образ жизни которых не является темой нашего раздела). Но обучение изящным искусствам, не говоря уже о хороших манерах, конечно же, входило в обязательный перечень необходимых «женских умений». Среди этих искусств были чтение, танцы, которым учили «не профессионально, но чтобы сгладить угловатость движений» (Нитобэ Инадзо), пение, традиционное стихосложение, игра на таких музыкальных инструментах, как кото («японские гусли») и иногда сямисэне (инструмент, гораздо более характерный для дзёро и гейш), каллиграфия (при этом существовало мнение, что женщине не обязательно запоминать множество китайских иероглифов, достаточно освоить японскую слоговую азбуку кана, особенно вариант катакана), игра в поэтические карты, в мяч и сугороку (настольная игра с фишками), а с конца XVI–XVII века – икэбана и чайная церемония, а также «искусство любви», которому иногда наставляли будущих жен или наложниц знатных господ (а вовсе не одних дзёро). Понятно, что целью всего комплекса подобного обучения была возможность продемонстрировать свои таланты мужу и изредка – гостям. В общем, подавляющее большинство источников считает изящные искусства в том или ином объеме весьма важными для женщины. По крайней мере, из источников нам почти неизвестны (приведенное в начале раздела высказывание о ненужности всякой учености для женщины все же выглядит скорее исключением) попытки осмысления противопоставленных друг другу образов «образованной и утонченной» самурайской женщины и «грубой и не владеющей ими», как это сплошь и рядом случается с мужскими самурайскими образами.
Важными качествами для молодой девушки и взрослой женщины считались скромность, «несклонность к болтливости», хозяйственность, экономность и умение обходиться малым (все это предписывалось и мужчине), презрение или, по крайней мере, спокойное отношение к роскоши и, наконец, целомудрие, или, если шире, внутренняя и внешняя чистота (т. е. чистоплотность). Общеизвестен тот факт, что японцы до сих пор очень трепетно относятся к чистоте во всех ее проявлениях, концепция «чистоты» (киёси), понимаемой и как «прямота» (тадаси), лежит в основе синто (человек ценен, если является «сердцем светлым, чистым, прямым, правильным, правдивым»). При этом чистота и искренность помыслов (макото) считались не менее важными, нежели чистота тела. Самурайские женщины Средневековья, как и мужчины, регулярно принимали ванну (о-фуро), любимыми местами отдыха семей влиятельных даймё с начала самурайской эпохи были различные горячие источники. Обязательным был уход за кожей и волосами, существовали десятки рецептов косметических средств. Впрочем, такие простые средства, как румяна и пудра, использовались и самураями-мужчинами (например, чтобы скрыть бледность в результате болезни), что вовсе не считал недопустимой изнеженностью даже суровый Ямамото Цунэтомо. То же касается окраски волос и роскошных цветных татуировок (это относится как к дворцовой знати-кугэ, так и к некоторым самураям). Впрочем, самая известная самурайская история с крашеными волосами связана все же не с женщиной, а со старым воином, служившим клану Тайра, – Сайтоо Санэмори. Он, идя в свой последний бой против войск Кисо Ёсинаки, покрасил свою совсем седую голову в черный цвет, чтобы его голову не выбросили как никчемный трофей, принадлежавший дряхлому старику…
Возможно, нашим читателям и читательницам будет интересно: каким же был идеал женской красоты в самурайской среде? Из самых разнообразных источников явствует, что его важными компонентами были:
1) невысокий рост (Томоэ здесь исключение) – женщина выше мужчины вызывала удивление, а ведь средний рост средневекового мужчины-японца был еще меньше, чем сегодняшнего, и люди, достигавшие 1 м 75 см– 1 м 80 см, считались великанами (впрочем, хроники и гунки изредка фиксируют и двухметровых супергигантов – воинов, борцов сумо и т. д.). Танидзаки Дзюньитиро считал, что средний рост женщин старых времен (до Мэйдзи) не превышал 1 м 50 см;
2) белая кожа лица, рук и тела и алые губы. Различными косметическими средствами (простейшие – белила и пудра) женщины старались достичь идеала, непростого для многих японок с их естественным желтоватым оттенком кожи. С целью добиться поистине поразительного контраста белизны и черноты многие придворные дамы и многие женщины из самурайских семей чернили зубы (этому обычаю снова- таки следовали и некоторые мужчины) и брили брови, наводя их потом черной тушью, очень тонко и гораздо выше их естественной линии (прекрасной иллюстрацией здесь могут служить маски театра Но, изображавшие знатных дам). Помада могла иметь как алый цвет (чаще всего), так и, к примеру… зеленоватый, вполне в духе некоторых современных модниц;
3) густые длинные черные волосы. В Японии существовал ряд причесок, по виду которых можно было определить ранг и статус женщины (примерно то же самое касается и мужчин, хотя прически у них были совсем другие – женщины, к примеру, не носили характерный пучок волос, а коротко постричься они могли лишь в знак траура или при постриге в буддийские монахини). Для удержания пышной шапки волос служили металлические заколки-шпильки кансаси, узкие ленты, банты и т. д. Судя по иллюстрациям к «Гэндзи моногатари»[22], среди незамужних женщин популярностью пользовалось и ношение распущенных волос, расчесанных на прямой пробор, у совсем юных девушек – волосы до плеч с небольшой челкой (прическа фуривакэ). Естественно, мода на женские прически менялась в течение всего японского Средневековья, но основные тенденции сохранялись. Распространены были парики и накладные локоны-шиньоны;
4) тонкие черты лица, не слишком выступающие скулы, узкие глаза (если разрез был недостаточно узок, такая женщина производила впечатление вечно сердитой, с выпученными глазами – как на маске демона ревности в театре Но), тонкие губы, не слишком высокий лоб. Типичное описание, составленное «от противного», содержит новелла Сайкаку «Безрассудный гнев, или Человек, который женился, не взглянув на лицо невесты»: «Девица сложением не отличалась от остальных женщин, лицом же была уродлива сверх меры: скулы чересчур широкие, лоб непомерно высокий, волосы редкие, губы претолстые, а нос приплюснутый. Любая из ее служанок казалась рядом с нею красавицей»;
5) красота лица явно считалась приоритетнее, например, привлекательной (по японским меркам) фигуры – прекрасное объяснение причин этого содержит знаменитое эссе Танидзаки Дзюньитиро «Похвала тени»: «Как известно, в кукольном театре Бунроку у кукол женского пола имеются только голова и кисти рук. Тело и ноги отсутствуют, и отсутствие это скрыто под длинным платьем. На мой взгляд, в этом очень много реального: женщина в старину существовала лишь над воротом платья и снаружи рукавов – вся остальная часть ее тела была скрыта в темноте [действительно, женщины из самурайских семей и семей горожан носили сандалии гэта, носки таби, длинные штаны хакама, большое количество различных кимоно с длинными рукавами фурисодэ и прочих видов верхней одежды. Убор довершали роскошный широкий пояс оби, значительно шире мужского варианта, зонтик, иногда шляпа и веер. – Д. Ж.]». Далее Танидзаки утверждает, что женщины, особенно знатные, в эпоху до реставрации Мэйдзи нечасто появлялись на улице, а если и появлялись – то в закрытых носилках (это лишь отчасти верно), а сидя дома, на «женской половине», в полутьме комнат, обращали больше внимания на белизну лица. Фигура же нередко представляла собой «плоскую как доска грудь… этот тонко перехваченный живот; эту прямую, без всякого рельефа линию спины, поясницы и бедер; все туловище, утратившее гармонию с лицом, руками и ногами, худосочное и плоское, производящее впечатление не тела, а палки… И теперь еще [эссе написано в 1934 году. – Д. Ж.] можно встретить женщин с таким телом среди старых дам в блюдущих древние традиции семьях и среди гейш. При виде их я невольно вспоминаю стержень, на котором держится кукла. Их тело и на самом деле имеет назначение служить стержнем, на который надеваются одежды. Главную часть их бюста составляет облекающий его в несколько слоев покров одежды и ваты. Для женщин, живших в темноте, было достаточно одного лица, блестевшего во мраке… Я думаю, тем, кто воспевает светлую красоту тела современной женщины, трудно представить эту мистически темную красоту женщины прежних времен». Конечно, описание Танидзаки местами весьма утрировано, оно относится в большей степени к периоду Токугава, но сама отчасти аллегорическая мысль о «женщине в темноте» подкупает своим изяществом.
Время достижения девушкой совершеннолетия зависело от ее сословной принадлежности. Для самураев это были 15–16 лет (но иногда и 17, и даже 18). Главной целью небогатых родителей-самураев, у
