— Да теперь-то зачем они мне? Теперь они
Вера решила пропустить эти слова мимо ушей. Что тут скажешь?
Опять ей пришлось идти на совет директоров.
Опять, когда она изложила схему, вице-президент банка начал возражать:
— Хотите нас по миру пустить? Почему мы должны прощать дебитору последний взнос?
— Вот, я все рассчитала. — Вера раздала присутствующим листы со своими выкладками. — Если дебитор платит вовремя, к моменту внесения последнего взноса вся взятая в кредит сумма уже выплачена с лихвой. Более того, мы как в магазине — закладываем в выплату процент на воровство. Если из десяти кредитов нам вернут восемь, уже считается, что мы ведем дела успешно…
— Ну, положим, если нам не вернут кредит, мы заберем обеспечение, — проворчал президент банка.
— Да, — кротко согласилась Вера, — но это суды, тяжбы, морока, опись имущества, трата времени, сил и денег. А разве не было случаев, когда безнадежный кредит приходилось просто списывать? Дебитор обратится в правительство или в Думу, что у него градообразующее предприятие встанет и волнения начнутся, если мы ему долг не простим, и придется прощать. Но мы все равно не в убытке, потому что честный должник нам все заплатил — за себя и за того парня. Так почему бы не премировать его за дисциплинированность?
— Затем, — опять вмешался вице-президент, — что он и так нам все вернет. С какой радости нам его премировать?
— С такой, что в следующий раз он опять обратится за кредитом к нам. И не он один. Многим понравится. Лучше поощрять честных, чем наказывать обманщиков.
— То есть вы предлагаете сделать рекламную кампанию? — уточнил кто-то из директоров. — А что, может сработать.
— Начнут злоупотреблять, — покачал головой вице-президент.
— Можно попробовать, — изрек президент, и вопрос был решен.
Галина Викторовна осталась страшно недовольна и еще долго разговаривала с Верой, не глядя в глаза, но постепенно отошла и смягчилась. Никто из сотрудников отдела не давал таких толковых рекомендаций, как Вера Нелюбина.
На всякого рода мелкие пакости, которые устраивали ей сослуживцы, Вера старалась не обращать внимания. «Меня все это не касается», — говорила она себе, как в детстве, когда жила с сестрой и матерью, становясь невольной свидетельницей, а иногда и жертвой их обманов, интриг, скандалов. Платила головными болями, приступами тахикардии, жестокой бессонницей, но никому не жаловалась.
Но она была одинока. В банке работало много молодежи — ее сверстников и чуть постарше, — но среди этого «офисного планктона», как презрительно называли их в прессе, Вера чувствовала себя чужой, да и они не жаждали принять ее в свою компанию. Она не курила, не водила машину, не посещала никаких модных «точек», она была провинциальна и откровенно бедна: банковский фирменный прикид не из магазина «Васса», а бог знает с какой толкучки. И к тому же у нее был ребенок, а мужа не было. О чем с такой говорить?
Правда, к ней часто обращались с вопросами. Удивительно, как подобные вещи распространяются в закрытых сообществах, но Вера мгновенно прослыла «ходячей энциклопедией». «Слушай, вот ты все знаешь…» — говорили ей и спрашивали что-то по работе или как разгадать трудное слово в кроссворде. Самое интересное, что точно так же к Вере обращались и одноклассники в Сочи, в том числе и Зина, и Антонина Ильинична. Мало того, то же самое ей говорил Андрейка!
— Мам, вот ты все знаешь…
Ничего такого сущностного она не знает, решил планктон. По работе или слово в кроссворд подсказать — пожалуйста. А помимо этого, говорить с ней особо не о чем.
С сослуживцами старше себя Вера тоже не находила общего языка. Особенно много хлопот доставляла ей молодящаяся дама неопределенных лет с кукольным личиком и белыми, как кость, крашеными волосами по имени Алла Кирилловна Иллевицкая. Алла Кирилловна не только работала в одном отделе с Верой, но и сидела с ней в одной комнате.
Впрочем, сказать, что Алла Кирилловна работала, было бы большой натяжкой. Работать она не любила, зато очень любила себя. Любила поговорить о себе и тем самым немного напоминала Вере Елизавету Петровну из Долгопрудного. Надо было слышать, с какой переливчатой трелью выпевала Алла Кирилловна собственное имя-отчество и фамилию — в каждом слове двойное «л»!
Вообще-то люди в банке работали очень напряженно, перекуры устраивали редко, систему смело можно было назвать потогонной. Только отдел развития представлял собой «оазис социализма». Здесь шел бесконечный треп.
Алла Кирилловна изо всех сил старалась дружить с Галиной Викторовной Кривцовой. Обе любили поболтать, но у Галины Викторовны был свой кабинет, и, хотя Алла Кирилловна сидела у нее часами, время от времени ей все-таки приходилось возвращаться на свое рабочее место. И тогда она атаковала разговорами Веру. Своей трескотней она не давала Вере сосредоточиться, но… сказать ей об этом? Вроде бы неудобно. Вера старалась не обращать внимания, пропускать мимо ушей… Не тут-то было. У Аллы Кирилловны хватка была бульдожья, несмотря на всю ее жеманность.
Это Алла Кирилловна составила ту докладную насчет матери-одиночки, но, раз уж Веру на работу взяли, решила на всякий случай с ней подружиться, а дружить она умела только против кого-то. В отделе работала еще одна женщина предпенсионного возраста по имени Дора Израилевна Гуревич. Вот против нее Алла Кирилловна и решила дружить с Верой, тем более что это отвечало вкусам и убеждениям самой Аллы Кирилловны. Да и сидели они втроем в одном кабинете.
Искоса поглядывая на Дору Израилевну, Алла Кирилловна заводила с Верой разговоры… ну, например, о еврейской Пасхе и о маце, замешенной на крови христианских младенцев. Бедная Дора Израилевна изнывала, но молчала. Вера уже знала, что у нее на руках два инвалида — муж и сын, — поэтому она терпела, боясь, что ее уволят. А вот Вера, всегда робкая, стеснительная, забитая Вера дала антисемитке решительный отпор:
— Иудейские жертвоприношения — это вздор. За всю историю не было ни одного случая — ни единого! — когда евреи принесли бы в жертву христианина. Нет у них такого обычая.
— Откуда у вас такой апломб?! — возмутилась Алла Кирилловна. — Вы еще молоды! Вы жизни не знаете! Евреи замешивают мацу на крови христианских младенцев. Ученые точно-точно это доказали.
— Рецепт мацы описан в Ветхом Завете. Мука и вода, больше ничего, — спокойно возразила Вера. — Это было задолго до появления Иисуса Христа. Не говоря уж о христианских младенцах, — тут Вера позволила себе улыбнуться.
Алла Кирилловна тяжело задышала.
— Не понимаю, за что вы так евреев любите?
— А за что вы их так не любите? — в свою очередь удивилась Вера. — Что они вам сделали?
— Если бы не евреи, — авторитетно заявила Алла Кирилловна, сдвинув выщипанные пинцетом бровки, — я была бы очень богатой! До революции у нас семья была сказочно богатая. За моей бабушкой по материнской линии шесть пудов серебра давали в приданое! На подводах везли. Представляете, это был целый поезд. У нас до сих пор кое-что осталось, но так, по мелочи.
— Представляю, — кивнула Вера. — Я только не понимаю, при чем тут евреи.
— Верочка, ну вы же грамотная девушка! Евреи сделали революцию и все у нас конфисковали. Все большевики были евреи.
Вера улыбнулась. Выходит, подумала она, большевики сделали революцию специально, чтобы насолить бедной Алле Кирилловне и лишить ее шести пудов серебра. Но вслух она сказала другое:
— Ленин, Сталин, Дзержинский не были евреями. Как и многие другие. Калинин, Бухарин, Рыков, Томский, Пятаков, Киров, Молотов, Бубнов, Куйбышев, Жданов…
— Я просто удивляюсь, — покачала головой Алла Кирилловна, — как вы любую мысль ухитряетесь извратить.
Она осталась страшно недовольна. Дора Израилевна смотрела на Веру с мольбой и надеждой.
