Жизнь они вели довольно активную, и Ким наслаждалась ею. Однажды, вернувшись с веселой вечеринки в доме у Майи, она почувствовала себя особенно счастливой и совсем не усталой; поставив диск с музыкой Штрауса, Ким стала вальсировать.
– Сэм, потанцуй со мной! – позвала она его. Он прошел через комнату, но, вместо того чтобы присоединиться к ней, поднял ее на руки и вынес из комнаты.
– Сэм! – запротестовала она, смеясь и притворяясь, что сопротивляется.
Он принес ее в спальню, поставил на ноги, не говоря ни слова, поцеловал, одновременно начиная раздевать – быстро, без ласк. Его собственная одежда последовала за ее, и на полу образовалась небольшая горка. В нем чувствовалась странная поспешность, страсть, граничащая с отчаянием, когда он начал любить ее. Ким, как обычно, ответила мгновенно и растворилась в чувственном наслаждении. Она проводила руками по его волосам, ласкала его спину, чувствуя напряжение мускулов. Он уткнулся лицом ей в грудь и тихо застонал, шепча что-то неразборчивое, знакомое…
– Я не слышу, что ты говоришь, – прошептала она. – Что ты хочешь сказать?
– Ты такая нежная, мягкая, теплая… – Сэм коснулся губами ее груди, взял в рот сосок, обвел языком.
Острое удовольствие пронзило ее, вымывая из головы остатки сознания. Все тело горело, переполненное радостью близости, желанием соединиться с ним, раствориться в общем движении…
Отдаваясь ему, Ким обнаружила в себе тот же мрачный, жадный огонь, что пожирал и его, и почувствовала облегчение лишь в яростном взрыве, который оставил их обоих бездыханными, опустошенными. Она начала засыпать, положив голову ему на грудь и чувствуя, как он сжимает ее в объятиях, словно боится, что она покинет его посреди ночи.
На следующее утро, проснувшись, Ким вновь встретила его глаза – не спит, смотрит на нее. Прежде чем он улыбнулся, она успела увидеть грусть в его глазах.
– Сэм! – прошептала она.
– Что? – Он легко коснулся ее губ.
– Что-то случилось? Пожалуйста, скажи мне.
– Я чувствую себя худшим человеком на свете, – произнес он так серьезно, что Ким не засмеялась.
– Почему?
– Потому что я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной, а не уезжала назад, в Ньо-Йорк.
– А мне и не надо уезжать, Сэм.
– Нет, надо, Ким. – В его голосе было столько уверенности, что на секунду она потеряла дар речи.
– Почему? – повторила она – с губ сорвался лишь едва слышный шепот.
– Потому что, если ты останешься, тебе будет больно. И я буду в этом виноват.
– Но, Сэм, почему мне должно быть больно?
– Я эгоистичный ублюдок, Ким. Я хочу тебя… я хочу, чтобы ты была со мной, но…
– Но что?
– У нас с тобой нет будущего, Ким. – Теперь в его голосе сквозило отчаяние; он встал, как будто больше не мог находиться рядом с ней, завернулся в свой черный халат и смотрел на нее. – Ты знаешь это, Ким. Ты сама это сказала.
– Я ошибалась! – Слезы жгли ей глаза.
– Нет, ты была права. И я не могу позволить, чтобы это продолжалось. Притворяться, будто я ничего не знаю. Неважно, как сильно я тебя хочу. Это нечестно по отношению к тебе.
Как он заботится о ее благе! Неожиданно Ким почувствовала ледяной холод. Весь ее страх и отчаяние сейчас дополнились изрядной долей ярости.
– Ты хочешь сказать… – голос ее дрогнул, – ты имеешь в виду, что хочешь меня, что завел со мной роман и при этом не собираешься как-то… включить меня в свои планы на будущее, так?
Сэм повернулся к ней спиной – плечи опущены, голова склонена; он стоял перед окном и молчал. Ким сжала руки в кулачки и потребовала:
– Отвечай! – Ей нужен прямой, ясный и честный ответ, каким бы болезненным он ни оказался. – Ты когда-нибудь думал о том, чтобы просить меня выйти за тебя замуж?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Минуту Сэм стоял неподвижно, словно врос в пол. Сдерживая дыхание, Ким наблюдала за ним, краем уха слыша беззаботное чириканье птиц в саду и глядя, как яркий солнечный свет льется в комнату через окно. Потом он медленно повернулся и посмотрел на нее: глаза непроницаемы, в них невозможно ничего прочесть.
– Нет, Ким, не думал.
Вот и все; она получила ответ, какой хотела, прямой и честный. Что-то в ней растворилось, вытекло по капле, словно кровь из раны. На секунду ей показалось, что она сейчас умрет, прямо здесь, в постели, где они прошлой ночью были близки. Секунда, другая – сердце бьется, дыхание не останавливается… Только ощущение, что речь о ком-то другом, а она смотрит на происходящее издалека, наблюдая реальность словно сквозь мутное стекло.
– Что ж, – услышала она свой голос, – спасибо, что сказал это.
Ким встала, набросила кимоно и вышла из комнаты, ступая босыми ногами; через холл она вышла в сад, направляясь прямиком к соседнему дому.
В гостиной матери Ника села и тихо сидела в шоке, пока миссис Харрисон не