– Только ты меня здесь и держал, Павлик.
– Ну, перестань.
– Может быть, ты все-таки меня опять полюбишь? Нет?.. Я ведь без тебя здесь погибну… – Она улыбалась: – Павличек, попробуй опять полюбить.
Сначала желание уехать было у Вали лишь настроением, причудой. Но реальность сложилась соответствующая. Вечером позвонили из аспирантуры. Валя выслушала, повесила трубку и вздохнула:
– Павличек, слышишь. Шеф умер.
– Старичок твой?
– Ага.
– Жалко.
Валя ничего не сказала, только вздохнула.
Гребенников спросил:
– А к кому тебя определили?
– К Черникову.
– Имя звучное. Известное.
– Боюсь я, Павлик.
– Чего?
– Завтра он вызывает меня на разговор.
– Это нормально. Он твой новый руководитель.
Она задумалась:
– Может быть, мне уехать и даже не разговаривать с ним?
И вдруг заплакала:
– Когда я без тебя, я всего боюсь, Павлик.
Черников после двухчасового разговора с Валей подытожил:
– Я догадывался, что знания ваши невелики. Но я и не подозревал, что вы просто ничего не знаете.
Валя молчала.
– Я вас уверяю, – продолжал Черников, – медалист-десятиклассник, готовящийся в вуз, знает неизмеримо больше, чем вы.
Валя попробовала улыбнуться козырной своей улыбкой. Не помогло. Черников дрогнул лишь на секунду. И уже опять его глаза смотрели сурово и твердо.
– Интересно, как это вы смогли окончить институт?
Валя опустила глаза.
– Что же вы больше не улыбаетесь?
Валя молчала.
– Вы не знаете простейших операций. Вас должны были выгнать уже на втором курсе.
На какую-то минуту (в конце разговора) он подал ей слабенькую надежду. Она поверила и опять заулыбалась. А он как бы лишний раз убедился. Он поиграл с ней, как кошка играет с мышью. А затем сказал:
– Все. Можете идти… Я соберу специальную комиссию.
Дома Валя сказала:
– Не пойду я на комиссию. Я боюсь.
– Глупенькая, тебя же лишат диплома. Будет считаться, что тебя выгнали из института…
– Пусть.
– Ни образования, ни профессии – это все пусть?
– Павличек, конечно, пусть… Ты меня не любишь, а остальное меня не интересует.
– Да прекрати же!
– Но ведь это правда. Вот хоть поклянусь.
– Ты только на комиссии этого не скажи.
И Гребенников засел за телефон. Дело было нешуточное. Один подобный случай когда-то уже был. Тогда все кричали: «Беспрецедентно! Непостижимо!» – и комиссия не только выгнала девчонку из аспирантуры, но и лишила диплома с высшим образованием. Председательствующий ей сказал: «Даже в школе вы преподавать не имеете права», – диплом забрали, не моргнув глазом. Скандал был громкий. Это было три года назад.
В первую очередь Гребенников позвонил Черникову.
– Ничем не могу помочь, – отрезал тот.
На следующий день Гребенников поехал к нему домой. И теперь он просил, как муж просит за жену. О том, что они разведены, он, разумеется, умолчал. Гребенников просил, чтобы Валю отчислили (так и быть!) из аспирантуры, но курс института он самолично переповторит с Валей в этом же году.
– Я обещаю вам, обещаю, – просил он.
Но все напрасно. Черников был не просто тверд в своем, он жаждал справедливости. Он терпеть не мог симпатичных девочек, получающих те или иные дипломы и степени за свои улыбки.
– Но это может вылиться в скандал. В позор! – уже взмолился Гребенников.
– Может.
– Побойтесь бога. Вы же помните тот случай (он назвал фамилию). Тот случай, что три года назад…
– Я не только помню, – сказал Черников.
– То есть?
– Я был председательствующим на той комиссии.
Когда Гребенников вернулся домой, Вали уже не было. И чемоданчика, который она все время собирала, не было тоже. Уехала. Записка доподлинно была такая: «Павличек, облачко мое. Я уезжаю насовсем. Жаль, что ты меня разлюбил».
И теперь Гребенников, встречая знакомых, говорил:
– Новость: Валя уехала.
Голос его был ровный:
– Да, совсем уехала. В какой-то маленький городишко. Нет, не на родину – куда-то на Волгу, адрес не оставила…
Месяца через два в его голосе уже можно было расслышать радость:
– Разошлись?.. Мы ведь давно разошлись. Да, я один. Аспирантуру она бросила – все бросила. Радуюсь?.. Да, пожалуй, радуюсь. Первые дни было тоскливо, уехала – это все равно что умерла. Ну хорошо, пусть преувеличиваю… Но главное вот в чем: сначала я печалился, а теперь вдруг почувствовал себя счастливым.
Гребенников был похож на человека, оправившегося после тяжелой болезни. Иногда, рассказывая, он вдруг плакал:
– Я живым себя почувствовал! Живым!..
Глава 6
Прошло еще три или четыре года. Гребенников стал известным инженером. Что называется, с именем. Валя так и исчезла, не было даже слухов. Тиховаров был уже с хорошей, признанной диссертацией.
Вот именно. Каждый ушел в свое. Волна кончилась, распалась – мы как «мы» перестали существовать. Никто и никого не видел, да и, кажется, не хотел видеть. А случайные встречи это подчеркивали. Дважды или трижды я встречал своих знакомых в метро, а они меня «не заметили», обошли стороной, чтоб не здороваться. А ведь я ничего не сделал им плохого и не подсмеивался над ними в ту пору, когда мы были дружны. Не пытался соблазнять их жен. Не был горьким пьяницей. И не стал бы тут же одалживать у них денег.
А затем я сам дважды обошел стороной кого-то из наших, уже других. Они ничего мне не сделали плохого. Не подсмеивались. Не были горькими пьяницами. И так далее.
Я даже не успел подумать, почему я их обошел стороной. Это было машинально. Без эмоции. Без
