думали, я тоже в медицинский пойду. А мы классом гуляли после выпускного, и я с Сенькой познакомилась. У меня ремешок на туфле лопнул, так он починил. «Пограничник должен уметь все» – его слова. Ну, и… Мы бы еще подружили, но его отправили в Верхнелучевский гарнизон. Решили, что уж тянуть. Я с осени в интернат собиралась, воспитательницей. Комнату нам в городке дали. Только пустую, неухоженную. Я и поехала в Лучевск за тюлем. Там, рассказывали, красивый есть. Снизу рисунок цветами, и белый-белый! Рассчитывала в тот же день вернуться, последним поездом. Котлет заранее накрутила, Сеньке поужинать.
Лиза всхлипнула, и Олза погладила ее по плечу. Крупные слезы стекали по розовым щекам, девушка размазывала их пальцами.
Юрка отвернулся и уставился в окно. На заднем дворе ремонтировали телегу. Работник, встав на четвереньки, заглядывал под днище. Туда же сунулся пес, но его вытолкали. Пользуясь, что время обеда прошло и посетители схлынули, без дела ошивалась неподалеку Желька, хихикала над шуточками парней.
– Ты совсем-совсем ничего не знаешь? – жалобно спросила Лиза.
– Говорил же, – процедил Юрка. – Ольшевск не взяли. В лесу партизаны. Все.
Послышались шаги. Со второго этажа спустилась девушка, нерешительно оглядела полупустой зал и скользнула в дальний угол. Одежда на ней была простая, голова повязана косынкой ниже бровей, но на крестьянку девушка все равно не походила.
– Госпожа, подать что? – поднялась Лиза.
Девушка отрицательно повела рукой.
– Может, и Сенька мой партизанит. – Лиза снова уселась. – Как думаешь?
Юрка пожал плечами.
Из кухни вышел Тобиус. Брякнул на стол миску с тыквенными семечками и тоже умостился на лавке.
– Я утром Сеньку даже не покормила, – сказала Лиза, из уважения к хозяину переходя на всеобщий. – Затемно уехала. Он еще ворчал: сдались мне эти занавески. И чего, правда, собралась? Если бы не Александр, вовсе…
Юрка поморщился. И тут про Грина!
– Вы ему памятник поставьте, от благодарных спасенных.
Лиза удивленно моргнула.
– За что ты его не любишь? – спросила Олза. – Разве он сделал что-то плохое?
– А то нет! Сам говорил, там, у себя дома, кого-то бросил, когда насовсем ушел.
– Млоджик, – грустно сказала Олза. – Кто может уйти и никого не оставить за спиной? Или очень плохой, или очень несчастный человек.
Залаял пес, пулей вылетел со двора к воротам. Наверное, еще гости. Недовольно закряхтел Тобиус, не отрываясь от семечек.
– Мне Александр напоминает Церского, был у нас такой хирург в Ольшевском госпитале. Лет сорок мужику, а все в холостяках. Говорил, на хорошей жениться не может, зачем ей жизнь портить, а на плохой не хочется. Он, и правда, дневал-ночевал в отделении. Как-то сказал мне: «Эх, Олка, мнилось-то в юности: спаситель в белом халате, каждый день подвиг. А режу, как на конвейере. Так и помру… подсвечником. Канделябр господа бога». Я не поняла, и он пояснил: «Кто-то живет-светит, а мы лишь держим, чтобы раньше времени не загнулся». Между прочим, блестящий хирург.
Дверь открылась. Юрка мельком посмотрел – и вскинулся навстречу Егору.
– Что случилось?! Ты откуда?
Слишком уж страшным было у того лицо.
– Мама! – крикнул Егор. – Мамочка!
Юрка замер. Он смотрел, как женщина обнимает сына, целует лихорадочно – лоб, щеки, нос, и его пробирало ознобом.
– Егорушка, живой!..
Кто-то сел рядом. Юрка покосился: Грин. Конечно, куда без него.
– Она же Ласовская, – сказал, лишь бы не молчать.
– Девичья фамилия. По мужу Натадинель.
Собачий лай во дворе не утихал, к нему присоединились испуганные вопли. В распахнувшую дверь ворвались васяки, следом еще какие-то люди. В руке у Егора мелькнул пистолет. Грин стремительно поднялся.
– Убрать все! – скомандовали от порога. – Хозяин, острый нож. Иглы. Горячей воды. Лампы принесите, темно.
Загалдели посетители. Вскрикнула девушка, та самая, замотанная платком. Кто-то ринулся к столу, с грохотом полетела посуда. Это же Дан!
Васяки расступились, и Юрка увидел Хельгу. Она лежала на носилках, запрокинув голову. Рубашка ее намокла от крови.
– Где врач? – спросил худющий парень с длинными светлыми волосами.
– Здесь, – отозвалась Олза. – Но я терапевт.
– Ассистировать сможете?
Женщина кивнула.
Дан поднял Хельгу и осторожно переложил на стол. Загорелись лампы, растолкав по углам тени. Васяки кинулись вон из трактира, прикрывая глаза ладошками.
Притопала Желька с корзиной рукоделия.
– Вот, других игл нету!
– Приготовьте, – отрывисто бросил парень Олзе. – Хозяин, нож. И еще один подержите в водке.
Затрещала ткань. Юрка увидел оперение болта, торчащего из Хельгиного живота, и его замутило.
Из полумрака вдруг появилась девушка. Она стянула косынку – пепельные, такие же, как у лекаря, волосы упали на плечи. На побелевшем лице горели желтые глаза с тигриной прорезью зрачков.
– Иринка, не надо! – дорогу ей преградил менестрель, грязный до неузнаваемости. – Поздно. Я не успел.
Девушка схватила себя за горло и сжала пальцы, но все равно прорвался утробный вскрик. Игорь притиснул ее к груди и повернулся, отгораживая от людей.
– Вода, – растерянно сказал трактирщик. Он с трудом удерживал полную кастрюлю.
– Мыло и полотенце, – попросил лекарь. – Чистую одежду, лучше какой-нибудь фартук и халат.
Умчалась Желька. Лиза метнулась на кухню.
Парень закатал рукава и долго плескался в тазу, потом тщательно вытирал каждый палец. Чего он возится, рассердился Юрка, Хельга же умирает!
– Как вас зовут? – спросил лекарь у матери Егора. – Ола? Вы из верхнего мира? Хорошо. Ну, помоги нам Двуликий!
– Дан, – окликнул менестрель. – Уйди оттуда.
Вейн упрямо мотнул головой.
– Отойдите, – строго велела Олза. – Вы мешаете.
Ее послушался. Сделал назад шаг, другой.
Девушка с тигриными глазами посмотрела на вейна. Ее ненависть была такой густой и осязаемой, что у Юрки перехватило дыхание.
– Ну что? – хрипло спросил Дан. – Довольна?
Губы у йоры дернулись.
Вейн рванул через голову шнурок. С размаху ударил о край лавки глиняной подвеской и швырнул разбитый амулет.
– Молись, жрица!
Сам опустился на колени и вытянул руки, сомкнув в кистях.
– Все, что хочешь. Сам приду, безоружный, но чтобы она жила!
Кусочки глины осыпались у Йорины под пальцами. Девушка покачнулась. Не держи ее менестрель –
