это последний. Вернусь, застряну навсегда. Ее было не вытащить – индивидуальная сопротивляемость. Ну, думаю, молодая, полюбит другого. Письмо написал, чтоб не ждала. Скинул почтовиком через слабенький узел где-то в Канзасе. Мне в голову не приходило…
Егор тихонько поднялся и пошел наверх.
Маленькая комнатушка тонула в сумраке. За окном полыхал красный, предветренный закат. Гомонили во дворе васяки, готовясь провожать солнце. Юрка забился в угол. Сидел, упершись локтями в колени и обхватив голову. Костяшки на пальцах побелели от напряжения.
Егор опустился рядом. Плечом к плечу, как в грузовике, что вез на площадь.
– Чего приперся? – неприязненно процедил Юрка. – Будешь заливать, какой он хороший? Достали уже с такими разговорами!
Вот что ему сказать? Егор не знал.
– У тебя умерла мама, – брякнул он, и Юрка ожег взглядом. – А мою он спас. И отца. Солдат в крепости. Получается, ты имеешь право меня ненавидеть. Он же из-за таких, как мы, не остался с вами.
Закричали васяки, Егор вздрогнул от неожиданности. Звенели бубенцы, постукивали барабаны, шлепали по земле пятки – маленький народец благодарил солнце за прошедший день.
Юрка молчал. Лучше бы ругался!
– Я, когда сюда шел, поговорить с тобой хотел, – сказал Егор. – Не знал же, что так получится… Ты слышишь меня или нет?!
– Ну.
– Я подумал: Разведка, конечно, здорово. Миры разные, путешествия и вообще. Но у человека должен быть дом. Мои родители примут тебя, вот увидишь. Нет, я понимаю, глупо сейчас, когда война…
Юрка удивленно смотрел на него.
– Ты можешь оставить свою фамилию, – быстро сказал Егор. – Раз твой отец нашелся.
– Интересно, какую? Жданов? Зеленцов? Грин? Во, блин, вариантов! Спасибо, обойдусь. Я не грудной младенец, чтобы меня усыновляли. Согласен на благодарственную грамоту. Или чего там положено за твое спасение?
– Ну что ты за человек!
– Какой есть. Не нужны мне твои родители. У меня свои были: мама, бабушка, дед.
Громко, на одной ноте, тянули васяки – они закончили хвалебную песню и перешли к колыбельной. В хор влился пес Тобуиса и тоже самозабвенно завыл. Чтоб ему, всю душу выворачивает!
Юрка сидел, уткнувшись лбом в скрещенные руки. Егор повозился, удобнее пристраивая спину – чесалась ссадина, памятка от комендатуры, – и сказал негромко:
– Дурак ты, Юрка.
Тот шмыгнул носом и поднял голову.
– Зато ты больно умный. Ладно, проехали. Если серьезно, зачем явились?
– Я вообще-то и не шутил, – сердито ответил Егор. – Хорошо, давай о деле: необходимо убрать из города семьи комсостава. На все про все – несколько часов. Один поводырь не сможет. Хотели позвать тебя. Но Грин, наверное, теперь не согласится.
– Это еще почему?!
– Рискованно.
– Значит, так, – Юрка оттолкнулся от стены и посмотрел на Егора сверху вниз. – Во-первых, мне плевать, согласится он или нет. Во-вторых… Тебя, значит, отец пустил, а меня нет?
В дверь постучали, и вошел Грин.
– Собственной персоной, – ухмыльнулся Юрка. – Ждешь, что я на шею кинусь? Облом, индийского кина не будет.
Егор начал вставать – пусть поговорят вдвоем, – но Юрка остановил:
– У меня секретов нет. А если кому-то что-то не нравится, может проваливать.
Вейн сел на кровать, сгорбившись.
– Я тебя внимательно слушаю, – с издевкой поторопил Юрка. – Опять споешь песенку про окошки? Как шел и заглядывал?
Егор не выдержал:
– Зачем ты так?
– А как с ним еще?! – огрызнулся Юрка, но все-таки замолчал. Уселся на подоконник, скрестив на груди руки.
«Алекс, ну пожалуйста, придумайте что-нибудь!» – беззвучно взмолился Егор.
Вейн наконец заговорил:
– Через неделю-полторы из-под Верхнелучевска нужно вывести четырнадцать человек. Если ты пойдешь, вместе мы справимся.
Егор прикусил изнутри щеку: каких же сил стоило Грину произнести это?!
Васяки во дворе пели тоненько, жалобно, точно дети.
– Скажи… – У Юрки дернулся уголок глаза, он придавил его пальцем. – Если бы ты знал, что я – есть, ты бы ушел?
Ну вот и кончен разговор, подумал Егор. Если Зеленцов ответит «да» – Юрка его не простит. «Нет» – получается, жил неправильно, не существует на самом деле вейна по имени Алекс Грин, все – обман.
– Только честно.
– Юра… Я не знаю, видит бог. Может, ушел бы. Да, скорее всего. Но потом бы вернулся. Сослагательное наклонение, помнишь?
Егор тихонько выдохнул.
– Отмазался… Значит, зовешь на войну? – спросил Юрка, запихивая кулаки в карманы штанов. – Родитель! А если меня там убьют? Не жалко будет только что обретенного сыночка?
Грин молчал. Перекатывались на скулах желваки.
Васяки внезапно оборвали колыбельную, и пес от удивления подавился воем. Стало очень тихо.
– Я пойду с тобой. – Юрка спрыгнул с подоконника и желчно добавил: – Папа.
Шея затекла. Дан завозился в кресле и проснулся.
За окном густилась ночь, слегка разбавленная на востоке предутренней серостью. Тихонько стучали по подоконнику капли. У постели Хельги клевала носом Лиза. Услышав шаги, девушка встрепенулась и улыбнулась вейну.
Дан присел на корточки. Хельга дышала ровно, лицо ее, освещенное керосиновой лампой, уже не пугало восковой желтизной. Порозовели губы, приоткрылись – очень хотелось их поцеловать, втолкнуть живой воздух: ну же, девочка, очнись! Дан потрогал льняные волосы и вопросительно посмотрел на сиделку.
– Все хорошо. Олза заходила, говорит, просто удивительно, как хорошо!
Вейн оглянулся. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. На кровати, раскинувшись, спал Егор. У него в ногах сидела женщина и осторожно, едва касаясь, гладила мальчишку по спине. Казалось, она боится оставить сына даже на мгновение, и Дан пожалел пшелесскую лекарку: уйдет пацан, такие долго за мамкину юбку не держатся.
В желудке у вейна громко забурчало, напоминая, что последний раз он ел сегодня утром. Точнее, уже вчера.
– Я быстро, – шепнул Лизе. – Вернусь и сменю тебя.
Девушка кивнула, спрятав зевок в ладони.
В коридоре царила темень. Слышался густой храп, и шуршал по крыше дождь. Дан шел, придерживался за стену. Где-то должна была начинаться лестница. Повел рукой и нащупал косяк. Ага, правильно. Сначала пологий спуск, заканчивающийся площадкой, с нее направо и круто вниз, в обеденный зал. Интересно, Тобиус на стол памятную табличку привинтит? Дан подумал об этом с усмешкой, стараясь отогнать воспоминание о безумных глазах жрицы. Пресветлая Иша, Игорь – сумасшедший! Одно извиняет, что менестрель. Так, стоп! Вейн потер затылок. А как же суд и расправа? Игорь с Йориной и Эриком ушли вскоре после заката, могли уже десять раз вернуться со стражей. Забыли на радостях? Тогда нужно срочно
