– Мы придумали! Давай не в музей, а в аквапарк!
– Куда-куда? – Растерявшись, женщина ловила их цепкие руки, бросая беспокойные взгляды на гостью. Больше всего она опасалась, что та осмелится продолжать свою игру при детях, однако, по всей видимости, блондинке тоже стало не по себе. Она глядела на детей настороженно и чуть смущенно, словно в их присутствии ясно осознала нелепость своих претензий.
– В аквапарк! – отчеканила Алина. – Не бойся, мы узнали, как доехать!
– А еще можно в дельфинарий, – выдвинула версию более благоразумная Ульяна. – Это даже познавательно! Почти как музей!
– Куда уж познавательней! – Марине наконец удалось завладеть их руками. Она слегка их встряхнула, привлекая к себе внимание: – Ну вот что, сейчас вы завтракаете, – она снова взглянула на блондинку, – на кухне. Идите, возьмите себе овсяные хлопья, подогрейте молоко… Сумеете сами? Я занята.
– А потом в аквапарк. – В устах Алины это был даже не вопрос, а утверждение. Марина только рукой махнула, отпуская девчонок на свободу. Когда те исчезли, непривычно молчаливая Надежда только покачала головой, явно не одобряя подобной программы дня. Марина едва обратила на нее внимание – ее взгляд был прикован к блондинке.
– Значит, договорились, – наигранно-бодрым тоном обратилась она к гостье. – Я созваниваюсь с Михаилом Юрьевичем и уверена, через несколько часов вы сможете подъехать к нему в банк и забрать деньги.
– Нет-нет! – воскликнула та, делая забавную возмущенную гримаску. В ней было нечто инфантильное, изнеженное – обычно так ведут себя женщины, заигравшиеся в детство и обласканные мужским вниманием. – Пусть он расплатится, как мы договорились.
– А как вы договорились? – изо всех сил сохраняя любезный вид, осведомилась Марина. «Может, лучше ее не отпускать? – попутно соображала она. – Милиция? Нет, много шума, и что я им скажу? Когда еще приедут… Позвонить на вахту, попросить ее задержать… Поднимет крик? Ну и пусть орет, все равно правда на моей стороне! Что это за шантаж – ни на что не похоже! Слышала я, что богатых людей любят доить, но чтобы так дико… Может, она вообще наводчица? Срочно позвонить Мише…»
– Михаил Юрьевич знает, как мы договаривались, – обиженно ответила та. – И Генрих Петрович, между прочим, тоже в курсе.
«У нее, похоже, был хороший осведомитель! Всех знает!»
– А вчера, когда я пришла к нему и спросила, где мои деньги, – с нараставшим возмущением в голосе продолжала блондинка, – он стал мне угрожать, что в дурдом засадит, и чего еще не наговорил, свинья! Денег не дал, зажал, конечно, и заявил, что Михаил Юрьевич приказал гнать меня в шею! Я требовала его телефон, он не дал, а я, дура, раньше не догадалась взять… Откуда я знала, что Генрих упрется? По- моему, – она доверительно понизила голос, – он просто зажал деньги! Думает, что это ему с рук сойдет?
– Возмутительно. – Марина тревожно прислушивалась к звукам в конце коридора – судя по всему, девчонки в эту минуту переворачивали кухню вверх дном. – Извините, пожалуйста, но сейчас мне придется заняться детьми. Давайте обменяемся координатами. Как вам можно позвонить?
– Пожалуйста. – Отведя душу, визитерша стала куда доброжелательней. Присев к столу, она черкнула пару строк на полях газеты, забытой Банницким: – Это мобильный, а вот домашний. И ради Бога, не делайте больше посредником этого паршивого психиатра! Как он мне душу вымотал за пять лет, вы не представляете! Так не смотри, так не улыбайся, этого не делай, того не смей! Думаете, легко изображать сумасшедшую?! О, я свои деньги честно заработала, не сомневайтесь! Одна изоляция чего стоила! Спасибо, наняли компаньонку, но мне же и перед Наташей приходилось притворяться! Легко это? Не жизнь, а «Семнадцать мгновений весны»! Даже пришлось научиться курить, как Ксения, потому что я сама не курила! Кто мне это компенсирует?!
И, словно в доказательство своих слов, она снова закурила. У Марины началось что-то вроде раздвоения личности – одна часть сознания приказывала немедленно избавиться от подозрительной бабенки, другая жадно требовала дополнительной информации. «Она будто бредит, но в этом бреде есть что-то странное… Говорит так, будто сама себе верит, и уж очень подробная выдумка…» Наконец Марина справилась с сомнениями и решительно подошла к блондинке:
– Разрешите, я вас провожу. Я не выгоняю, не подумайте, но дети…
– Да, да, – неожиданно покладисто согласилась та. – А детей жалко, правда? Я видела их раньше только на снимках. Такие хорошенькие девочки!
Не найдясь с ответом, Марина кивнула и проводила гостью на веранду. Там она еще раз клятвенно пообещала прояснить вопрос с ее гонораром и, распрощавшись с блондинкой, проследила, как та бодро удаляется по дорожке по направлению к воротам. Когда ее джинсовая курточка перестала быть видна из-за деревьев, Марина вернулась в дом и застала Надежду в той же позе – у двери на стуле, странно обмякшую, неподвижную. В этот миг та казалась значительно старше своих пятидесяти лет.
– Надежда Юрьевна, мне в самом деле некогда принимать гостей, – вплотную подошла к ней Марина, но, увидев выражение ее лица, осеклась. – Вам плохо?
Вместо ответа та лишь прикрыла тяжелые припухшие веки. Нездоровый багровый румянец сбежал с ее лица, теперь оно было пепельно-серого цвета. Женщина выглядела больной.
– Вам надо прилечь, – засуетилась Марина, осторожно беря ее под руку и помогая встать. – Осторожно… Идемте в вашу комнату, там, кажется, еще и постель не убирали… Это сердце, да? Я вызову «скорую»!
Та молча подчинилась ее заботам и, поднявшись с помощью Марины на второй этаж, прилегла на постель. Марина бросилась к телефону, стоявшему рядом, на прикроватном столике, сняла трубку и уже набрала «О», когда слабый голос ее остановил:
– Не нужно! Я полежу и уеду сама.
– Но тогда примите хотя бы лекарство! – Марина положила трубку и в смятении взяла руку Надежды, пытаясь нащупать пульс. – У вас что-нибудь есть с собой?
Но та ее, казалось, не слышала. Уставившись в пространство остекленевшими глазами, тяжело дыша, Надежда еле слышно пробормотала несколько слов, которых Марина не разобрала.
– Что? – склонилась она над постелью. – Нет, я все-таки вызову «скорую»!
– Эта девица могла говорить правду, – шепотом повторила та, переводя взгляд на Марину. – Ты ничего не знаешь…
– Молчите! – приказала женщина, чувствуя, как в позвоночник впиваются крохотные ледяные коготки. – С этой девицей все ясно!
– Она не шантажистка. – Надежда закрыла глаза, мучительно поджала губы, явно борясь с болью. – Неужели ты не понимаешь, что она не врала? Ксения… Пять лет ни строчки, ни слова по телефону, ни снимка для детей – ничего! Миша говорил, она в плохом состоянии и нельзя допускать контактов, и я верила, и дети верили… Я и сама была как дитя – ведь можно было догадаться, что он меня обманывает!
Обессилев, Марина присела на край постели. В голове у нее внезапно стало очень пусто – оттуда будто ветром выдуло все мысли. Не осталось ни страха, ни простого удивления – только странная, какая-то животная покорность судьбе. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной, как здесь, сейчас, рядом с пожилой больной женщиной, произносящей совершенно безумные слова.
– Ведь я вообще не видела Ксению после того, как с ней это случилось, – продолжала исповедываться та, пошарив по одеялу и найдя безвольно обмякшую руку молодой женщины. Надежда сжала ее ледяными, слабыми пальцами: – Да признаться, и не рвалась увидеть. Мы не были друзьями, я никогда не говорила с ней, как с тобой, она всегда казалась мне авантюристкой, охотницей за деньгами… Миша в ней души не чаял, ничего не замечал, а я видела, что она живет не с ним, а с его карьерой. Сама-то была всего-навсего из секретарш, он заметил ее случайно, влюбился без памяти, а эта хитрая бестия даже пальчика ему потрогать не дала, пока не женился! Любя, так с мужчиной не поступают! Ну я ни во что не вмешивалась, хотя было время, когда мое слово что-то для него значило… Он и обратился ко мне за помощью к первой, когда она сошла с ума… Это была наша с ним тайна, одна на двоих.
Женщина провела рукой по лбу, что-то припоминая, открыла помутневшие от боли глаза:
– Я уехала с детьми в Англию и дальше узнавала о ней только с его слов. Ксения сделала то, Ксения
