До сегодняшних – ничего. Есть антология «Машины», такой черный чемоданчик с дисками, там имеются старые записи, где я играю. Их немного, но они есть. «Продавец счастья», «Очки с розовым стеклом», парочка тем на английском. В определенный момент я играл с «Машиной» целую программу. Мы даже репетировали какую-то песню моего сочинения, но она не прижилась.
Как меня можно было навещать? Я служил на советско-китайской границе. Через полгода сам приехал в Москву, в отпуск. На барабанах в «Машине» уже играл Кавагоэ. Я с ними как-то немного побаловался на репетиции… Но у меня вызревали тогда свои планы. В армии я много занимался в ансамбле, у нас там подобрался сильный состав, инструменты были. Я вышел оттуда готовым, профессиональным музыкантом. Меня сразу выхватили «Добры молодцы». Еще во время службы я получил приглашение и от «Веселых ребят», которые приезжали в те края на гастроли. Но это к делу не относится. Я с удовольствием вернулся бы в «Машину», если бы они меня ждали, как девушка ждет.
Ну, они не могли стоять на месте. Ты хочешь, чтобы я потребовал от пятерых человек положить мне под ноги два года своей жизни? Они совершенствовались, репетировали, да и отношения свои укрепляли. Я переписывался с Макаром, пока служил. Однажды он мне прислал совсем свежую запись. Намотал на кусок картонки магнитофонную пленку «Тип-2» и прислал. Там было две песни: «Летучий голландец» в исполнении «Машины» и только что сделанная «Цветами» «Есть глаза у цветов». Я смотал эту пленку на бобину, и на каждом сгибе запись крякала. Слушалось забавно…
В общем, отношения мы поддерживали. А когда я пришел из армии, на барабанах по-прежнему играл Кавагоэ. И как я мог вернуться в «Машину» в этой ситуации? Сказать Каве – пошел вон отсюда?! Мне «машинисты» нового предложения не сделали, а сам я постеснялся предлагаться. Они там все горели, планы у них какие-то были обширные…
Году к 73-му перед нами открылась очередная поляна музыки. С нами играл Игорек Саульский, а он был музыкантом совсем продвинутым и ежедневно знакомил нас со свежими записями. То Элтона Джона притаскивал, то Стиви Уандера, то Сантану. Все это влияло на нас невероятно, ибо попадало на не засеянную еще почву. Мы тут же начинали сочинять какие-то вещи, используя элементы, которые только что услышали.
Как-то, году в 74-м, я ехал в метро и влюбился в парочку, обнимавшуюся у дверей вагона. Это были настоящие хиппари, красавцы-хиппари. Она во всем черном, в черной шляпе, пальто, длинноволосая. Он тоже во всем черном, с бородой, в темных очках, с длинными волосами, а в руках у него футляр от фирменной гитары. Тогда увидеть подобную картину можно было куда реже, чем сейчас встретить автомобиль «бентли» на московских улицах. Парочка вышли на «Университете», и я двинулся вслед за ними, хотя ехал до «Юго-Западной». Они пошли в сторону МГУ, и я туда же. Не мог от них глаз оторвать. А спустя несколько месяцев попадаю на концерт в общаге 2-го Мединститута, на улице Волгина. Там выступают «Машина Времени» и «Фламинго» – такая венгерско-советская группа, в которой играл на гитаре Андрюха Большаков. Причем, «Машина» играет первой. И я вижу на сцене того эффектного хиппаря, которого запомнил на всю жизнь. Оказывается, это Игорь Дегтярюк, и он играет в «Машине»!
Выглядело все примерно так: выходит на сцену: этот сумасшедший Дегтярюк с фирменной гитарой, весь в черном, а глазки синенькие, злые. Макаревич в какой-то цветастой гавайской рубахе с прической шире плеч а-ля Анджела Дэвис и басовой гитарой. И испуганный, полуголый Японец (Сергей Кавагоэ) садится за барабаны. Как это фирменно смотрелось в подвале! Я представить себе не мог, что у нас в «совке», вот в этом абсолютно сером обществе, где на улице одно пальто от другого не отличишь, вдруг возникла такая группа!
Они играли в основном англоязычный материал. Джими Хендрикс, Джонни Винтер и другая «фирма». Пел-хрипел Дегтярюк. Там был единственный микрофон на большой стойке. Его затем переносили к Макаревичу и он исполнял две вещи – «Продавец счастья» и «Битва с дураками».
Я бы не сказал, что причиной моего ухода стали исключительно конфликты с Кавой. Скорее речь о каких-то общих противоречиях внутри группы. Повзрослев, я понял: когда возникают разногласия в коллективе, даже между двумя людьми, то, если разбираться в психологии конфликта, окажется, что в нем участвуют значительно больше человек, а не только те двое, у которых ситуация приобретает форму открытой ссоры.
В той истории меня не устроило то, что Кава «в двадцать четвертый раз», как я это сказал тогда, собирался поступать в институт, и из-за этого мы не могли поехать на юг, в международный лагерь «Буревестник», чтобы поиграть там музыку, которая нам приятна, при этом отдохнуть, и может найти что- то новое. Сергей поступал в вузы постоянно. Поступал и бросал их. На одном из наших общих собраний я повторил, что считаю бессмысленным то, чем он занят. «Зачем заново куда-то поступать, если можно просто учиться в тех вузах, куда ты уже поступил раньше. Но надо тогда посещать занятия, сдавать экзамены. А ты на лекции не ходишь, экзамены не сдаешь, и поэтому тебя вышибают. Зачем опять тратить время на то, что в результате приведет к тому же результату? Ты снова не будешь учиться, тебя опять вышибут, а мы сейчас из-за тебя потеряем летний сезон».
Нет, в «лагерях» мы играли бесплатно. Нам было интересно. Там кроме наших студентов отдыхали и иностранные. Играть для них – иная история. Они по-другому реагировали, слушали. Если они нас принимали хорошо, значит, мы чего-то начинали из себя представлять. «Машина» же играла очень много западной музыки. Если брать, скажем, концерты 1972 года, когда мы впервые поехали в «Буревестник», то процентов восемьдесят репертуара, даже больше, у нас составляли песни разных зарубежных групп и исполнителей. Хороший прием там давал дополнительные моральные силы в том числе и для того, чтобы делать свои песни.
И еще, конечно, концерты в летних лагерях приносили группе большую известность. Все студенчество московское, питерское и из других городов Союза съезжалось в район этих лагерей, в поселок Вишневка. Там было три международных лагеря, и в каждом играла какая-то группа. Это был фантастический промоушн! Ведь основу нашей подпольной работы в течение года составляли выступления на студенческих вечеринках, в студенческих кафе. Успешные, бесплатные выступления в «Буревестнике» обеспечивали нас заказами на весь предстоящий сезон.
Макар в этот момент, как всегда, молчал. Проблему обострил Кава. Он сказал: «Либо я, либо он». А я ответил: «Раз ты так ставишь вопрос, то поскольку я пришел к вам в группу, а не наоборот, то я от вас и уйду». Совершенно спокойно сказал. И ушел в «Високосное лето».
Понимаешь, я был и являюсь человеком очень самостоятельным и не терпящим попыток меня подчинить. Я могу согласиться с тем, что кто-то сильнее или умнее меня, даже с тем, что кто-то главнее меня. Но подчинить меня своей воле невозможно. Так было с детства.
Впрочем, вскоре я вернулся. И мы немного проиграли в составе: я, Макар, Кава, Алик Микоян, Игорь
