Каганы рода русского, или Подлинная история киевских князей

которой, если z читать не по-латински, а по-баварски как [ts], мы видим знакомый корень ротс/рутс с латинским окончанием множественного числа — i. Далее, где-то в конце первой половины X века, в процесс вовлекается славянское Приднепровье и, может быть, славянская Болгария. На последней стадии генезиса, в XI веке, когда в Киевской Руси при Ярославе Мудром начинается книгописание, киевские книжники (возможно вслед за болгарскими переводчиками) воспринимают из переводимых ими греческих книг слово '??? и передают его кириллицей как «РУСЬ» с сохранением примерного звучания в среднегреческом языке, но подчиняя этот чуждый древнерусскому языку несклоняемый этноним свойственной ему склоняемой этнонимической парадигме ливь, корсь, сумь, ямь и им подобным.

Славянизированная книжная словоформа «русь» приживается на месте своего образования в Киеве, а затем вместе с православием и славянским языком распространяется на всю Киевскую Русь. Между прочим, явное превалирование в Киевской Руси по сравнению с другими славянскими странами кириллицы в ущерб глаголице может объясняться давно укоренившимся у начальной руси «Ивановым написанием», которое, весьма вероятно, стало благодаря знакомству с ним св. Константина-Кирилла прототипом кириллицы.

Здесь напрашиваются еще пара небольших отступлений. Во-первых, то, что в русском языке в качестве имени прижилась форма «Олег», а не «Ольг», могло быть следствием влияния готского ^хэлиг — эквивалента древнескандинавского helgi. Во-вторых, в готском языке неизвестно слово для понятия гребли, что косвенно указывает на готов как сухопутный народ[139], которому для превращения в русь, то есть «морских пехотинцев» А. Никитина, требовался не только «пассионарный толчок», но и хорошая мореходная школа. И то и другое они получили от пришельцев — викингов-скандинавов. Тем не менее, для судоходства в готском языке существовал общегерманский глагол фарьян, производное от которого фаринг в значении «путешественник (по воде)» и «член судовой команды» вполне могло быть наследовано от крымской скандинаво-готской руси славянской приднепровской русью с последующим неизбежным и лингвистически абсолютно корректным его преобразованием в восточнославянскую форму «варяг».

А теперь вернемся чуть-чуть назад к Арте (Артании) — одной из трех традиционных частей руси IX–X веков в арабской традиции, которую мы ранее предположительно соотнесли с крымской русью. Теперь для такого соотнесения появляется дополнительное лингвистический аргумент. На первый, особенно непривычный, взгляд может показаться, что между словами арта и ^хрос нет абсолютно ничего общего, но на самом деле это не так. Они вполне могут оказаться одним и тем же словом! Здесь необходимо иметь в виду, что Арта — это некая условность. На самом деле арабское ??? может читаться несколькими разными способами, так как арабы на письме опускают гласные. При переводе географических названий с арабского на другие языки переводчики просто подставляют соответствующий географический термин, принятый в языке, на который осуществляется перевод. Но в тех случаях, когда этот термин неизвестен или исходное название не может быть сопоставлено с известными объектами, переводчик вынужден произвольно вставлять гласные, обычно одну или несколько гласных л, чтобы по-лучившееся слово было произносимым. Так вот, если отбросить привнесенные переводчиком добавки, консонантный каркас слова Арта, который только и имеет смысл в арабском языке, — 'рт ['rO] — оказывается в точной транскрипции практически одинаковым с каркасом слова ^хрос [^ьrO]. Таким образом, вполне возможно, что несмотря на кажущуюся непохожесть оба слова, арта и ^хрос, могут оказаться одним и тем же, передающим понятие «русь» и относящимся с учетом всего сказанного выше конкретно к крымской руси.

Коснувшись лингвистических аспектов, невозможно не сделать еще несколько замечаний о начальной руси.

Типично готские имена мы видим в договоре Игоря с Византией, приуроченному авторами ПВЛ к 945 году. Там среди имен послов и купцов руси встречаются три имени «Прастен» (Прастен Тудоров, Прастен Акун, Прастен Бернов), и два похожих имени «Фрастен» и «Фуростен» видим у купцов. С учетом отсутствия в старославянском языке звука [f] и закономерного перехода при заимствовании славянским древнерусским языком иноязычного [f] в [р] основа исходного имени реконструируется как «Фрастен». Это популярное среди руси Х века имя этимологизируется только из готского языка, в котором фраст означает «ребенок, отпрыск, потомок». Существенно, что корень фраст чисто готский, его нет ни в скандинавских, ни в других германских языках.

Константин Багрянородный мельком замечает, что Святослав, сын архонта Игоря, «сидел в Немогарде». Общепринятая трактовка этой «Немогарды» — Новгород, имея в виду Новгород Великий. Однако на самом деле сидеть в Новгороде Святослав не мог — во время написания Константином его трактата «Об управлении империей», где помянуты Святослав с «Немогардой», Новгорода Великого еще не было. На его месте только-только рубились первые дома. Конечно, может быть у Багрянородного речь шла о Ладоге или Рюриковом городище. Но все это так далеко от Киоава-Киовы, не говоря уже о Крыме! Между тем Немогардой мог быть любой город (или подобно Киоаву-Киове какая-то местность) в Крыму или поблизости, захваченный русью, ведь по-готски нем означает «захват, завоевание». Очень хотелось бы видеть в этой Немогарде только что освоенное (то есть, захваченное, завоеванное) крымской русью Среднее Поднепровье.

Киевлянин-«краевед» описал в ПВЛ Святослава как степняка-кочевника, не покидающего седла неприхотливого воина во главе такой же дружины. Этот выдуманный образ вслед за Львом Диаконом развенчивает А. Никитин. Вопреки вранью ПВЛ Святослав все еще оставался викингом и «морским пехотинцем», осуществляющим свои походы исключительно по воде и боявшимся уходить от нее далеко и надолго, чем вероятно и объясняется его нежелание задерживаться в Хазарии и защищать балканские клиссуры и Преслав от Цимисхия в Болгарии. В этом контексте знаменитое «Иду на вы» Святослава — не что иное, как грозный девиз викингов «Берегись — я иду!» в вольной передаче киевского «краеведа».

Не все просто с первыми вроде бы славянскими именами русских князей. Имена «Святослав», «Ярополк» и «Владимир» не такие уж славянские, они, если так можно выразиться, «двойного применения». Константин Багрянородный передает имя «Святослав» в форме «Сфендостлавос», в которой первый компонент «сфенд» в равной мере соответствует как старославянскому свентъ — «свят(ой)», так и готскому свинт — «сильный, могучий, здоровый». Заметим, что для имени князя-язычника готское значение подходит гораздо больше славянского. В имени «Владимир», которое на самом деле в древних документах писалось «Владимер» (чаще через ять), оба компонента имеют соответствия в готском языке: валд — «властелин, правитель» и мер — «большой, великий; известный, прославленный». И тут снова готская этимологизация смотрится не в пример уместнее славянской. «Ярополк» тоже имеет германские этимологии из Jahr (готское йер) — «год» и Volk — «народ, люди». И вновь та же самая картина: русское слово «полк» как боевая единица восходит к германскому фольк, а для компонента имени правителя «рода русского» в большей степени подходит именно германское значение «народ», а не славянское «полк».

ПОСЛЫ ИЛИ ЛАЗУТЧИКИ?

Настаивая на крымской локализации начальной руси нельзя замолчать самое главное (если не единственное существенное) возражение против нее, а именно утверждение Вертинских анналов, что якобы путь «послов кагана руси» в Константинополь пролегал через территории, населенные ужасными варварскими народами. Разумеется, такой путь напрочь исключает из возможных локализаций руси Крым, откуда в Константинополь можно приплыть по морю, что наверняка и сделали бы послы крымской начальной руси. Однако это возражение вполне может оказаться мнимым по двум причинам.

Первая причина кроется в переводе Вертинских анналов. На проблемы с их переводом указывали различные языковеды[140]. Так, X. Станг [141] полагает, что вопреки общепринятому переводу анналов император Феофил в своем письме вовсе не утверждал, что прибывшие к нему послы сами называли свой народ русью, а лишь замечал, что