реальных чувств. Львов вообще не любил напыщенности, которая царила в русской литературе. Недавно Николай спросил у друга Гаврилы Державина: «Почему ты пишешь о себе: „Потомок Аттилы, житель реки Ра“? Неужели нельзя написать проще, реальнее: что ты из славной старинной Казани, рожден на вольных волжских берегах?» Державин тогда уперся: это поэтические символы. А вот Львов хочет писать безо всяких символов, так чтобы понимал любой. Без вычурности о простых человеческих чувствах. Ведь когда душа болит, разве можно думать о символах?!
Под вечер на балу эти стихи прочла и Маша. Василий Капнист передал их Александрин, а та вложила в бальную карточку сестрицы. Маша прочла, вспыхнула, но тут же усмирила чувства — нельзя дать папеньке-прокурору даже и толики подозрения! И только вернувшись с бала, Маша дрожащим голосом спросила сестру: «Что же нам делать?»
Через неделю ясным морозным утром богато разукрашенная тройка подкатила к дому Дьяковых. Расфранченный Василий Капнист, рассыпавшись в любезностях, пригласил сестер — Александрин и Мари — прокатиться. Чтобы Мари не было скучно, в санях ожидал и еще один светский поклонник — блестящий гвардейский офицер Василий Свечин. Кучер щелкнул кнутом, кони резво тронулись с места, но катанье вышло недолгим. Тройка свернула с дороги и подкатила к небольшой церквушке на Васильевском острове. А там уже ожидал взволнованный Николай Львов. Машенька соскочила прямо ему на руки. Распахнулись врата храма, и Николай внес за порог свою драгоценную ношу.
Трепетали свечи. Священник, волнуясь, проводил обряд венчания. Маша дрожа обходила вокруг аналоя, вопреки традициям держась за руку ненаглядного Львовиньки. Девушка понимала: венчание — чудо, но оно же и преступление, ведь без благословения родителей это — грех. И еще она знала: впереди — страдания, ибо, даже обвенчавшись, ей предстоит жить без любимого. Но если бы она только знала, как долго это продлится!..
И как только она прожила эти роковые лета?! Отец то и дело приводил очередного жениха. Маша бледнела, но отказывала. Мать корила дочь, предрекая долю старой девы. Маша вздыхала, но терпела. Она вытерпела даже свадьбу Александрин — та вышла замуж за своего ненаглядного Василия Капниста. Маша поздравила молодых и только ночью залила подушку слезами.
Ни словом, ни намеком не обмолвилась она о своем замужестве. Да любая другая и не сочла бы это замужеством, ведь сразу после венчания Капнист отвез Машу обратно в родительский дом. Николай же поехал к себе. С тех пор они ни разу и не встречались наедине. Но Маша истово верила, что Львовинька достигнет успеха и сможет просить ее руки у строптивого обер-прокурора. Но годы шли. Любая другая девушка уже и забыла бы о странном венчании. Но — не Маша. Она верила в своего Львовиньку…
С замирающим сердцем узнавала она, что Львов добился литературных успехов: и как поэт, и как драматург. Что он начал заниматься архитектурой и археологией. В старорусском стиле построил уникальную по форме церковь «Кулич и пасха», Невские ворота Петропавловской крепости, здание столичного императорского почтамта. Императрица удостоила его царственными дарами — бриллиантовым перстнем и золотой табакеркой. Ну а в 1783 году Львов получил чин коллежского советника и был избран членом Российской академии.
Наконец-то даже спесивый прокурор Дьяков не нашел причин для отказа, когда Львов посватался к его дочери в двенадцатый (!) раз. Да и о самой дочери подумать уже стоило: ведь 28-летняя Мария слыла уже старой девой. Вот на какую жертву она пошла ради любви! Но и Львов жил ради этой любви. Ведь не будь этого столь сильного чувства, может, он и не стал бы ни поэтом, ни драматургом, ни архитектором. Недаром Николай называл Машу — «другая часть меня». Любимая была путеводной звездой в его нелегкой жизни. Ведь даже долгожданная свадьба чуть не обернулась трагедией.
Обер-прокурор решил закатить пышное торжество. Сотни гостей, церковь, убранная для торжественной церемонии. И вдруг известие о том, что его строптивая дочь уже давно обвенчана. Да бедного Дьякова чуть удар не хватил. Вторичное венчание — недопустимый грех, и что делать? Положение спас, конечно, Львов. Он предусмотрительно привез в храм чету крестьян, которым вздорный Дьяков не разрешал венчаться. И вот перед гостями прокурор предстает хранителем любви, соединяющим сердца страждущих, даже если они — его крепостные. Маша же с Николаем объявляют, что они повенчались ранее поутру. Но поздравления принимают обе молодые пары.
Талант по наследству
Из вечно хмурого и дождливого Петербурга молодые уехали под Торжок в свое сельцо Никольское. Там, увы, все было как и предсказывал прокурор Дьяков — болото, разорение, нищета. Но теперь Львов был вполне обеспечен и потому твердо сказал: «Здесь будет наш рай!» Маша поверила — она верила Львовиньке всегда. Начались работы по возрождению села, по созданию новой жизни. Маша внесла и свою лепту — уже к концу 1784 года родила первенца — Леонида. Львов же по собственным чертежам создал новый дом — настоящий дворец. Стены украсил живописью друзей — Левицкого, Боровиковского. Создал удивительную ротонду, чтобы его Машеньке было приятно гулять на воздухе. Сам написал о ней так: «Я думал выстроить храм солнцу. чтобы в лучшую часть лета солнце садилось или сходилось. Такой храм должен быть сквозным. чтобы с обеих сторон его лес». И чудо — над селом Никольским теперь и правда почти всегда светило солнце. Даже соседи удивлялись. В своем солнечном крае чета Львовых прожила двадцать счастливых лет. За это время Николая приняли еще в почетные члены Академии художеств, он стал «классиком народной музыки», ибо вместе с другом И. Прачем собрал и издал первый в России сборник народных песен. Еще Львов построил в Гатчине дворец-приотрат для Павла I. И поскольку почва там была болотистая, построил здание из. земли. И это «земляное битое строение» простояло два века, устояв даже под обстрелами во время Великой Отечественной войны, когда другие здания рухнули.
Упокоился неугомонный Львов в 1803 году. Мария похоронила супруга в той самой солнечной ротонде. И сама упокоилась рядом с любимым всего-то через четыре года — жить без любимого она не смогла. Но таланты этой счастливой семьи не прервались: их правнуком стал замечательный русский художник Василий Поленов, который, между прочим, всю жизнь прожил в любви со своей супругой Еленой. Выходит, и талант, и любовь передаются по наследству.
Сокровища подмосковного Версаля
Эта история началась в первые годы XIX века, но длится до сих пор. Ибо тайна ее не разгадана, а события захватывающи и авантюрны. Ведь речь идет о настоящем приключении — поисках реального клада.
Кто бы мог подумать, что и под Москвой вполне можно создать дворец, не уступающий по роскоши самому Версалю? Обставить его антикварной мебелью, обить стены дорогущими гобеленами, а на мозаичный пол бросить ковры стоимостью как золото. Впрочем, и золота, и драгоценных камней в подмосковном Версале было предостаточно. Ну а создал его граф Федор Васильевич Ростопчин, ставший московским главнокомандующим в Отечественной войне 1812 года — фигура неоднозначная даже для современников, ну а спустя века и вовсе легендарно-загадочная.
Некоторые, как Лев Толстой, считали его поверхностным и недалеким. Иные, как поэт П. Вяземский, напротив, уверяли, что Ростопчин хоть и «мог быть иногда увлекаем страстною натурою своею, но на ту пору он был именно человек, соответствующий обстоятельствам. Наполеон это понял и почил его личною ненавистью».
Но и те и другие признавали, что граф развил «бурную и нужную деятельность». Конечно, оборонять Москву он не мог, для этого существовали военные власти. Но как штатский градоначальник, Ростопчин налаживал снабжение армии всем необходимым — от провианта до оружия, не допускал в городе мародерства и беспорядков. Поняв, что войск Наполеона не сдержать, Ростопчин первым призвал народ к партизанской войне и начал формирование городского ополчения. Однако москвичи никак не
