Страна восходящего солнца

которых родилась дочь, было удачно выдать ее замуж (или даже сделать наложницей влиятельного человека), причем ее чувства принимались в расчет не слишком часто. Альтернативой был постриг в буддистские монахини или риск остаться незамужней «старой девой» с невысоким социальным статусом. При бракосочетаниях даймё и влиятельных самураев колоссальную роль играл политический расчет. Собственно свадьбе нередко предшествовал уговор между родителями будущих жениха и невесты или же между женихом (который нередко был старше своей избранницы, обратные же случаи очень редки) и отцом невесты. Иногда такие уговоры заключались через посредников, причем нареченные иногда не виделись до свадьбы, обменявшись подарками, являвшимися фактически «приданым» и «выкупом за невесту». Печальные последствия одного такого «сговора вслепую» описаны в уже упоминавшейся новелле Сайкаку о самурае, который поддался на уговоры свахи, не видя до свадьбы невесты, оказавшейся далеко не красавицей. В результате он устроил на свадьбе кровавую бойню, зарубив сваху; несчастная невеста покончила с собой.

Как и в Европе, многие сговоры заключались между несовершеннолетними, и бракосочетание происходило по достижении ими брачного возраста. Расторжение помолвки было нередким явлением, хотя все же несколько порицалось – так, Акэти Мицухидэ прослыл верным своему слову человеком, отказавшись расторгнуть помолвку и все же женившись на девушке, с которой был помолвлен в течение семи лет, хотя она за это время переболела оспой и потеряла всю свою красоту. Родители невесты даже собирались предложить жениху младшую сестру невесты, но Мицухидэ был непреклонен – из-за любви ли или из-за желания прослыть образцовым самураем. Впрочем, как писал Сайкаку, супругов многое объединяло: «Они зажили в согласии. Женщина ни на миг не забывала о проявленном к ней милосердии и шла навстречу любому желанию супруга. Если бы женщина эта была красавицей, она безраздельно владела бы помыслами [Мицухидэ. И снова – какова боязнь этих самых «иррациональных» «разрушительниц царств»! – Д. Ж.], но поскольку он взял ее в жены потому, что так велел ему долг, все мысли его были устремлены к совершенствованию в воинских искусствах. К тому же супруга была наделена храбрым сердцем, даром что была женщиной, и молодожены только и говорили между собой, что о ратных подвигах. В саду перед домом они посыпали землю песком и то и дело чертили на нем схемы оборонительных сооружений. Молодая жена оказалась настолько сведущей в бранном деле, что порой подсказывала мужу решения, до которых он сам ни за что не додумался бы. Она ни разу не позволила ему свернуть со стези служения самурайскому долгу и многое сделала для того, чтобы имя его прославилось в нашем мире». Неплохой образ идеальной самурайской жены, не правда ли (если, конечно, закрыть глаза на то, что Мицухидэ в конце концов убил своего господина Ода Нобунага и попытался сам стать сёгуном)? Хотя в словах о том, что молодожены только и занимались ратным делом, явно сквозит ирония, да еще какая! Кстати, эта несколько странная пара была родителями многажды упомянутой нами христианки Грации Хосокава, чья верность бусидо ни у кого не вызывала сомнений.

В общем, образ идеальной женщины из самурайской среды во многом сознательно противопоставлялся, с одной стороны, образу «малообразованной и грубой крестьянки», а с другой – соблазнительной роковой красавицы-дзёро из веселых кварталов Ёсивара, Симабара и т. д. – как раз «той, что взмахом ресниц разрушает царства» и заставляет доблестных самураев терять головы без малейшего шанса их вновь отыскать (концовкой бесчисленного множества подобных историй эпохи Токугава были попытки самураев выкупить девушку из «цветочного дома» и нередко – синдзю в случае неудачи). Впрочем, как раз среди гейш крайне редко попадались девушки из самурайских семей – даже для женщин из числа бедных самураев это занятие была морально недопустимым.

Несомненный интерес представляет вопрос о любовных отношениях до, в и вне брака в самурайской среде. Мужчина здесь был регламентирован в общем немногочисленными заповедями бусидо, достаточно мягко сформулированными и рекомендовавшими скромность, воздержанность, но отнюдь не устанавливавшими для мужчины абсолютной моногамии и гарантировавшими ему место неоспоримого главы семьи в браке. Слово Оскару Ратти: «Девушки, рожденные в самурайском доме, до самого замужества жили на женской половине. Братьев и сестер очень рано отделяли друг от друга и воспитывали в соответствии с будущим предназначением: девочек – как жен и матерей, а мальчиков – как воинов. Самураи эпохи Токугава считали себя новой аристократией и судьями общества, поэтому их заботили вопросы легитимности наследников по отцовской линии и продолжения рода.

У даймё, как правило, была жена и несколько наложниц. Кроме того, обычным самураям дозволялось посещать и проституток [причем самым большим бедствием многими авторами считалось перерастание чисто физических отношений в эмоциональные, что могло привести к жизненной катастрофе для самурая. Прекрасно образованные гетеры-дзёро считались еще более опасными для воинов. – Д. Ж.]. В замке-городе Эдо, построенном Иэясу, был особый квартал, где жили куртизанки и куда вел только один вход. Единственное, чем ограничивались внебрачные связи самурая, так это только предостережениями насчет воздержанности и осторожности. Например, самураю «рекомендовалось» выбирать некрасивую проститутку, ибо это принесет двоякую пользу: во-первых, женщина останется довольна и получит деньги, а во-вторых – самурай не потеряет из-за нее голову. Нечто подобное советует и Юдзан Дайдодзи:

«И верхи, и низы, если они забывают о смерти, становятся склонными к нездоровым излишествам в еде, вине и общении с женщинами, отчего преждевременно умирают от болезней печени и селезенки… Но те, у кого всегда перед глазами лик смерти, сильны и здоровы в молодости, а поскольку они берегут свое здоровье, умеренны в еде и вине и избегают женщин, будучи воздержанными и скромными во всем, болезни не иссушают их и жизнь их долга и прекрасна».

В целом, абсолютное большинство воинов признавало, что слишком частое общение с женщинами ведет к утрате доблести и духа, а потому лучше свести его к минимуму.

Но и здесь бусидо несколько парадоксально. Скорее всего, для читателя будет неожиданным, что для такого сурового воина, как Ямамото Цунэтомо, идеалом любви была, по сути, романтическая, невысказанная любовь! «Я верю, что высшая любовь – это тайная любовь. Будучи однажды облаченной в слова, любовь теряет свое достоинство. Всю жизнь тосковать по возлюбленному человеку и умереть от неразделенной любви, ни разу не произнеся его имени, – вот в чем подлинный смысл любви». Как всегда у Цунэтомо, это заявление – провокационное и максималистское, но заставляет задуматься. Как считает современный японский публицист и историк Бунсо Хасикава, «Хагакурэ» – чуть ли не единственное произведение классической японской литературы, в котором дан идеал романтической любви, очень сходный – и одновременно несходный – с западным (также нередко связывающим любовь и смерть в один нерасторжимый узел). Как тонко отметил Мисима: «Романтическая любовь черпает свою силу из смерти. Человек должен умереть за свою любовь, и поэтому смерть очищает любовь и делает ее трепетной». Такая любовь – это не совсем «эрос» и не совсем «агапэ» в западном понимании, хотя в ней есть элементы и того и другого. В ее основе – желание отдать другому всего себя, она альтруистична и мало отличается от побуждения самурая отдать все свои силы, время и саму жизнь господину. Кстати, японская культура никогда не делала особого различия между тем, кто является объектом такой любви – мужчина или женщина; самураи, имевшие молодых любовников, были не редкостью – существовала даже поговорка: «юноша без старшего любовника – как жена без мужа».

«Накадзима Сандза был слугой господина Масаиэ… Один человек, питавший к нему неразделенную любовь, как-то пропел ему народную песню: «Вечером я тосковал по «двум с половиной го» (прозвище слуги)». Причем сделал это в присутствии господина. Все, находившиеся там, восхваляли Сандза как не имеющего себе равных. Даже господин Кацусигэ пленился им» («Хагакурэ»). По-видимому, у Сандза был свой возлюбленный. Какое-то время спустя после этого случая Сандза постучал в двери к своему другу- вассалу и сказал, что только что зарубил трех человек и ему необходимо спрятаться. Вместе с другом, которого звали Дзиробэ, они бежали в горы. «Он вел Сандза за руку, а потом нес его на спине, так что к утру они были уже высоко в горах, где Сандза мог укрыться. Потом Сандза признался: «Я солгал тебе. Я сделал это для того, чтобы проверить глубину твоих чувств». После чего они принесли друг другу клятву» («Хагакурэ»).

Подобные отношения между самураями не считались чем-то из ряда вон выходящим. Они были весьма распространены, особенно между пожилыми и молодыми воинами. А в период Токугава, по мнению О. Ратти, мужской гомосексуализм вообще процветал (тема женской однополой любви в самурайские времена вообще неисследована).