дверь. — Иди ночуй!
Пустить Тимошку ночевать в цирк велел Польди. Тимошка сам видел, как Польди дал ему за это на чай. И сказал:
— Пустите, Петрович, его ночевать.
— А он завтра не прогонит меня, дяденька? — спросил Тимошка швейцара.
Швейцар поглядел на Тимошку сверху вниз.
— Господин Польди — акробат первого класса, всемирно известный, — сказал он, — а ты — тля. Он из тебя либо сделает человека, либо выгонит непременно. Вшей на тебе много? — спросил вдруг швейцар и, не дождавшись ответа, махнул рукой: — Ночуй, шантрапа.
Тимошка лежал в темноте, укрытый чем-то тяжёлым и тёплым. Пахло лошадьми, и Тимошка слышал, как где-то рядом они переступали, топоча копытами. Уснуть Тимошка не мог. Он закрыл глаза, и перед ним возникла, блистая разноцветными огнями, цирковая арена. Держась за лёгкую трапецию, над нею летел король арены Польди.
Вот это да! Вот это алле!!!
В темноте зарычал зверь, и Тимошке стало не по себе. Он укрылся с головой, зверь не умолкал.
«Чего он ревёт? — думал Тимошка. — Может, обжёгся?»
Тревожная ночь была у Тимошки. Он засыпал, просыпался, прислушиваясь к непонятным звукам, боясь пошевелиться.
«Как же я теперь покажусь Репкину? — думал Тимошка и стал себя оправдывать: — На кой я ему, матросу? Он, может, обрадуется. «Ишь, скажет, куда тебя занесло! Я-то думал, как тебя определить? А ты сам пристроился!»
И Тимошка представил себе, что не Польди, а он летит над ареной, а внизу на скамейке сидит Репкин. Репкин хлопает в ладоши и громко кричит:
«Молодец, Тимофей! Молодец!»
Утром Тимошка проснулся от того, что ему очень хотелось есть. Он часто просыпался голодный, но так ещё никогда не было. Рот у Тимошки пересох и ныло под ложечкой.
«Где это я? — не понял Тимошка. В темноте вокруг него слышались вздохи, кто-то стонал. — На вокзале? Не похоже».
Потянувшись, Тимошка открыл глаза. Над ним стояло в темноте что-то живое. А вокруг раздавался рык, писк и кто-то кричал не по-звериному и не по-человечески: «Иа! Иа! Иа!»
«В цирке — вот где я сплю», — вспомнил Тимошка и, вглядевшись, понял, что над ним стоит лошадь.
Он лежал не шевелясь, а лошадь обнюхивала его и фыркала.
Где-то высоко посветлели узкие окна, и Тимошка стал ждать, когда кто-нибудь за ним придёт.
«Алле! Алле!»
Утром цирк был совсем другим.
— Поднимайся! — сказал швейцар, который вчера пустил Тимошку ночевать. — Хватит, выспался.
Тимошку обдало резким холодом.
— Вот, умойся. — Швейцар показал Тимошке на обколотую раковину. — Да отряхнись, опилки вон пристали.
Тимошка отряхнулся.
— И марш из конюшни! А то придёт комендант, он мужик озорной!
Остерегаясь озорного коменданта, Тимошка, перебрался из конюшни к швейцару под лестницу. В тесной швейцарской было тепло, на столе горела керосинка, а на керосинке из кофейника шёл пар.
— Садись, — сказал швейцар и налил Тимошке кружку чёрного горького чаю. — Пей, сирота.
Тимошка пил наслаждаясь. Рядом с кружкой швейцар положил сухарь. Сухарь был ещё чернее чая…
— Разгрызёшь? — спросил швейцар. И сам ответил: — Ему что хошь дай — всё разгрызёт.
«Иа! Иа!» — кричал кто-то, не переставая.
Швейцар пил с блюдечка, отдуваясь. Широкая лысина на его голове покрылась потом.
— Дяденька, а кто там кричит?
— Осёл орёт. Тоже есть просит. Всякая тварь богом создана, а теперь, при большевиках, всем от голода издыхать.
Швейцар погасил керосинку и, прибрав со стола посуду, облачился в шинель, обшитую галуном.
— Ну, пойдём. Господа артисты скоро приедут… Вот здесь обожди, — сказал он Тимошке.
Тимошка сел у дверей, из которых дуло, и стал ждать. Перед ним висела вчерашняя пёстрая афиша. Разглядывая её, Тимошка увидел, кроме акробата и наездницы, собачку в колпаке с бубенчиками и смешного человека в широких штанах.
— Здравствуйте! Здравствуйте!
Тимошка очнулся. Перед ним стоял низенький старичок в шубе и глубоких ботиках. Из-за полы его шубы на Тимошку глядела мохнатая собачка.
— Гляди, Фома, кто к нам пришёл! — говорил ласково старичок, поглаживая собачку.
— Это господин Польди с улицы вчера привёл, — объяснил швейцар. — Только какой толк может быть из шантрапы? — И, махнув на Тимошку рукой, швейцар заговорил с собакой: — На работу, Фома. На работу. Косточку бы тебе, да нет у меня косточки.
Старичок в ботиках, продолжая глядеть на Тимошку, спросил:
— А когда же придёт Польди? Может, он пока посидит у меня? Здесь сквозняк, Петрович!
— Зря беспокоитесь, Александр Иванович! — ответил швейцар. — Что ему на сквозняке сделается?
Тимошка с охотой пошёл бы за стариком с собакой. Но дверь растворилась, и появился Польди.
И Польди тоже был не такой, как вчера.
Приподняв шляпу, он поклонился ласковому старичку и, взяв у швейцара ключ, сказал Тимошке:
— Идём!
В комнате, куда они пришли, было почти пусто. На стенах висели обручи и что-то ещё пёстрое. С потолка спускались на верёвках кольца, а посередине стоял топчан, обитый кожей.
— Встань сюда! — сказал Польди, сбрасывая с себя шубу. — Подними руки! Вот так!
Оглядев Тимошку со всех сторон, Польди распахнул дверь и крикнул:
— Петрович!
В комнату вошёл швейцар.
— Петрович, я буду вам платить, — сказал Польди. — Эту рвань надо всё долой. — Он показал на Тимошкин пиджак. — А его, — он ткнул Тимошку в грудь, — а его надо хорошо мыть. Понятно? Мыть с мылом.
Через несколько дней, вымытый, переодетый и накормленный, Тимошка уже работал на манеже.
— Алле! Алле!
Тимошка с разбегу ухватывается за перекладину трапеции и выпускает её из рук.
— Смело! Смело! — кричит Польди. — Что ты как тюфяк из солома! Алле!
Польди недоволен. Он ещё и ещё раз заставляет Тимошку хвататься за трапецию. Тимошка старается изо всех сил — ему хочется угодить Польди.
— Алле! Алле!
— Польди, он будет хорошо работать, — говорит низенький человек с белой собачкой на руках.
