселиться радаВ последний раз. — И молодая грудьДохнула жарко. — Мне движенья надо:Без устали помчимся! отдохнутьУспею после, там, в гортани ада».— «Да что вы говорите?» — «Верьте мне,Я не в бреду и я в своем уме.»
19
«А хоть в бреду, безгрешен этот бред!Несчастию не я теперь виною,И говорить о нем уже не след, —Умру и тайны этой не открою.Тут маменька виновница всех бед:Распорядиться ей хотелось мною.Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. —Я влюблена давно!» — «В кого?» — «В тебя!»
20
И мы неслись под пламенные звуки,И — боже мой — как дивно хорошаОна была! и крепко наши рукиСжимались, — и навстречу к ней душаМоя неслась в томленьи новой муки.«И я тебя люблю! — едва дыша,Я повторял. — Что нам людская злоба!Взгляни в глаза мне; твой, — я твой до гроба!»
21
Что было дальше, трудно говоритьИ совестно. Пришлось нам поневолеС товарищем усерднее ходитьВ дом, где бывали редко мы дотоле.Тот всё вином старался угостить;Пьешь, и душа сжимается от боли,Да к всенощной спешишь, чтоб как-нибудьХоть издали разок еще взглянуть.
22
О сладкий, нам знакомый шорох платьяЛюбимой женщины, о, как ты мил!Где б мог ему подобие прибрать яИз радостей земных? Весь сердца пылК нему летит, раскинувши объятья,Я в нем расцвет какой-то находил.Но в двадцать лет — как несказанно дорогКрасноречивый, легкий этот шорох!
23
Любить всегда отрадно, но писать —Такая страсть у любящих к чему же?Ведь это прямо дело выдавать,И ничего не выдумаешь хуже.Казалось бы, ну как не помышлятьО брате, об отце или о муже?В затмении влюбленные умы —И ревностно писали тоже мы.
24
Я помню живо: в самый Новый годОна мне пишет: «Я одна скучаю.Муж едет в клуб; я выйду у ворот,Одетая крестьянкою, и к чаю
