Такие отношения называли сюдо, это сокращение от вакасю (юноша) и до (путь). Красота молодых юношей в японском обществе того времени ценилась весьма высоко. Корейский посол, посетивший страну в правление Токугава Ёсимунэ (1677–1751), восьмого сёгуна Токугава, писал (цитируем по О. Ратти): «Многие молодые мужчины своей красотой и привлекательностью превосходят юных девушек: они изысканно одеваются, рисуют себе брови, пользуются румянами и пудрой. Они носят одежды, украшенные изысканными рисунками, и танцуют с веерами в руках; эти прекрасные юноши подобны цветам. Правитель, знать, богатые торговцы – все держат у себя таких молодых людей».
Подобные юноши должны были следовать неким идеалам, в чем-то близким самурайским: иметь чистое и возвышенное сердце, быть нежными и утонченными, откликаться на искренние чувства.
Распространению подобных отношений, по-видимому, способствовали несколько факторов. Во- первых, в семье мальчиков и девочек уже с раннего возраста воспитывали отдельно друг от друга, тем самым подчеркивая их различное предназначение. Мальчиков воспитывали мужчины, и одним из «средств воспитания» были гомосексуальные отношения. Однако это отнюдь не означает, что юноши (в возрасте от шестнадцати до двадцати лет) пренебрегали занятиями боевыми искусствами и прочими элементами самурайского обучения. Наоборот, взрослый самурай являлся своеобразным покровителем, который нес ответственность за должное образование своего «крестника». Немалую роль в распространении сюдо сыграли, по мнению О. Ратти, и буддистские монастыри, где однополая любовь была распространенным явлением.
Все это очень напоминает древнегреческие реалии, с тем только отличием, что среди японцев все же не было неким «общим местом» считать только однополую мужскую любовь наиболее возвышенной, принижая этим самым чувства между мужчиной и женщиной, как это сплошь и рядом делали греки классической эпохи. Впрочем, есть и мнение, что «в шестнадцатом, а особенно в семнадцатом и восемнадцатом столетиях, в правление самураев, когда традиционная культура достигла в Японии пика развития, гомосексуальные отношения получили большое распространение… Они не только не осуждались, но и воспринимались как гораздо более «возвышенные» и «изящные», чем гетеросексуальные. Особенно популярны они были в среде самурайского сословия; их считали даже «полезными» для мальчиков: они якобы учат добродетели, честности и восприятию красоты, в то время как любовь к женщинам ослабляет воинский дух. Множество исторических и художественных сочинений прославляло красоту и доблесть мальчиков, преданных сюдо» (цитируем по У. Кингу). Причины такого отношения к сюдо могли быть похожими на древнегреческие – жена, сидящая дома, редко рассматривалась как достойный собеседник, способным же понять чувства мужчины считался только другой мужчина. Видимо, неслучайно, что расцвет сюдо припадает как раз на мирные и стабильные годы Токугава, когда одновременно видение роли женщины в японском самурайском социуме все больше сводилось к функциям домохозяйки, сексуальной партнерши, обязанной регулярно рожать сыновей, тогда как в предыдущую неспокойную эпоху «идеальная самурайская женщина» скорее выполняла двойную функцию – от нее требовалось быть еще и союзником, чем-то вроде «младшего (неравноправного) брата» самурая-мужчины, а иногда – и воительницей.
Но по мнению других авторов (и оно нам кажется несколько более сбалансированным), «Путь юноши», сюдо, мог рассматриваться и как соответствующий, и как не соответствующий идеалам бусидо – если в его основе лежало Чувство, а не просто Влечение, он вполне вписывался в бусидо, как и любовь к женщине, и превозносился как облагораживающий душу, если нет – то, как и такого же рода любовь к женщине, считался просто плотскими утехами, злоупотреблять которыми вредно для здоровья и не слишком достойно самурая. Вообще, при всем доминировании неких социальных норм, установок и т. д. в самурайском обществе наивысшим моральным критерием часто негласно признавалась способность глубоко и искренне чувствовать – словно японцам был знаком цветаевский «закон протянутой руки, души распахнутой…»
Конечно, женщина времен Камакура, Муромати, Момояма и особенно периода Токугава была очень сильно стеснена в плане личной свободы, в том числе свободы отношений. В целом добрачные связи строго карались, ибо считались нарушением чистоты (киёси). Наказанием за подобное могли быть ссылка (для знатных особ женского пола), постриг в монахини (иногда добровольный, чтобы избежать более сурового наказания) или даже смерть, в том числе от рук отца, опекуна и т. д. Все это довольно резко контрастирует с немалой сексуальной свободой женщин (правда, лишь из достаточно узкого круга придворных дам) эпохи Хэйан, когда первая красавица столицы и великая поэтесса Оно-но Комати меняла возлюбленных из числа высокопоставленных царедворцев буквально как перчатки. Женщина более поздних эпох нечасто могла повлиять на выбор кандидатуры, предлагаемой ей в мужья (опять же, чем ниже по социальной лестнице находилась самурайская семья, тем относительно больше внимания обращалось на желания женщины). Однако не стоит считать, что женщина в браке была некой бесправной и безвольной игрушкой мужа, свекра и т. д. Хотя она и не имела права на развод, а ее жизнь в браке была сильно регламентирована, самоуправство мужа также было сильно ограничено тем же самым понятием «чести=долга» – «гири», который не позволял третировать жену как вздумается, предписывал вернуть ей свадебные дары в случае развода и т. д. Даже в случае наличия значительных, с точки зрения традиционной морали, недостатков супруги (к примеру, лени, неумения или нежелания следить за собой, отсутствии умения вести домашнее хозяйство и т. д.) все без исключения трактаты о бусидо предписывают самураю быть терпеливым и убеждать жену силой слова, быть снисходительным. Правда, реальность обычно была не столь радужна. Тем более что и Цунэтомо, и прочие авторы отнюдь не осуждают право супруга убить жену в случае тяжелейшего прегрешения в системе ценностей бусидо – супружеской измены, явно приравниваемой к измене самурая господину. Удивительно, но, похоже, особой разницы не делалось даже в случае, если эта измена носила отнюдь не добровольный со стороны супруги характер (например, изнасилование). Молчаливое предположение, что женщина просто обязана уметь не допустить подобного, имея в качестве последнего варианта самоубийство, похоже, было неким «общим местом». Важнейшим моментом в случае адюльтера была попытка скрыть сам его факт, если это было возможно (дабы не запятнать чести – своей, чести рода и т. д.), и при этом покарать виновную. Известные пример подобного рода приведены в «Хагакурэ»: в первом случае муж убивает любовника своей жены и обставляет дело так, как будто убил вора, залезшего в амбар, а через некоторое время разводится с женой под каким-то «благовидным» предлогом, во втором – убивает жену, изменившую ему со слугой, имитирует ее естественную смерть от болезни (чтобы «не позорить детей»), а пустившегося в бега слугу увольняет со службы, не делая попыток его разыскать и покарать. Судя по относительной немногочисленности примеров, подобных второму, в эпосе, прозе и драме, развод (допускавшийся лишь по инициативе мужчины и совершавшийся довольно просто – жена отсылалась к родителям, иногда принимала постриг, но были и случаи самоубийства женщин, считавших себя опозоренными таким обращением с собой и не желавших мириться со снижением социального статуса) в таких случаях все же был более распространенной практикой, хотя убийство «прелюбодейки» – несколько более соответствующим Пути воина. Главное – не допустить огласки, ибо бесчестье падало не только на саму несчастную женщину, а на всю семью, в том числе на мужа, детей, родственников.
Положение жены и матери семейства подчеркивалось многочисленными уважительными приставками к имени, употреблявшимися детьми, домочадцами и нередко (особенно в присутствии посторонних) мужем (-сан, – сама – обе приставки означают «господин» или «госпожа», но вторая еще более уважительна). Жена и мать должна была заботиться о муже и воспитывать детей – это считалось ее долгом (гири). Некоторые авторы, например Ямамото Цунэтомо, вполне осознавая колоссальную роль матери в процессе формировании молодого самурая, были всерьез обеспокоены тем, что такое женское влияние может привести к тому, что сын не будет любить отца и вырастет «маменькиным сынком». Поэтому, считали эти авторы, чем раньше юный самурай проходил обряд совершеннолетия (заключавшийся в обряде перемены прически и вручения оружия) и переходил с женской половины дома на мужскую, тем лучше. Неудивительно, что традиция бусидо явно не слишком позитивно воспринимает тип властной женщины-матери, добивающейся власти в «мужском обществе» через своего сына, реже мужа (для классических самурайских времен таким примером является Ёдогими – вдова Тоётоми Хидэёси и мать несчастного Хидэёри). С неодобрением отзывается о «властных матерях» и Мисима в «Хагакурэ нюмон». Иногда самурайский «идеал матери» в самурайской мифологии вступал в конфликт с идеалом «верной жены» – и тогда опять же однозначного ответа не давалось. Идеальным вариантом поведения женщины
