Занавес раздвинулся — и перед зрителями предстал оркестр бережковских школьников в полном его составе. Поблескивали под светом ламп инструменты, лица у музыкантов были сосредоточенными.
Из боковой кулисы вышел Игорь Александрович и встал перед оркестром. Поднялся со своего места Федя и, держа в руке мандолину, объявил:
— Попурри из русских песен.
Игорь Александрович взмахнул палочкой, одновременно разметались по плечам его длинные седые волосы. Затем, после небольшой паузы, оркестр начал.
Знакомые всем с детства мелодии, широкие и привольные, веселые и грустные, захватили слушателей. Играл оркестр стройно и слаженно, подчиняясь каждому, самому, казалось бы, неуловимому движению дирижерской палочки.
— Браво! — крикнул кто-то на весь зал.
И сейчас же все начали дружно хлопать.
Старый дирижер и школьники долго раскланивались. Затем Игорь Александрович сказал:
— А теперь передаю бразды правления моему молодому коллеге.
Он вручил Феде дирижерскую палочку.
После вальса оркестр сыграл венгерский танец, потом отрывок из балета Чайковского. А потом Олег вскочил со своего места и, перекрывая восторженные возгласы и аплодисменты, заорал:
— Федя! Дай «Светит месяц»! Тряхни стариной!
Федя улыбнулся и подмигнул Олегу. И под одобрение всего зала оркестр начал свой знаменитый «Светит месяц». Но это был уже не тот «месяц», который многие месяцы терзал уши слушателей, а хорошо срепетированное музыкальное произведение.
Вместе со всеми, не жалея ладоней, хлопал Виктор. В эту сыгранность оркестра он, его первый руководитель и дирижер, вложил немало труда и нервов, и ему, как никому другому, сейчас особенно было радостно. Потом он вспомнил — скоро предстояло выступать ему самому, надо было успокоиться, сосредоточиться. И он, не дождавшись, когда кончит играть оркестр, ушел в отведенную для артистов комнату.
Здесь никого не было. Несколько канцелярских столов, поставленных один на другой, были отодвинуты к стене. У окна стояла одинокая табуретка, Виктор сел на нее.
Ведь это первое его выступление после. После чего? Он сам не знал, как точно назвать то, что с ним было прошлой зимой, весной. Болезнь? Да, конечно, болезнь. Упадок сил, сначала физических, а потом и моральных. А сейчас как? Назвать себя Геркулесом он, конечно, еще не может, но он уже может долго играть, без напряжения исполнять трудные вещи. И самочувствие совсем другое, а главное, появилась какая-то в полном смысле слова жажда к работе. И вот сегодня он должен выступать.
Виктор прошелся по комнате. Даже сердце билось учащенно, так он волновался.
Скрипнула дверь. Он обернулся — на пороге стояли мать и Анюта.
— Мы тебе не помешаем, Витенька? — робко спросила Александра Николаевна.
— Мама не знала, как тебя найти, Витя, — словно оправдываясь, объяснила свой приход Анюта. — Я вот проводила ее… Я вам больше не нужна, тетя Шура?
— Куда ты удираешь? — удержала ее за руку Александра Николаевна. — Мы здесь долго не будем.
— Мама, ты, конечно, пришла меня успокаивать, — попытался улыбнуться Виктор. — Так имей в виду, что я совершенно спокоен. Даже удивляюсь себе, совсем не волнуюсь.
— А волноваться, собственно, и нечего. Ты теперь у меня совсем молодец, — не очень-то веря в спокойствие сына, сказала мать.
В комнату вошли Леонид Васильевич и Николай.
— Решили зайти к тебе. Как самочувствие? На уровне? — преувеличенно бодрым тоном спросил Николай и похлопал друга по плечу.
— Еще как! — в тон ему ответил Виктор.
— А я, собственно, вот за чем, — пояснил Леонид Васильевич. — Зинаида Федоровна просила. Она, сам знаешь, не смогла приехать. Очень жалеет, хотела тебя послушать, ну и просила, чтобы ты не волновался.
— Да он совсем не волнуется, Леонид Васильевич, — смеясь, ответила за Виктора Анюта. — На уровне он.
Из зала доносились звуки баяна, под которые два сильных женских голоса жаловались друг другу на неразделенную любовь. Потом послышались аплодисменты и под их шум дверь распахнулась и в комнату вбежали Олег и Генка.
— Витька! — еще с порога крикнул Олег. — Смотри не подкачай! Держи марку!
— Ну, хватит, товарищи, а то мы его совсем замучаем своей заботой, — рассмеялся Леонид Васильевич, подхватил под руку Олега и Генку и потянул их к выходу из комнаты.
— Прямо паломничество какое-то, — улыбнулась Александра Николаевна, очень довольная тем, что все так внимательны к ее сыну.
— Слушай, Николай, — сказал Леонид Васильевич, когда они очутились в коридоре, — не забудь проверить у Александра Ивановича, как наши лодки.
— Сейчас узнаю.
Николай отправился на поиски председателя колхоза. Спускаясь по лестнице, он столкнулся с Еленой Петровной.
— Ради бога, я уже целую вечность плутаю, — взмолилась она, — где тут комната, в которой спрятался Виктор. Надо же дать ему последние наставления и вообще немного успокоить.
Николай указал, где комната, и Елена Петровна поспешила туда.
Когда, договорившись обо всем с Александром Ивановичем, Николай прошел за кулисы, Виктор уже сидел за роялем и играл. Сколько лет знал Николай своего приятеля, множество раз слушал его игру, но как-то никогда не обращал внимания на его лицо. А сейчас оно поразило его. Это был Виктор и не Виктор. Лицо его стало другим, даже красивым. Бледные губы плотно сжаты, а глаза… Ну, конечно же, Витька настоящий талант, в нем есть что-то артистическое. Потом Николай стал смотреть в зал. Видимо, не на него одного игра Виктора производила большое впечатление. Все слушали, не шелохнувшись, некоторые с закрытыми глазами. Какой-то старик в первом ряду покачивал в такт музыке головой. Две девушки сидели обнявшись, и обе чему-то хорошо улыбались.
Но вот музыка оборвалась, Виктор встал со стула, раскрасневшийся и взволнованный, и начал раскланиваться.
Виктора долго не отпускали со сцены. Он сыграл еще несколько вещей. Потом, когда все кончилось, возбужденный и счастливый, он пробежал мимо Николая, даже не заметив его. Николай хотел броситься за ним, но навстречу ему шла Женя в очень ярком, пестром и очень шедшем к ней русском народном платье.
— Ты что, не будешь смотреть, как я пляшу? — спросила она.
— Посмотрю, — ответил Николай и вернулся на прежнее место.
Баянист играл простенькую мелодию. Танцевала Женя тоже незатейливо и бесхитростно. И, странное дело, именно сейчас Николай подумал о Тангенс, но подумал о ней уже по-иному. До сих пор ему казалось, что на всем свете существует только одна она, что больше никого нет и не будет. А сейчас эти звуки баяна, эта девчонка, медленно и плавно двигавшаяся по сцене в такт музыке, ее светящиеся счастьем глаза — все это словно бы встряхнуло его. И он вдруг снова поверил, что есть еще, кроме Тангенс, девушки на земле, есть и хорошие друзья и еще будет, обязательно будет большое настоящее счастье…
Разрумянившаяся, с капельками пота на лбу, Женя выскочила за кулисы. Николай преградил ей дорогу, схватил за руку и потянул за собой.
— Постой, куда ты, — едва переводя дыхание, сказала она.
— Вот сюда. — Он подвел ее к стоящему у стены листу фанеры, на котором были намалеваны окно и кусты роз под ним, и, показывая рукой на яркие цветы, сказал: — Если бы мог, сорвал бы их и преподнес тебе….
— Мне? За что? — спросила девушка, не понимая, чем заслужила такой поэтический подарок.
— За твой танец. Я даже поцеловал бы тебя, если бы не боялся, что нас увидят.
