Вечером приехала Олза Ласовская. Юрка вспомнил ее: женщина с черными косами, что сидела с Грином в кафе. Она деловито смазала ссадины и прощупала ребра. Юрка отвечал на ее вопросы, а сам думал: «Егор, наверное, уже встретился с отцом».
Олза помогла переменить одежду – скорее всего, Тобиус пожертвовал рубаху из своих, слишком уж была громадная, – и подоткнула одеяло.
– Спи, млоджик.
«Мальчик», – понял Юрка. Ответил на пшелесском:
– Нашли деточку.
– Ты… оттуда?!
Говорить не хотелось.
– Ну, – выдавил он. – Пробегом.
– Господи… – Женщина прижала к груди руки. – Хоть бы что-нибудь узнать!
Язык ворочался с трудом, слова казались тяжелыми, точно булыжники:
– Воюют. Ольшевск не взяли. Грин обещал скоро вернуться, расскажет.
Теплая ладонь потрогала лоб и осталась лежать, согревая. Глаза у Юрки закрылись, его потянуло в сон.
– …поезда уже не ходили, мы набились в грузовик. В первую же бомбежку убило шофера и двух девушек, не успели выскочить.
Голос то отдалялся, то звучал разборчиво. Он не мешал Юрке.
– Согнали в бараки. Старые, возле Мелькомбината. А потом пришел такой толстомордый и давай по счету выдергивать. Хорошо, я паспорт успела под доску спрятать. Построили – и на окраину, за железнодорожный вокзал.
Главное – пусть Олза не убирает руку.
– Бежала так, что сердце из груди выпрыгивало. У реки нас почти догнали, если бы не Алекс… Сюда попали, перепугались: как так, что за другой мир?..
В землянке пахло древесиной, ваксой и оружейным маслом.
– …плюс сопровождение. Не дай бог, индивидуальная сопротивляемость, кому-то придется вести их через лес. Получается, восемнадцать, – сосчитал Грин. – Если по максимуму. Хотя, конечно, бойцов можно обратно своим ходом отправить.
Егор понимал, что его не возьмут, и даже не пытался заикнуться. Наоборот, отодвинулся в тень и оттуда смотрел на отца, освещенного керосиновой лампой. Лицо у подполковника стало суше, натянулась кожа на скулах. В уголках глаз глубже пролегли морщины. Иногда, забывшись, отец касался груди с левой стороны. Сердце? Но ведь он никогда не болел!
– …несколькими партиями, по трое, – говорил вейн. – Четыре промежуточных узла. И полчаса перерыва между каждой ходкой.
Седины в волосах больше, чем до войны, но подстрижен аккуратно и чисто выбрит. Белеет свежий подворотничок. Поблескивают планки мундира, наброшенного на плечи. Когда отец поднялся им навстречу, мундир упал. «Егорка… Сынок!» Егор хотел крикнуть: «Папа!» – но булькнуло в горле, и вышел сдавленный писк.
– Итого, минимум пять часов.
– А как-нибудь так, чтобы ты под конец не помер?
Вейн хмыкнул.
– Ладно, восемь.
Егор, спохватившись, прислушался к разговору. В городе к концу месяца ждали гран-обгерштерна. Высокий чин должен был задержаться на день, а после отбыть в Лучевск. Торжественный ужин планировали в Доме офицеров, том самом, где работала на кухне Тамира Карагалицкая. Она согласилась пронести в здание мину. Все складывалось удачно, если бы не одно «но»: после взрыва семьи комсостава точно отправят в Белый карьер.
– Мы можем встретить их возле старой пасеки.
– До нее еще нужно добраться. Женщины, ночью, с ребятишками…
– Детей отправим с тобой, – отец коснулся карандашом отметки-узла.
Карта лежала неровно, наползая краем на бумаги. От движения подполковника она сбилась, и несколько листков спланировали на пол. Егор наклонился. С крупнозернистой, контрастной фотографии смотрел он сам, с петлей на шее. «Вот так пшелесская власть…» Поднял, аккуратно свернул – пополам, еще раз. Загладил ногтем линию сгиба и снова спрятал листовку под карту. Отец внимательно следил за его руками.
– Есть вариант, – сказал Егор. – Юрка – он поводырь.
– Несовершеннолетний, – возразил подполковник.
– Меня же ты послал к рации.
– Егорка…
– Папа, это было правильно! Так надо!
Ругнулся Грин, мешая знакомые слова с чужими.
– Только голову из петли вынули, что один, что другой. Себя не жалеете, о родителях подумайте.
– У него нет родителей. Мама умерла, отец неизвестно где, Юрка его и не видел ни разу.
– Потрясающий аргумент! – развел вейн руками. – Между прочим, это не его война.
Егор кивнул.
– Да, но он пойдет.
– Ты распоряжаешься чужой жизнью, – напомнил отец.
– Я знаю. Своей легче. Но если я не предложу… Юрка мне в морду даст и будет прав.
Отец помолчал, постукивая о стол тупым концом карандаша. Потом спросил:
– Егор, а как ты жить будешь, если его там убьют?
Почему-то вспомнился Родька Массель.
– А если убьют заложников?
– Что-то мне это напоминает, – пробормотал вейн. – Кстати, Юрка собирался вернуться в Комитет, к Ядвиге.
– Угу, два раза. Догонит и еще раз вернется.
– М-да… – Грин подергал себя за нос. – Этот может. Характерец!
Вейн повернулся к подполковнику:
– В общем-то мальчишка рискует в меньшей степени. Подождет возле узла, в случае опасности – сразу уйдет. А поводырь он хороший, я видел.
– Уйдет ли? У них в этом возрасте шило в заднице и гонору на батальон.
– Не напоминай! Но знаешь, Вцеслав, давай все-таки посчитаем вариант с двумя вейнами. Как я отдельно детишек потащу? Там же истерика сразу начнется!
Грин склонился над листком, выписывая в столбик цифры.
Воняло из отхожего ведра, от навозной кучи за стеной, из курятника на другой половине сарая. Густой запах стелился по земле и скапливался в подкопе. У Игоря слезились глаза, он задыхался, и приходилось бросать работу, чтобы постоять у двери, глотая свежий воздух. Цепи хватало как раз до порога.
– Пошел вон, – шепотом сказал петуху, потирая колено.
Тот, расставив крепкие лапы со шпорами, нахально смотрел через сетку. Гребень у него свалился набок, и куриный вожак походил на подгулявшего задиру.
Игорь наклонился и почесал щиколотку под железным кольцом. Натерло до ссадин. Замок пустяковый, можно и щепкой открыть, но пока нарываться не стоило. Завтра – назначенный Дану срок. И завтра же тут, в деревне, играют свадьбу. На ней не обойдутся без любимого развлечения нерешеров – собачьих боев. Победитель один. А проигравшим дадут шанс выместить злобу: столкнут в яму десяток псов и бросят им мерзкого вейна, посмевшего сунуться на чужие земли.
