посты медсестер, как открыл дверь запасного выхода, выходящую на огромную монументальную лестницу. На долю секунды Софи представляет себе ужас на лице Венсана и собственным телом ощущает его бессилие. И в этот момент внезапно принимает окончательное решение: остальное содержание дневника ее более не интересует. Закрывает тетрадь, встает, распахивает окно: она жива.

И она готова.

Франц снова проспал около шести часов. Получалось, он не ел и не пил больше суток, забывшись в коматозном сне. У Софи мелькнула было мысль, что он так и сдохнет во сне. Из-за собственной затеи, обернувшейся против него же. От передоза. Он поглотил такое количество препаратов, которое более хлипкого уже убило бы. Его мучили кошмары, и часто Софи слышала, как он плачет во сне. Сама она спала на диване. И открыла бутылку вина. Спустилась вниз купить сигарет и еще кое-что. Когда она вернулась, Франц сидел в кровати, и его голова, слишком тяжелая, чтобы держаться на плечах, перекатывалась из стороны в сторону Софи посмотрела на него, улыбаясь.

— Теперь ты готов… — сказала она.

Он ответил смущенной улыбкой, но так и не смог разлепить веки. Она подошла к нему и толкнула ладонью. Результат был, как если бы она изо всей силы двинула его плечом. Он удержался на кровати, ему даже удалось усидеть, хотя все его тело закачалось в поисках и без того неустойчивого равновесия.

— Теперь ты совсем готов… — говорит она.

Кладет руку ему на грудь и без труда заставляет подчиниться. Он ложится. Софи выходит из квартиры с большим зеленым мусорным пакетом.

Это финал. Ее движения спокойны, точны, решительны. Некая часть ее жизни подошла к своему завершению. В последний раз она разглядывает фотографии, потом одну за другой снимает их со стены и складывает в пакет. Это занимает у нее добрый час. Иногда она на мгновение замирает над одной из них, но это уже не причиняет той боли, что в первый раз. Как если бы она листала обычный альбом с фотографиями и наткнулась, особо не ища, на подзабытую сценку из прошлой жизни. Вот смеется Лора Дюфрен. Перед Софи всплыло ее жесткое, замкнувшееся лицо, когда Лора выложила перед ней анонимные письма, сфабрикованные Францем. Наверное, следовало бы восстановить истину, все исправить, отмыться от обвинений, но та жизнь уже осталась далеко позади. Софи устала. Облегчение и отстраненность — вот что она испытывает. А здесь Валери: она просунула руку под локоть Софи и говорит ей что-то с плотоядной улыбкой. Софи забыла лицо Андре. До сегодняшнего дня эта девушка не играла особой роли в ее жизни. А на фотографии она выглядит простой и искренней. Софи не желает представлять себе ее тело, летящее из окна квартиры. После этого Софи уже ни на чем не задерживается. Во второй мусорный мешок она складывает все предметы. Их вид потрясает ее еще больше, чем лица на фотографиях: часы, сумка, ключи, записная книжка, еженедельник… Когда все уже сложено, она берет ноутбук и кладет его в последний мешок. В большой зеленый мусорный контейнер сначала отправляется ноутбук, сверху — пакет с вещами. Наконец она возвращается в подвал, запирает дверь на ключ и поднимается в квартиру с пакетом, где сложены бумаги.

Франц по-прежнему спит, но кажется, что он пребывает в ином мире. Она вытаскивает на балкон большую чугунную кастрюлю, ставит ее на пол и сначала сжигает дневник, вырывая из него по несколько страниц. Потом приходит черед фотографий. Иногда огонь разгорается так жарко, что ей приходится отступать в сторону и пережидать, прежде чем бросить очередную порцию. Тогда она задумчиво прикуривает сигарету и смотрит, как изображения корчатся в пламени.

В завершение она тщательно оттирает кастрюлю и убирает ее на место. Принимает душ и начинает собирать дорожную сумку. Она возьмет с собой немного. Только жизненно необходимое. Все должно остаться позади.

[…] Прострация, неподвижный взгляд, выражение печали, страха, а иногда и ужаса, скрупулезное перевирание деталей и фатализм перед лицом смерти, убежденность в собственной виновности, оккультные мысли, стремление к наказанию — вот несколько фрагментов той клинической картины, которую представляла Сара в 1989 г., когда ее снова госпитализировали.

Доверительные отношения, которые установились между мной и Сарой во время ее предыдущего пребывания в клинике, к счастью, помогли вновь сформировать позитивный климат, который и был использован, чтобы ослабить (это было первоочередной целью) проявления неприязни, отвращения и ненависти по отношению к сыну, проявления тем более изматывающие, что ей по-прежнему успешно удавалось вводить всех в заблуждение, по крайней мере до той попытки самоубийства, которая и вынудила поместить ее под постоянное наблюдение. К этому моменту она уже на протяжении пятнадцати лет скрывала под маской любящей матери неодолимую неприязнь, доходящую до смертоубийственных порывов, которую она питала по отношению к сыну. […]

Софи оставила сумку у входной двери. Как после пребывания в гостиничном номере, обошла квартиру, там что-то поправила, тут убрала, похлопала по подушкам дивана, провела губкой по кошмарной клеенке на кухонном столе, расставила по местам остатки посуды. Потом распахнула шкаф, достала коробку и поставила ее на стол в гостиной. Открыв коробку, вынула свадебное платье Сары, прошла к Францу, который по-прежнему спал глубоким сном, и принялась его раздевать. Задача была непростой, такое отяжелевшее тело все равно что труп. Ей пришлось много раз перекатывать его с боку на бок. Наконец он оказался голым, как новорожденный, тогда она приподняла его ноги одну за другой и всунула их в платье, снова перевернула его и натянула платье на бедра. Дальше дело пошло еще хуже, тело Франца было слишком объемистым, чтобы платье влезло до плеч.

— Не беда, — сказала Софи, улыбаясь. — Не беспокойся.

Ей понадобится около двадцати минут, чтобы добиться удовлетворительного результата. Пришлось с двух сторон распороть швы.

— Видишь, — пробормотала она, — не стоило беспокоиться.

Она отступила на пару шагов, чтобы оценить результат своих усилий. Франц, скорее прикрытый, чем облаченный в потрепанное платье, сидел в кровати, прислонившись спиной к стене, свесив голову набок, без сознания. В вырезе платья виднелись волосы у него на груди. Зрелище было поразительным и производило неизгладимое впечатление. Софи прикурила последнюю сигарету и прислонилась к дверному косяку.

— Ты сейчас такой красивый, — сказала она, улыбаясь. — Так и хочется тебя сфотографировать…

Но пора было заканчивать. Она сходила за стаканом и бутылкой минеральной воды, достала таблетки барбитуратов и начала по две, а то и по три класть их в рот Франца, заставляя его запивать.

— Так легче глотать…

Франц кашлял, иногда сплевывал, но в конце концов проглатывал. Софи заставила его принять двенадцать смертельных доз.

— Дело, конечно, не быстрое, но оно того стоит.

Под конец в кровати полно воды, зато Франц проглотил все таблетки. Софи отступает, оглядывает картину и находит ее достойной великого Феллини.

— Не хватает завершающего мазка…

Порывшись в своей дорожной сумке, извлекает тюбик губной помады и возвращается в спальню.

— Может, цвет не совсем подходит, ну да ладно…

Она старательно подкрашивает Францу губы. Увеличивает их контуром и сверху, и снизу, и по бокам. Отходит, чтобы полюбоваться достигнутым эффектом: голова клоуна, заснувшего в свадебном платье.

— Вот теперь то, что нужно.

Франц что-то бормочет, мучительно пытается открыть глаза, и ему это удается. Пытается выговорить какое-то слово, но очень быстро сдается. Начинает нервно жестикулировать и опять застывает.

Не глянув в его сторону, Софи берет дорожную сумку и открывает дверь квартиры.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×