знакомы!
– Ну брось… Ну скажи…
Но Этери настойчиво играла в неведение.
– Не знаю, о чем ты. Если о постели – у меня с Саввой чисто деловые отношения.
– Вы ушли из клуба вместе.
– Но эту ночь я провела одна у себя дома, – упорно лгала Этери.
Это было даже не совсем неправдой. Савва ее не выдаст. Да, он подловат, в чем Этери имела случай убедиться, но он не станет хвастать, что провел с ней ночь. Часть ночи. Это повредило бы в первую очередь ему самому. Женщины не любят болтливых мужиков, не умеющих хранить секреты.
– А он, между прочим, неженат, – гнула свое подружка. – Ну разведен, конечно, но сейчас он один.
– Это не повод вешаться ему на шею. Извини, но Савва не в моем классе. Я ему помогала работу найти. Ну пока, Ир, извини еще раз, у меня дел по горло.
Они ехали по Москве. Утренний час пик прошел, но движение было плотное. Как бы не опоздать.
Этери прислушалась к своим ощущениям. Вчерашнего надрыва не было, но все же слегка замутило. Рассказать кому-нибудь? Маме? Кате? Софье Михайловне? Нет. Ни с кем она делиться не будет. Ну было. Было и прошло. Она сделала глупость. Очень распространенную, всем хорошо знакомую глупость: в отместку одному мужику переспала с другим. Хуже стало только ей одной. И все, хватит об этом. Жизнь продолжается. Надо подумать о делах. Надо найти секретаря.
После уроков – с детьми и со взрослыми – Этери поделилась с Евгенией Никоновной и Софьей Михайловной своей идеей выставки детского рисунка.
– Мы можем сделать из этого фандрейзер.
– Продавать рисунки? – спросила Евгения Никоновна.
– Нет, продавать не будем, хотя… почему бы и нет? Сделаем из этого игру. Представляете, как они будут гордиться, что их рисунки заработали приюту много денег?
– Их рисунки дороги родителям, – возразила Евгения Никоновна.
– А родителям они новые нарисуют, – поддержала идею Этери Софья Михайловна.
– Ну тогда решено: делаем выставку.
И все три женщины радостно переглянулись.
Выйдя из приюта, Этери позвонила отцу.
Он преподавал в Суриковском институте и в Академии художеств. И там, и там у него были аспиранты.
– Папа, здравствуй. Ты можешь сейчас говорить?
– Могу, у меня заседание кафедры только что закончилось.
– А ты где? – спросила Этери.
– Я на Пречистенке.
Значит, Академия художеств. Отлично, это близко.
– Пап, я тут неподалеку, давай встретимся, посидим где-нибудь. Давай в «Ванили». Я угощаю.
Авессалом Элиава был человеком небедным, но не мог себе позволить вот так запросто пойти в дорогой ресторан «Ваниль». У его дочери в этом смысле было куда больше возможностей. Но она с радостью обменяла бы все свои деньги на жизнь в полноценной семье, на душевный покой.
Они договорились встретиться прямо на месте. Кто первый придет, пусть закажет столик и предупредит метрдотеля, что ждет гостя.
Отец пришел первым, но и Этери вскорости присоединилась к нему.
– Как ты, папа? – спросила она, садясь за стол.
– Я-то в порядке, а вот ты немного осунулась, как мне кажется.
– Работаю много. Я об этом и хочу поговорить, пап. Хочу нанять секретаря. Подберешь мне кого- нибудь? – продолжила Этери, когда им принесли меню и они сделали заказ. – И Алину я хочу уволить. Все равно ей защищаться скоро. Но на ее место у меня уже есть человек.
Авессалом Александрович глянул на дочку с легким раздражением. Это был отголосок их давнего спора. Он считал, что студенты должны учиться, недаром само слово «студент» буквально означает «учащийся». Но все они в последние годы предпочитали работать и ради работы, как ему казалось, жертвовали учебой. Со второго, некоторые даже с первого курса, – а уж с третьего все поголовно! – устраивались на работу.
– Ты же знаешь, как я к этому отношусь! – вздохнул он. – Вот только что назначил одному время на пересдачу зачета, а он мне: я в этот день не могу, у меня работа! А зачем тогда учиться? Ради «корочек»?
Этери улыбнулась. Им подали закуски, она принялась за еду. Слава богу, наконец-то проголодалась.
– Прикажешь им на стипендию с голоду помирать? Ее на проездной не хватает! Может, им вагоны разгружать? Они художники, им надо руки беречь. По-моему, работа – это однозначно хорошо. И хорошо, что они ее ценят.
– Выше учебы? – возмутился отец.
– Папа… Лучше работать, чем водку глушить или наркотики. Я в приюте такого насмотрелась…
– Не понимаю, что ты там делаешь. – Это был еще один спор, не столь давний, но не менее ожесточенный.
– Преподаю, – спокойно ответила Этери.
– Ты могла бы преподавать в академии…
– Спасибо, не хочется. Ты же знаешь, как я отношусь к господину Церетели.
– А что тебе дает твой приют?
– Спасение, – совершенно искренно признала Этери. – Давай к делу, пап.
– Конечно, я могу кого-нибудь порекомендовать, но ведь это работа на полный день…
– Точно, – с улыбкой кивнула Этери. В присутствии отца она изо всех сил старалась казаться веселой. – Но мне не нужен студент, можно же найти аспиранта! На сессию буду отпускать, обещаю.
Отец помог ей найти секретаря. Этери побеседовала с несколькими аспирантами, и один показался ей перспективным.
– Я был у вас на последней выставке на Винзаводе, мне понравилось, – сказал он.
Это была выставка мастера прекрасного женского/детского тела.
– А я думала, меня за нее пришибут, – насмешливо отозвалась Этери. – Рецензии были просто погромные.
– Не обращайте внимания. Это стиль, даже тренд, ничем не хуже любого другого. Возьмите Роба Хефферана или Стива Хэнкса. Тот же стиль, только еще ближе к фотографии. И они оба бешено популярны.
– Они оба мне совсем не нравятся, – призналась Этери. – Наш все-таки живее, теплее, ближе к живописи. Хоть видишь работу кисти. А у Хефферана, да и у Хэнкса тоже мне непосредственности не хватает.
– Но они оба работают в формате «Сусанна и старцы»[22].
– Вовсе нет, – возразила Этери. – Формат «Сусанна и старцы» – это распаленная похоть. А тут? Где тут похоть? Фигуры статичные, позировочные, холодные до ужаса. Техника сумасшедшая, особенно у Хэнкса, но приходится высматривать какую-то там легкую размытость в уголке, чтоб понять, что это все-таки не фото. Мне это неинтересно. И оба – типичные ханжи. Все задрапировано до подмышек. Почему не сделать настоящее честное ню? Это умели еще Веласкес и Гойя! – Она помрачнела. – Наш тоже драпирует интимные места.
– Ничего, на вашу выставку очереди стояли, – утешил ее молодой человек.
Его звали Иннокентий, но он сказал, что ему это длинное пышное имя не нравится, и попросил называть его Кенни.
– Как в «Южном парке»? – спросила Этери. – Его же убивают в каждой серии! – И она изобразила страдальческий возглас из мультфильма: – «Они убили Кенни!»
– Ничего, в каждой новой серии он воскресает как ни в чем не бывало. Кенни-неваляшка, – улыбнулся Кенни.
