продолжает держать ее в своем доме, но при этом кричит на нее и поносит ее оскорбительными выражениями, он ведет себя так, как наемники и чернь, живущие на задворках торговых кварталов, что не подобает самураю-буси. Еще менее подобает ему хвататься за меч или грозить жене кулаком – храбрость, на которую осмелится только трусливый самурай. Ибо девушка, рожденная в самурайском доме и достигшая брачного возраста, никогда, будь она мужчиной, не стала бы терпеть, чтобы кто-нибудь грозил ей кулаками, лишь потому, что она имела несчастье родиться женщиной, ей остается лить слезы и мириться с этим. Храбрый самурай никогда не угрожает тому, кто слабее его. Тот же, кто любит и делает то, что презирает отважный человек, справедливо называется трусом [наивысшее возможное оскорбление для самурая. – Д. Ж.]».
Явным странным исключением в свете могло бы выглядеть такое явление, как женщины- воительницы, но все становится на свои места, если мы вспомним одну важную фразу из «Хагакурэ»: «Женщина должна быть точно так же преданна своему мужу, как он – своему господину». В неспокойные времена (до относительной стабилизации Токугавского периода) женщина из самурайской семьи не могла позволить себе быть абсолютно выключенной из процесса всеобщего вооруженного противостояния – ей не так редко доводилось брать в руки оружие, как иногда считают. В разделе о ниндзя мы попытались немного осветить вопрос о женщинах-ниндзя. Прекрасным примером настоящей профессиональной воительницы из числа самураев ранней эпохи (XII век), образ которой навсегда вошел в японский фольклор, была Томоэ Годзэн – дочь самурая Канэтоо из глухого горного края Кисо, возлюбленная и одновременно вассал знаменитого Минамото Ёсинака. Напомним читателю, что Ёсинака – двоюродный брат, вначале союзник, а впоследствии враг, много раз упоминавшийся в этой книге Ёритомо и Ёсицунэ. Мы позволим себе предложить читателю любопытное описание этой прекрасной и доблестной дамы и последнего боя (ее и Ёсинака), взятое из «Повести о доме Тайра»: «Хороша была Томоэ – белолица, с длинными волосами, писаная красавица! Была она искусным стрелком из лука, искусной воительницей, одна равна тысяче! Верхом ли, в пешем ли строю – с оружием в руках не страшилась она ни демонов, ни богов, отважно скакала на самом резвом коне, спускалась в любую пропасть, а когда начиналась битва, надевала тяжелый боевой панцирь, опоясывалась мечом, брала в руки мощный лук и вступала в бой в числе первых, как самый храбрый, доблестный воин! Не раз гремела слава о ее подвигах, никто не мог сравниться с нею в отваге. Вот и на сей раз – многие обратились в бегство или пали в бою, Томоэ же уцелела… И сказал господин Кисо [Ёсинака. – Д. Ж.]: «Ты – женщина, беги же прочь отсюда, беги скорей куда глаза глядят! А я намерен нынче пасть в бою. Но если будет грозить мне плен, я сам покончу с жизнью и не хочу, чтобы люди смеялись надо мной: мол, Ёсинака в последний бой тащил с собой бабу!» – так говорил он. Но Томоэ всё не решалась покинуть Ёсинаку, однако он был непреклонен [из контекста ясно, что грубоватый Кисо Ёсинака, пусть и не галантный рыцарь, как его противник и двоюродный брат Ёсицунэ, все же отчаянно хотел спасти жизнь любимой, буквально прогоняя ее прочь, пока за ними гнались несколько сотен врагов. – Д. Ж.]. «О, если бы мне встретился сейчас какой-нибудь достойный противник! – подумала Томоэ. – Пусть господин в последний раз увидел бы, как я умею биться!» И, с этой мыслью остановив коня, стала она поджидать врагов. В это время появился прославленный силач Моросигэ Онда, уроженец земли Мусаси, и с ним дружина из тридцати вассалов. Томоэ на скаку вклинилась в их ряды, поравняла коня с конем Онды, крепко-накрепко с ним схватилась, стащила с коня, намертво прижала к передней луке своего седла, единым махом срубила голову и швырнула ее на землю [в знак глубокого презрения. – Д. Ж.]. Потом сбросила боевые доспехи и пустила коня на восток». Дальнейшая судьба Томоэ неясна: по более романтичной версии, она постриглась в монахини и всю жизнь оплакивала погибшего в том бою Ёсинаку, по другой – благополучно вышла замуж. В XVIII веке художники и граверы создали несколько произведений на сюжет поединка Томоэ и Моросигэ Онда (например, гравюра Корюсая 1770 года).
Конечно, Томоэ (по сути профессиональную воительницу) следует рассматривать как единичное, яркое исключение из правил, да и в данном случае рассказ о ее доблестях оказался лишь неким дополнением к истории о Кисо Ёсинака. Редкостью были и женщины-профессиональные разбойницы (о таковых повествует, к примеру, Ихара Сайкаку в одной из своих новелл, датируя деятельность героинь рассказа «Сестры-разбойницы» – матери и двух дочерей из провинции Митиноку – годами Тайэй, то есть серединой 1520-х годов). Но и в ее время, и позднее – вплоть до позднетокугавского периода – дочери, жены, возлюбленные самураев нередко обучались владеть оружием, чаще древковым, нежели мечом и луком (для приличного владения которыми требовалась немалая мускульная сила), особенно «японской алебардой» нагината, грозным оружием, которым даже не слишком сильный физически человек мог наносить страшные раны, держа противника на выгодной для себя дистанции. Неплохим оружием являлись и заколки кансаси для пышных причесок, часто изготовлявшиеся в виде миниатюрных кинжалов (до 20 см в длину). Особенное значение имел небольшой кинжал квайкэн, который вручали девушкам из самурайских семей по достижении совершеннолетия. Он мог использоваться как для самообороны, так и для дзигаи – женского аналога сэппуку (в его ходе вскрывалась сонная артерия на шее). Знаменательно, что меч, этот поистине основополагающий символ самурайского статуса, японки из самурайских семей могли носить лишь в редких случаях – например, пребывая в дороге в одиночку, без мужчин-сопровождающих, а придворные дамы – например, в случае пожара во дворце.
Какие же добродетели считались основными для женщин, рожденных в самурайских семьях? В принципе те же, что составляют костяк бусидо, хотя и с несколько иной расстановкой акцентов, которая, в общем, не слишком зависела от конкретной женской ипостаси – дочери, жены, матери.
Прежде всего это смелость и верность с постоянной готовностью к самопожертвованию. Фактически у нас нет особых причин, чтобы оспаривать высказывание Нитобэ Инадзо о том, что жена самурая должна была быть готова пожертвовать всем, в том числе собой, дабы ее муж, в свою очередь, мог пожертвовать всем на службе у господина, который должен был следовать велению Небес. Женщина в семье именовалась найдзё – «внутренняя помощь, внутренний союзник». В хрестоматийных примерах верности женщины мужчине (отцу, мужу, или же своему роду вообще и т. д.) мы имеем дело не просто с лояльностью, а с лояльностью часто гипертрофированной, что, видимо, и сделало эти примеры столь запоминающимися. В главе о христианстве в Японии речь шла о Грации Хосокава – историю ее смерти было бы вполне уместно вспомнить и здесь. Блестящим женским образом из гораздо более ранней эпохи, времен зарождения самурайских идеалов, иллюстрирующим эту же добродетель, является печально- прекрасная возлюбленная Минамото Ёсицунэ, блестящая исполнительница ритуальных танцев- сирабёси Сидзука. Она, как и верный до гроба вассал Ёсицунэ монах-воин Бэнкэй, возможно, является неким собирательным или даже и вовсе вымышленным персонажем, но в данном случае это не имеет особого значения – популярность и некое «воспитательное значение» этого образа было и остается громадным. Поддавшись чарам Ёсицунэ, Сидзука делит с ним тяготы боевых походов, а затем и опасности и тревоги жизни затравленного врагами беглеца, которым предстает этот герой Минамото в конце своей жизни. При этом образ хрупкой и утонченной, но верной и стойкой Сидзука прекрасно оттеняет образ грубоватого и порой своенравного Бэнкэя, постепенно несколько отодвигая на задний план главного героя – Ёсицунэ (это происходит в ряде драм Но, Кабуки на эти сюжеты, а также в «Сказании о Ёсицунэ»). Верности Сидзука не мешает даже то своеобразное обстоятельство, что Ёсицунэ в ходе его бегства из столицы одно время сопровождала целая группа молодых красавиц-аристократок (в самурайскую эпоху считалось вполне нормальным такое поведение мужчины). В конце концов, в совершенно безвыходных обстоятельствах Ёсицунэ отсылает возлюбленную прочь, приказав спасаться самой. Вскоре Сидзука попадает в руки слуг сёгуна Ёритомо – мстительного брата Ёсицунэ и виновника всех его бед. Традиционной кульминацией этой истории в Японии считается танец-песня возлюбленной Ёсицунэ перед ненавидящим его братом, танец, в котором с помощью достаточно прозрачных для любого японца иносказаний Сидзука высказала тоску по любимому, прекрасно понимая всю опасность своего поступка. Увы, у этой истории нет счастливого конца, что делает ее такой японской, – слуги Ёритомо убивают новорожденного младенца Сидзука, отцом которого был Ёсицунэ, а сама героиня постригается в монахини и умирает вскоре после получения известия о смерти Ёсицунэ в далеком северном краю.
Так же как редким явлением были воительницы-профессионалки, подобные Томоэ, немногие женщины из самурайских семей посвящали себя искусству, ритуальному или светскому, как жрица- танцовщица Сидзука (несколько иная ситуация с женщинами из числа придворной знати – кугэ,
