авиаэскадрилью для участия в операциях камикадзэ.
«Дорогой папа!
С приближением смерти я сожалею лишь о том, что никогда в своей жизни не смог сделать для Вас что-нибудь хорошее.
Довольно неожиданно меня выбрали пилотом-камикадзэ, и сегодня я отбываю на Окинаву. Раз поступил приказ о моем участии в операции камикадзэ, я искренне желаю выполнить свой последний долг как можно лучше. При этом не могу не чувствовать сильной привязанности к прекрасной земле Японии. Не в этом ли моя слабость?
Узнав, что настала моя очередь, я прикрыл глаза и представил Ваше лицо, лица мамы, бабушки и близких друзей. Радостно осознавать, что все вы ждете от меня смелости. Я буду храбрым! Буду! Во время службы я нечасто предавался сладким воспоминаниям. Служба – это самоотречение, самоотрицание, разумеется, в ней мало удовольствий. В качестве довода в пользу службы я вижу только то, что она дает возможность умереть за Родину. Если это и вызывает печаль, то, вероятно, лишь потому, что до призыва на службу я познал сладость жизни. В один из дней я познакомился с любезно присланной Вами книгой лейтенанта Оцубо, где изложена философия жизни и смерти. Мне кажется, что, хотя в книге есть зерна истины, все же размышления автора о службе большей частью поверхностны. Сейчас нет смысла говорить об этом, но в свои 23 года я выработал собственную философию.
Я чувствую горечь, когда думаю о том, как обманывают наших граждан некоторые коварные политиканы. Однако я готов подчиниться приказам Верховного командования и даже политиков, потому что верю в справедливость государственного устройства Японии.
Японский образ жизни действительно прекрасен, я горжусь им, так же как историей Японии и мифологией, которая свидетельствует о чистоте наших предков и их верности прошлому – независимо от того,
Я не просил Вас навестить меня на базе, потому что знаю, что на Амакусе Вам удобно [так в русском переводе, хотя по контексту – скорее должно быть «неудобно». –
Я оставляю все Вам. Пожалуйста, позаботьтесь о моих сестрах.
Одна ошибка в истории страны не означает гибели нации. Молюсь за вашу долгую жизнь. Уверен, что Япония вновь воспрянет. Нашему народу не следует увлекаться своим стремлением к смерти.
Наилучшие пожелания.
Как раз перед отъездом,
Самурай защитит Родину, невзирая на сохранность жизни или имени» [подстрочный перевод последнего хокку Ямагути Тэруо. –
Молодой самурай (мы говорим так без тени иронии), написавший это письмо, похоже, предпринимает просто титанические усилия, чтобы заставить себя верить в лучшее на свете государственное устройство во главе с далекой фигурой Императора, пытаясь отделить его от вполне реальных политиков, образ мыслей и действия которых не вызывают у него ничего, кроме презрения. Он даже согласен, что эта война – возможно, ошибка. Но такое согласие не означает внутренней капитуляции – так же, как это не означало чего-то подобного и для его средневекового предка, нередко знавшего наперед, что его господин встрял в неправильное и проигрышное дело. Отметим, что выбор этого камикадзэ в данном случае абсолютно идентичен тому, о котором мы писали в соответствующем месте нашей главы о самурайском идеале. А каковы усилия, направленные на преодоление собственной «слабости», – «я буду храбрым!»
Следующее письмо написано летчиком, унтер-офицером 1-го класса 701-й авиагруппы Мацуо Исао (родом из префектуры Нагасаки) буквально перед самым боевым вылетом с заданием камикадзэ:
«28 октября 1944 г.
Дорогие родители!
Поздравьте меня! Мне предоставили великолепную возможность умереть. Это мой последний день. Судьба нашей Родины зависит от решающей битвы на южных морях, где я уйду в небытие, как опавшие лепестки цветущей вишни.
Я стану щитом Его Величеству и погибну целомудренно [имеется в виду ритуальная телесно-духованя синтоситская чистота киёси. –
Возможность умереть за Родину для меня великая честь! До глубины души я благодарен родителям, постоянно поддерживавшим меня неустанными молитвами и нежной любовью. Я также весьма признателен командиру своей эскадрильи и другим командирам, которые опекали меня, как своего сына, и тщательно готовили из меня хорошего профессионала.
Спасибо вам, родители, за то, что двадцать три года заботились обо мне и воодушевляли меня. Надеюсь, что мой нынешний подвиг хотя бы в малой степени возместит те усилия, которые вы приложили для моего воспитания. Не поминайте меня лихом и помните, что ваш Исао погиб за Родину. Это моя последняя просьба, другого я ничего не желаю. Душа моя вернется и будет ждать вашего посещения гробницы Ясукуни. Пожалуйста, берегите себя. Как не гордиться авиационным звеном камикадзэ в Гирэцу [неточный перевод. Имеется в виду звено под названием «Гирэцу», «Горячая преданность». Группа вместе с тремя другими группами погибла в день написания письма, не сумев нанести потерь врагу. –
Мы, шестнадцать воинов, представляем экипажи бомбардировщиков. Возможно, мы умрем так же внезапно, как разбивается вдребезги хрусталь.
Письмо написано в Маниле накануне нашего боевого вылета.
Взмыв в небо над южными морями, мы погибнем при выполнении задания по охране Его Величества. Лепестки цветущей вишни блестят, когда раскрываются и опадают» [последние строки – подстрочный перевод последнего стихотворения-танка Мацуо Исао. –
Пожалуй, из всех писем, приводимых и комментируемых нами, это имело бы меньше всего проблем в случае прохождения им военной цензуры. Показательно, что его автор – летчик-професионал, из числа первых камикадзэ с Филиппин. Обратите внимание на пропагандистские усилия кинооператоров, а также на некий «полный набор» благодарностей, испытываемых по отношению к родителям, императору (и родине) и офицерам-командующим. По мере усиления массовости вылетов последний мотив почти исчезает из писем, первые же два остаются до конца войны почти неизменными.
Кадет Номото Дзюн (похоже, это сокращенный, «домашний» вариант имени Дзюньитиро) из