– Здесь проведена экспертиза холста, грунта, рисунка, палитры, красочного слоя. – Ей надоел этот спор, раздражала собравшаяся вокруг толпа, в которой многие, что и неудивительно, понимали по-русски. – Если все это на вас не действует, можете не покупать картину. А я поторгуюсь.
С этими словами Этери направилась к выходу из зала. Человек из Третьяковки бросился за ней следом.
– Зачем выкладывать такие деньги? – возбужденно заговорил он уже в холле. – Я собью цену, лот снимут с торгов, и можно будет взять его гораздо дешевле.
Этери повернулась и окинула его холодным взглядом. Присмотрелась к бейджику, прицепленному на лацкан пиджака. Транскрибированная латинскими буквами фамилия… Смешно, но на бейджике было написано «Tretyakov».
– Надеюсь, вы не родственник Павлу Михайловичу? Или вас записали по месту работы?
Третьяков не ответил на вопрос. Его занимало совсем другое:
– Не мешайте мне. Вам все равно картину не купить, у вас таких денег нет.
– Денег у меня столько, что вы не поверите. Извините, мне надо позвонить.
Третьяков тщился еще что-то сказать, даже протянул руку, чтобы ухватить ее за рукав, но Этери, брезгливо дернув локтем, ушла. Низенькому, с коротенькими ручками и ножками Третьякову было не угнаться за ее размашистым шагом.
Этери пересекла просторный холл и остановилась в дверях. Ей хотелось курить, а на улице опять вздумал накрапывать дождик. Ну а что еще в Лондоне может быть нового?
Затянувшись сигариллой, Этери вынула айфон. В Москве уже три часа дня. Она набрала сотовый номер Веры.
– Можешь говорить?
– Могу. Я дома, на больничном.
– А что с тобой? – встревожилась Этери.
– Токсикоз. Я решила родить третьего.
– Молодчина! – растрогалась Этери. – Поздравляю.
– Поздравлять потом будешь, в июне. Если все будет в порядке.
– Конечно, все будет в порядке! Даже думать не смей! Но ты можешь поговорить о деле?
– Я тебя внимательно слушаю.
– Верочка, почему ты мне ничего не сказала про «Распятие»? Вас эта картина не интересует?
– Есть сомнения в подлинности, – ответила Вера. – Не хотелось бы нарваться, как Вексельберг с «Одалиской»[34].
– Вот как раз «Одалиску», – авторитетно заговорила Этери, – я бы за Кустодиева никогда не купила. Я бы тебе сразу сказала, без всякой экспертизы, что это подделка. Примитивная компиляция, набор приемов по известным картинам Кустодиева. А тут подлинный Ге, за это я ручаюсь. Промежуточный вариант между версиями 92-го и 94-го годов. Первая версия, из музея д’Орсэ, мне больше нравится. Там есть воздух, фигуры подняты над землей, колени согнуты, а в швейцарской версии они практически стоят на земле, и второго разбойника нет. Эта работа тоже найдена в Швейцарии, но здесь колени согнуты, воздух есть, все три фигуры в наличии. Но добрый разбойник с повернутой к Христу головой уже проработан… Да что я тебе рассказываю, ты же каталог видела!
– А провенанс?[35] – с сомнением спросила Вера.
– А вот как раз на провенансе Кристи и погорел с «Одалиской». Провенанс не вызывал сомнений. Но Кустодиева всегда подделывали, и в 20-х годах, и в 30-х. Я уверена: продавец добросовестно заблуждался, думал, что у него подлинник. Но его или того, у кого он покупал, тоже когда-то надули, только и всего. А вот Ге никто не подделывал, за границей он успеха не имел, его только теперь начали ценить. Да, эта картина взялась неизвестно откуда, ее нашли на каком-то развале, она валялась на земле, по ней ногами ходили, но, Вера, я читала экспертизу. Экспертиза проделана виртуозно. Есть анализ по углероду, датировка точная. Есть холст, грунт, рисунок, красочный слой, – Этери перечислила все, о чем только что говорила с типом из Третьяковки. – Плюс искусствоведческая экспертиза. У меня нет сомнений, что это Ге. Нет, если вы не хотите покупать, я не настаиваю, но тут возник один субъект, говорит, что из Третьяковки, хотя я лично никогда его там не видела, и начал скандалить, что это не подлинник. Цену сбивал. Он мне потом так и сказал, битым словом, что добьется снятия с торгов и купит по дешевке, чтоб я ему не мешала.
– А так бывает? – удивилась Вера.
– Можешь не сомневаться. Покупает для какого-нибудь толстосума, а тот потом государству скинет от щедрот своих в обмен на акции чего-нибудь сугубо нефтяного или алюминиевого. Или перепродаст, но уже по другой цене. Мне просто обидно за того чувака, ну, эксперта. Я его хорошо знаю, это классный эксперт, Леннокс-Дэйрбридж из Королевской академии. Что-нибудь да значит.
– Я поговорю с Альтшулером, – пообещала Вера. – Тебе стоит самой с ним поговорить. Изложи все, что мне сказала.
– Ой, лучше бы ты сама! Я твоего Альтшулера на дух не переношу.
– Но почему? Что он тебе сделал?
– Мне – ничего. Бросил жену с детьми и завел себе трофейную куклу.
– Этери, – принялась убеждать Вера, – Альтшулер очень хороший человек, ты о нем ничего не знаешь. Никого он не бросал, жена сама от него ушла. Ей не нравилось, что он так много работает. Но они мирно расстались, и жена с ним до сих пор в хороших отношениях. А трофейная кукла – милая добрая девочка. Ну глупенькая, но не всем же быть умными! Мы с ней дружим, она никому зла не делала, знаешь, как маленькая княгиня у Толстого. И его она очень любит. Так что зря ты так.
– Ладно, уговорила. Но все-таки лучше бы ты сама.
– Попробую. А как там все остальное?
– Фонвизина я обязательно куплю, если даешь карт-бланш. Чехонина тоже. Есть Борис Григорьев, ну, это ты знаешь, и есть прекрасный Целков, но дорого просят. Фонвизин идет одним лотом, – добавила Этери.
– Купи Целкова, – распорядилась Вера, – а Григорьева… посмотрим, как пойдет дело с Ге.
– Я боюсь, что Григорьев будет торговаться в последний день, когда уже денег ни у кого не останется.
– Давай не будем загадывать, – предложила Вера. – Как пойдет, так и пойдет. Я звоню шефу.
– Давай. Я на связи, если что.
Этери дала отбой, повернулась и увидела в мраморном холле высокого худощавого мужчину. Он стоял примерно в трех шагах от нее и улыбался… улыбался прямо ей. Он ей сразу понравился. Мгновенно. Не красавец, но славное, симпатичное лицо диккенсовского благородного чудака.
– Спасибо вам от того чувака. Простите, я невольно подслушал ваш разговор… – Он сделал всего шаг, один длинноногий шаг, и оказался рядом с ней. – Но я не смог уйти. Вы так лестно обо мне отзывались… Большое вам спасибо. К тому же вы отрезали мне путь к отступлению.
Этери спохватилась, что стоит в дверях и загораживает проход. Она шагнула внутрь, а он попятился, давая дорогу. До нее не сразу дошло, что он говорит по-русски. Она устремила взгляд на бейджик, свисающий с лацкана твидового пиджака с замшевыми заплатками на локтях. На бейджике значилось: I. C. Lennox-Darebridge, R. A.A. expert [36].
– Это вы? – ахнула Этери. – Простите, я не знала…
– Да за что ж прощать-то? Было чертовски приятно слушать, как вы меня хвалите. Прямо в краску вогнали.
Этери протянула ему руку.
– Меня зовут Этери Элиава. Я представляю российский банк «Атлант».
Он охотно пожал ей руку.
– Ну а меня вы уже знаете. Айвен Сирил Леннокс-Дэйрбридж. Просто Леннокс, Дэйрбридж – слишком длинно.
– Айвен Сирил? – переспросила Этери. – То есть Иван Кирилл?
– Друзья зовут меня Айси.
У него была подкупающая улыбка.
– Айси в смысле «icy»? Ледяной?
