сплошной фолк-рок. Куда ни плюнь, этот ебучий аккорд «ре-мажор» в нижней части грифа, где музыкант шевелит пальцем — как в «Иголках и булавках».
К блюзу в Сан-Франциско относились благосклонно, а в Голливуде его признавать не желали. Помню, в «Трипе» выступала «Блюзовая группа Баттерфилда». Вся страна сходила по этой группе с ума, но в Лос- Анджелесе народ предпочел бы «Мистера Тамбуринщика».
В «Кантерс Дели» я несколько раз видел Ленни Брюса, он там сиживал обычно в передней кабинке вместе с Филом Спектором и ел сардельки. Однако по-настоящему поговорить с ним мне удалось лишь в тот день, когда в 1966 году мы открывали его выступление в «Филмор Уэст». В антракте я встретил его в фойе и попросил поставить автограф на моей призывной повестке. Он отказался — не хотел к ней прикасаться.
Ленни жил в то время вместе с парнем по имени Джон Джаднич. Джон подрабатывал тем, что давал местным группам напрокат системы звукоусиления. Последний тогдашний писк — две колонки «Алтек А-7», снабженные двухсотваттным усилителем, и без мониторов (их еще не изобрели — аудиокудесники старой школы убедили всех и каждого в том, что нельзя ставить микрофоны так близко к динамикам). Вокалисты не слышали, что поют, — только голоса из усилителя отскакивали от дальней стены. Мы пользовались аппаратурой Джаднича на выступлениях в выставочном зале «Храм» (около пяти тысяч мест). Так или иначе Джон иногда к нам наведывался и во время одного визита познакомил нас с «Безумцем Джерри».
Джерри было лет тридцать пять — сорок, и он уже не один год числился постоянным пациентом психиатрических лечебниц. Он сидел на амфетаминах. Когда он был ребенком, мать (работавшая в управлении надзора за условно осужденными) подарила ему «Анатомию» Грея. Послушно прочитав книгу, он заметил, что на некоторых изображениях мышц говорится: «Мышца такая-то и такая-то, если имеется…»; вот он и задумал развивать ту мускулатуру человеческого тела, которая «если имеется». Он разработал «систему упражнений» для тех «особых областей», где со времени написания книги никогда не водилось мышечной ткани.
На культуриста он не смахивал, но был очень силен. Он двумя руками гнул арматуру (стальные стержни для укрепления бетона), кладя прут на загривок. В результате всех этих экспериментов все его тело покрылось нелепыми буграми — однако это было только начало.
В один прекрасный день Джерри обнаружил в себе любовь — а может, даже страсть — к электричеству. Он любил получать удары током, и его не раз забирали в кутузку, когда ничего не подозревавшие обитатели пригорода обнаруживали, что он стоит у них во дворе, прижавшись головой к электросчетчику только из желания оказаться к нему поближе.
Однажды они с другом по той же причине перепрыгнули через забор на силовую подстанцию «Николс-Кэннон». Друг едва до смерти не поджарился. Джерри остался цел и невредим.
Какое-то время он жил в Эхо-парке вместе с парнем по прозвищу «Бешеный Билл — Ебарь Манекенов», в доме, где было полным-полно магазинных манекенов. Бешеный Билл был фармацевтом и изготовлял амфетамины. Джерри таскал в лабораторию, вверх по крутому склону холма, оборудование и ингредиенты, а взамен имел жилье и бесплатные наркотики.
У Бешеного Билла было хобби. Все манекены были разрисованы и снабжены резиновыми протезами, чтоб он мог их ебать. По праздникам он приглашал к себе народ на «еблю его семейки», куда входил и манекен маленькой девочки (по имени Кэролин Пиздли).
Джерри хотел стать музыкантом, поэтому выучился играть на пианино с помощью зеркала. Он мне сказал, что, когда смотришь в зеркало на свои руки, лежащие «вот так», расстояние между клавишами кажется меньше, а так намного легче учиться. Кроме того, он носил металлическую шляпу (перевернутый вверх дном дуршлаг), поскольку боялся, что люди пытаются читать его мысли.
Как-то утром мы с женой Гейл проснулись и обнаружили, что Безумец Джерри висит, уцепившись коленями, словно летучая мышь, за ветку дерева у нас во дворе, прямо за окном спальни. В тот же вечер я записал у нас в подвале на магнитофон историю его жизни.
У него совсем не было зубов, так что говорить ему оказалось нелегко, но за несколько часов мы выяснили, что однажды, когда он лежал в «Заведении», и его накачивали торазином, ему удалось перемахнуть через двенадцатифутовый забор и улизнуть от охраны.
Спрятаться он решил в доме у своей матери. Дом был заперт, поэтому Джерри влез в подпол и через выдвижной ящик для хлеба пробрался в кухню. Потом лег в постель и уснул. Мать, надзиравшая за условно осужденными, пришла домой, увидела его и сдала обратно в дурдом.
По сравнению с Джерри и Биллом, Ленни Брюс был вполне нормален. По словам Джаднича, в то время Ленни имел обыкновение, нарядившись врачом, всю ночь слушать марши Сузы и составлять ходатайства в суд. Вообще, Южная Калифорния была в те дни весьма колоритна — однако парочка республиканских администраций — и остался пшик!
В 1965 году только три голливудских клуба находились в поле зрения фирм звукозаписи, и всеми тремя владела одна «этническая организация».
Один назывался «Экшн», другой — «Трип», а третий — «Виски-гоу-гоу».
В «Экшн» сиживали с проститутками актеры и телезнаменитости; «Виски» сделался постоянной резиденцией Джонни Риверса, который играл там долгие годы; а «Трип» представлял собой большой концертный зал, где выступали все приезжие звезды — Донован, «Блюзовая группа Баттерфилда», «Сэм Шарлатан и Фараоны». Все группы такого ранга играли в «Трипе».
В городе имелось еще несколько клубов, но они были не столь престижны. Новая группа, приезжавшая работать в этой системе, начинала в «Экшне»; потом, может в выходной Джонни Риверса, им удавалось сыграть в «Виски» (однако над входом их название не появлялось, там всегда значилось — «Джонни Риверс»), а заключив контракт на запись, они могли перебраться в «Трип». Мы в итоге заделались сыграть в «Экшне».
В канун Дня Всех Святых 1965 года, в антракте перед последним отделением, я сидел на ступеньках у входа в клуб. В защитного цвета рабочих брюках, майке от купального костюма в стиле 1890-х и черной фетровой шляпе. Босиком.
Явились облаченный в смокинг Джон Уэйн с двумя телохранителями, еще один малый и две дамы в вечерних платьях — все очень пьяные.
Приблизившись, Джон Уэйн схватил меня, поднял и принялся хлопать по спине с воплями: «Я видел тебя в Египте, ты был великолепен… а потом ты у меня отсосал!»
Мне он сразу не понравился. Не забывайте, в этот клуб ходили артисты всех мастей, от Уоррена Битти до Супи Сэйлза — ничего необычного, что появился тип вроде «Герцога».
Зал был переполнен. Выйдя на сцену в начале последнего отделения, я объявил: «Дамы и господа, как вам известно, сегодня канун Дня Всех Святых. Мы ждали сегодня очень важных гостей — к нам должен был прийти Джордж Линкольн Рокуэлл, вождь Американской Нацистской партии, — к сожалению, он прийти не смог, — но зато здесь присутствует Джон Уэйн».
Только я это сказал, как он встал из-за столика, доковылял до танцплощадки и принялся держать речь. Я протянул вниз микрофон, чтобы всем было слышно; он нес какую-то ахинею, вроде «…и если меня изберут, обещаю…». Тут один телохранитель схватил его и усадил на место. Другой вернул мне микрофон и велел остыть, пригрозив БОЛЬШИМИ НЕПРИЯТНОСТЯМИ.
В конце представления директор клуба подошел ко мне и сказал: «Будь с Герцогом повежливей. В таком состоянии он начинает швыряться пятидесятидолларовыми купюрами».
На пути к выходу я должен был миновать его столик. Когда я шел мимо, он встал и кулаком смял шляпу у меня на голове. Я ее снял и расправил тулью. Это явно вывело его из себя, поскольку он заорал: «Тебе что, не нравится, как я привожу в порядок шляпы?! Да я этим уже сорок лет занимаюсь!» Я вновь нахлобучил шляпу на голову, а он опять ее смял. Тогда я сказал: «Я вам даже не дам возможности извиниться» — и вышел.
Вскоре Джонни Риверс отправился на гастроли, и нас взяли в «Виски-гоу-гоу» временно его заменять. Как раз тогда в городе оказался Том Уилсон, штатный продюсер компании «МГМ-рекордз». Он сидел на той
