глаза-кабины.
У Юрки приоткрылся рот.
– Это же… вертолеты!
– А ты думал, дракон? – язвительно поинтересовался Дан. – Проекция, мать вашу!
Патруль? Поисковики? Случайно залетели? Не поймешь, что хуже. Могут так, сдуру да с перепугу, пальнуть.
Пара вертолетов шла над дорогой ровно, как по нитке. Вейн сощурился, пытаясь разглядеть маркировку. Кажется, что-то незнакомое, вроде синий треугольник в круге. Шэтово изобретение! Покосился на Юрку. Мальчишка смотрел с удивлением и пугаться не собирался. Сопляк, их в степи из пулемета уложить – плевое дело. Вейн нащупал в связке амулетов крестик и стиснул в кулаке.
Винты гудели над головой.
В драках не боялся, в Уль-фадском склепе не перетрусил, в Малбаитских джунглях выжил, Йоровы лабиринты прошел, а тут… Как червяк на сковородке. Ничего сделать не может. Не из арбалета же им в стальное брюхо садить! Ладонь стала влажной от пота.
Иша милостивая!
Вертолеты уходили. Гул шлейфом тянулся за ними.
Дан с трудом разжал пальцы, выпуская крестик. Спасибо, пресветлая! Не забуду, самую дорогую свечу поставлю. Хочешь разноцветную, будет разноцветная.
– Как это, а? – громко спросил мальчишка. – Они же тут не могут, того… технология высокая.
Дан пошевелил лопатками. Взмок так, что рубаха к спине прилипла.
– А говорил, знаешь о проекциях.
Собственный голос показался хриплым, и вейн откашлялся.
– Так они – там? Не здесь? Нас не видели? А чего мы тогда… Или как? А?
– Там. И здесь.
– Но они же рухнуть должны были! Несовместимая технология! Часы маленькие, и то… А там электроники в тысячу раз больше!
– Спроси у наставников, – пожал плечами вейн.
Юрка смотрел, как щенок, только что осознавший: мир не ограничивается мамкиной конурой.
– Проекции – это не узел, – сказал Дан. – Это одновременно и тут, и там. Пока не засосало, законы и те, и другие. Наслаиваются. Хоть танковую колонну выводи.
С досадой поскреб щеку. Что ж так не везет, пресветлая! Надеялся хотя бы до вечера продержаться на дороге, но придется уходить в сторону.
Глава 2
Улица имела официальное название, старое, еще советских времен. То ли Краснокоммунская, то ли Краснокоммунарская. Местные говорили по-своему: Обводная. Она обхватывала город с запада, долго шла по краю промышленных районов и ближе к концу втягивалась в жилые кварталы. Там по одну ее сторону стояли панельные пятиэтажки, а по другую раскинулся частный сектор – Рабочий поселок.
В Рабочем поселке улицы были узкие, засыпанные щебнем. В палисадниках росла сирень, цвели у заборов жарки и одуванчики. По утрам и на закате проходило стадо коров, оставляя коричневые лепешки; в обед спешили на дойку старушки в аккуратных платочках. Паслись козы, скандально взмекивая на редкие машины. Шныряли по крышам коты. Ходили важные гуси и бестолковые куры. Бдительные хозяйки помечали птиц синькой: кто подкрасит грудки, кто – крылья, а кто проведет полосу на спине. Юрка как-то расписал своих акварельными красками. Курам процедура не понравилась, они истошно орали, и на шум прибежала бабушка. Пришлось тогда удирать через забор.
Днем улицы принадлежали мальчишкам, а к вечеру на лавочках у ворот собирались пенсионеры. Лузгали семечки, перекрикивались с соседями. Бабушка такие посиделки не жаловала. Но иногда калитку открывала старенькая Марья Ивановна и просила: «Маргарита Леонидовна, будь ласка». Бабушка снимала фартук, поправляла прическу – уложенные короной волосы – и выходила.
– Саммит на местном уровне, – говорил дед.
Бабушка отмахивалась:
– Иди в свою берлогу. Мне человека нетрудно уважить.
Берлогой назывался старый, еще прадедушкин кабинет, устроенный на чердаке. Подниматься к нему приходилось по узкой лестнице, то и дело задевая подвешенные к потолку березовые веники. В маленькой комнатке единственную прямую стену занимали некрашеные полки. На них – подшивки журналов и книги, некоторые с «ятями» в тексте. Широкий стол приткнулся под скошенной крышей. На его углу прочно утвердилась чернильница в виде колоколов, из самого большого торчали авторучки и карандаши. Кресло стояло древнее, рассохшееся, но дед не хотел его менять. На стенах висели пожелтевшие фотографии. На самой старой – студент в узкой тужурке, Юркин прадед. Был и сам Юрка: младенцем с пластмассовым зайцем, постарше – верхом на деревянной лошадке и первоклассником с портфелем и букетом астр.
Дед мог сидеть в берлоге часами. Читал, смотрел новости по крохотному черно-белому телевизору. Посмеивался: «Никак мозги на пенсию не уйдут». Когда-то он преподавал историю в Юркиной школе. Учиться у него внуку не довелось: деда торжественно проводили на заслуженный отдых, когда Юрка окончил второй класс. Но до сих пор иногда в калитку заглядывали верзилы и робко спрашивали: «А Георгий Константинович дома?»
Летом дед спускался с чердака дымить на крыльцо. Он устраивался под кухонным окном, переговаривался с бабушкой и командовал курами, если они пытались похозяйствовать на грядках. Грустно поглядывал на пустую будку. После смерти Дика другую собаку заводить не хотел, но и будку разбирать не разрешал.
Зимой жался к печи. Приоткрывал дверцу – в закопченной глубине ало светились угли. Усаживался на низкую скамеечку и неторопливо посасывал трубку. Сизый дым утягивало в печной зев, но запах – табака с ромовой отдушкой – оставался. Юрка пристраивался рядом. Пока был поменьше, притыкался деду под бок. Потом стал независимо садиться на подоконник.
Бабушка ворчала:
– Опять на ребенка дымишь! Смотри, приучишь.
Дед отвечал, щуря глаза на печной огонь:
– Начнет курить – выдеру.
Внук высокомерно хмыкал. А то он не пробовал! Забирались с пацанами в кусты на задах школы и торопливо затягивались, пока мальки стояли на стреме. Это так не походило на дедов курительный ритуал, что Юрка быстро разочаровался. Да и денег на папиросы не хватало, а «стрелять» у богатых одноклассников было противно.
– И начну, – все равно говорил он. – Выйду на пенсию, заведу себе семь трубок. На каждый день недели.
Дед горестно вздыхал:
– Да, тогда уже не выдеру.
Юрка хихикал, представляя, как один пенсионер гоняется за другим с ремнем. Дед тогда казался вечным, таким же, как их дом…
Мотнул головой, отгоняя тоскливые мысли. Монотонная дорога усыпляла. Сколько уже едут, а все одно и то же – степь. Серо-зеленая гладь сливается на горизонте с серо-голубым небом, и нет им конца и края. Мелькнула тень. Птица. Кругами ходит. За ними следит или добычу высматривает?
– Тихо! – шикнул Дан. – Стоять.
Вейн подобрался и выглядел точь-в-точь как одичавший кот, принюхивающийся к ведерку с рыбой.
– Шагом.
Юрка осторожно сжал лошадиные бока. И чего всполошился, степь как степь. Тащатся не быстрее пожилой черепахи, так и межсезонье закончится. Сердито посмотрел на Дана. Нет, спорить – дороже
