«первооткрывателя» ни много ни мало в том, что он. уничтожил найденный старинный нотный текст великого композитора ОвсяникоКуликовского. А это было уже уголовным преступлением. Вот тут-то и пришлось бедняге Гольдштейну сознаться, что симфонию номер 21 он сочинил сам. И никаких старинных нот не уничтожал. Но ему никто не поверил! Ведь он был простым преподавателем музыки, а нотный текст Куликовского — шедевр!
Пришлось на самых верхах тогдашнего музыковедческого олимпа устроить экспертизу симфонии. Лучшие музыковеды Москвы должны были явиться на некое заседание и высказать свое мнение. Никто не пришел! Все отделались только письменным заключением. Видно, стыдно было за свои прежние хвалебные отзывы о великом Овсянико. Зато теперь все в голос согласились, что и манера письма не XIX века, и гармонии не те, и распределение по инструментам не старинное. Правда, и в то, что такую замечательную симфонию мог написать какой-то там Голдштейн, никто не поверил.
Однако Довженко не хотел сдаваться. Он-то, затеяв книгу, не хотел отказываться от «украинского шедевра». По его настоянию у Гольдштейна произвели обыск. Старинных нот не сыскали, зато нашли. порнографию. Впрочем, уже на другой день выяснилось, что «порнографией» оказалось изображение обнаженной Венеры кисти великого Боттичелли.
Словом, доказательств уничтожения симфонии не нашлось. Доказательств «несоветского образа жизни» Гольдштейна тоже. Про «безродных космополитов» никто и не упомянул, поскольку шел уже 1959 год и деяния Сталина были осуждены ХХ съездом КПСС. Чтобы разъяснить общественности произошедшее, в «Литературной газете» был напечатан фельетон Яна Полещука, где досталось всем — и Гольдштейну за «подделку, мистификацию и чистую авантюру», и рьяному музыковеду Довженко, и даже самой «музыкальной общественности». Вот отличная цитата:
«Музыкальная общественность была восхищена. Час от часу в биографию доселе неведомого симфониста вписывались увлекательные интимные подробности. Все понимали, что усилиями такого серъезного и многоопытного музыковеда, как В. Довженко, фигура композитора скоро предстанет во весь свой могучий рост.
Так и было. Довженко непоколебимо решил, что у него достаточно данных, чтобы приступить к капитальному труду о творчестве Овсянико-Куликовского…»
Словом, досталось всем. Но как записал потом Гольдштейн: «В общем-то я отделался легким испугом, и думаю, что мне очень повезло. Все могло случиться гораздо хуже…»
Впрочем, и такой «хороший исход» дела не «вправил мозги» Гольдштейну, уже увлекшемуся музыкальными мистификациями. После симфонии Овсянико-Куликовского он сочинил «Концерт для альта с оркестром Ивана Хандошкина», «Экспромт Милия Балакирева». А в 1963 году на Всесоюзном конкурсе композиторов три произведения разных авторов для скрипки и виолончели собрали все главные призы. Можно только представить себе, что творилось в Союзе композиторов, когда выяснилось, что автором всех призовых сочинений оказался все тот же неутомимый Михаил Гольдштейн.
Вот эта афера и не прошла даром. Забытый украинский композитор-помещик — одно, а всесоюзный конкурс — совсем другое! Пришлось Гольдштейну уезжать из Москвы от греха подальше. В 1964 году друзья помогли ему устроиться преподавать в музыкальную школу Восточного Берлина. Ну а потом правдами и неправдами ему удалось перебраться из ГДР в ФРГ. Он поселился в Гамбурге, где с 1969 года преподавал в Высшей школе музыки.
Однако, как ни странно, его не забыли и в СССР. В Энциклопедическом музыкальном словаре (Москва, 1966) Гольдштейн фигурировал уже как автор музыкальных подделок. Когда же друзья говорили ему, что теперь он стоит рядом с Купереном и Листом, которые тоже отличились на ниве музыкальных мистификаций, Гольдштейн мрачно шутил: «Если бы история с Листом случилась при Сталине, ему бы показали, что значит выдавать свое произведение за композицию Бетховена — враз бы на лесоповале очутился. Так что мне сильно повезло!»
Мир за стеклянной дверью
Чикагский художник Билл Стохан особой популярностью похвастаться не мог. В 70-х годах прошлого века его творения хоть и считались критиками «умеренно интересными», но раскупались плохо. Если не сказать — не раскупались вообще. Стохан развозил их по галереям. Хвала творцу, Чикако — большой город, и художественных галерей злесь много — на любой вкус и карман.
В 1970-х годах в моду вошла мистика. И художник решил написать полотно с мистическим уклоном. Поразмыслив, взял за основу свою старую фотографию, найденную среди старинных альбомов на чердаке. Там пятилетний Билл Стохан со своей еще более крошечной родственницей стоит у стеклянной двери, открытой в сад. В целом композиция вполне годилась для небольшой картины, надо было только подпустить мистики.
В итоге Билл усердно потрудился, и вышло НЕЧТО. Мальчик и девочка остались на картине, но приняли несколько гротескные, а то и устрашающие формы — голова мальчика приобрела акроцефальный череп, а лица детей — жуткие «потусторонные» взгляды, словно они видят нечто, ускользающее от взглядов реальных людей. Как и на старой фотографии, дети стояли около стеклянной двери, но теперь действие происходит ночью — за стеклянной дверью видна луна. Дверь закрыта наглухо, но. на темном фоне ярким светлым пятном выделяются чьи-то руки, которые стремятся открыть дверь и впустить Нечто в комнату. Дети отвернулись от этой страшной двери, от чудовищных рук. Но они не взволнованы, не напуганы. Темная оккультная ночная реальность — их привычная среда. И они не смотрят на дверь не потому, что боятся, а просто потому, что не хотят. Их позы расслабленны, движения замедленны. То есть сами дети — тоже порождение этой тягучей, нереально-пугающей реальности.
«Руки сопротивляются ему» — назвал картину художник. Что бы это вообще значило? Он и сам не пожелал вдуматься. Правда, искусствоведы тут же нашли подсказку — на картине, мол, изображен процесс взросления детей — им придется идти во взрослый, незнакомый и пугающий мир, куда цепкими руками тащит их время, но дети этого не хотят. Дети хотят остаться в детстве.
Билл Стохан переписал эти искусствоведческие премудрости на листочек и отнес картину в галерею. Только вот незадача — оба искусствоведа, давшие заключение, очень быстро умерли. «Что я могу сказать? — вздыхал художник. — Наверное, они перебрались в мир иной — за стеклянные двери». Журналист газеты «Лос-Анджелес таймс», пришедший в галерею и услышавший эти слова художника, быстро настрочил статью о картине с «мистическим чувством». Статью опубликовали. В галерею пошел народ — поглядеть. Да вот незадача — внезапно скончался один из владельцев газеты. Правда, ему было уже за семьдесят, но все равно наутро газеты написали о «роковой картине, высасывающей жизненные силы».
Картина стала популярна и даже прошла через парочку аукционов. В 1984 году модное полотно приобрел актер Джон Марли, известный по фильмам «История любви» и «Крестный отец». Однако в мае 1984 года ему сделали операцию на сердце — и неудачно, с летальным исходом.
В дележе наследства известного актера картина куда-то подевалась. Всплыла только лет десять спустя, уже в 1990-х годах, — обычные люди, не особо разбирающиеся в искусстве, нашли ее на. свалке. На картине были дети, значит, и путь ее пролег в детскую. Вот только по ночам маленькая дочка стала плакать, плохо спать. Ей снились кошмары. А однажды она не вытерпела и прибежала ночью к родителям в спальню, объясняя срывающимся голоском, что дети с картины сходят прямо к ее кровати. Девочку, конечно, успокоили. Но история стала повторяться с вариантами — то призрачные дети исчезали с полотна, то уходили за свою стеклянную дверь и оттуда звали к себе девочку.
Озабоченный отец семейства установил в спальне дочки видеокамеру, но та ничего не зафиксировала. Однако девочка не успокаивалась. Так что от страшной картины пришлось избавиться.
К тому времени на дворе уже ожидалось начало XXI века — века высоких технологий, и пугающую картину решено было продать на одном из интернет-аукционов на eBay. Всю зловещую мистическую историю полотна описали самыми яркими красками и выложили в Сети. Это произвело фурор. Страничку картины посетили более 30 тысяч раз. Полотно тут же было признано городской легендой Чикаго. Правда, посетители сайта засыпали администрацию жалобами: после просмотра картины им становилось плохо,
