Четырнадцатилетний сын — живое минное поле. Родители у него теперь — «предки», что они понимают? Он слушает «мощную» музыку, играет в серьезные компьютерные игры, катается на скейтборде и мечтает о мотоцикле. Водится с крутыми ребятами, сам уже крут, как яйцо или овраг. Срывается, нетерпелив — вылитый отец. Стал хуже учиться, дерзит, пару раз от него уже тянуло куревом.
Правда, Андрейка поклялся ей, что сам не курил, просто тусовался с ребятами. Вере хотелось надеяться, что это правда. Слава богу, в семейных спорах Николай всегда берет ее сторону. Не потому, что при детях полагается держать общий фронт, просто искренне, от души считает, что она права. И на том спасибо.
Антонина Ильинична год назад справила семидесятилетие. Хорошо посидели, дружно, но каких трудов Вере стоило положить ее в больницу на обследование, а потом отправить в Карловы Вары! Пришлось уговорить ее сестру Валентину Ильиничну, Зинину маму, составить ей компанию, иначе не поехала бы.
Наташа — солнышко, но она пуглива, как в свое время сама Вера. Надо бы уберечь ее от встречи с доктором Кречмером и его астеническим синдромом. Конечно, ее никто не терроризирует, как Веру в детстве…
— Алло! Алло! Вера, куда ты пропала?
Ну вот, мысли и сделали полный круг.
— Я тебя слушаю, мама.
Слушать не хотелось. Ужасно не хотелось вновь погружаться в скверные воспоминания, в гнусности и мерзости своего детства. Но от материнского голоса никуда не денешься. А рассказывает она о том, что Вере в общем-то хорошо известно. Это у мамы только что открылись глаза, а Вера давным-давно знает: у нее с Лорой был общий любовник. Иван Капитонович Коврижный. Тот самый третий секретарь горкома, отвечавший когда-то за туризм, спорт и прием столичных делегаций. Тот самый, что подарил маме ее «сет» с искусственно выращенными сапфирами. Тот самый, что погубил папу. Про его шашни с Лорой Вера знала еще тогда, в детстве. Но она была маленькой, многого не понимала и только потом выстроила в уме общую картину, а получив с опозданием на десять лет отцовское письмо и документы, начала вспоминать и сопоставлять.
В советские времена этот человек со сдобной фамилией метил очень высоко. Да, это он торговал наркотиками. Не лично, конечно, «толкал» — у него были исполнители. Неизвестно, какая доля шла этим исполнителям, сколько он выделял на «представительские расходы» — прием и ублажение московского начальства — и сколько оставлял себе. Уверовав в собственную неуязвимость, он отваживался на довольно-таки рискованные поступки.
Коврижный любил молоденьких. Сам в этом признался как-то раз, когда Вера, вернувшись домой из школы, застала его с Лорой. Они были полуодеты, растрепаны… Просто Вера была тогда еще слишком мала и не понимала, что это значит. И вдруг Коврижный, который был к тому же еще и подшофе, схватил ее и начал тискать. Вера так испугалась, что чуть не лишилась чувств.
— Ты чего, ва-а-аще, что ль, офонарел? — донесся до нее голос Лоры. — На хрен тебе сдалась эта страхуилка малолетняя?
Коврижный мгновенно отпустил Веру, по-отечески погладив ее по голове.
— Эх, девчуля, — вздохнул он мечтательно, — уж больно ты тощая, а то бы…
— Ва-а-аще озверел, — продолжала Лора. — А нарваться не боишься?
Коврижный, похоже, струхнул, но тут же снова взбодрился, добродушно развел руками.
— Ну что ж поделаешь, люблю свежатинку… Чем моложе, тем лучше. Так и тянет…
Лора вытолкала его из дома, а Вере подмигнула:
— Не бзди, это он… так… дурака валяет. Только маме не говори.
И Вера промолчала. В очередной раз. Может, если бы она сказала, папа бы не погиб? Но она была так напугана, что еще долго не могла опомниться. Да и не было у нее тогда слов все это описать. Она схоронила тот случай в глубине памяти, в самом темном углу, где скопилось много таких же страшных и гадких воспоминаний.
— Вера, ты меня слушаешь?
— Да, мама, я тебя слушаю.
— Я пригрела на груди змею! Я на нее, можно сказать, жизнь положила, а она… стакнулась с ним за моей спиной! — Лидии Алексеевне не хватило воздуха, пришлось всплыть из глубин негодования за новой порцией.
— Да, мама, я знаю, — вставила меж тем Вера.
— Они хотят выселить меня из дома… Что ты знаешь? — спохватилась Лидия Алексеевна.
— Что они стакнулась у тебя за спиной. Это началось еще тогда, в детстве. Он приходил, когда тебя не было дома. Я даже думаю, что первый аборт у Лоры был от него. Хотя теперь уже не докажешь…
Лидия Алексеевна не слушала:
— И ты только сейчас мне об этом говоришь?! Что ж ты мне сразу-то не сказала?
— Лора просила не говорить.
— А ты ее всегда слушала, — язвительно заметила Лидия Алексеевна. — Вы ж с ней были — не разлей вода. Ладно, что уж тут толковать… в пустой след… Вера, ты должна приехать. Я ничего не могу сделать, все документы у тебя. Ты же не хочешь, чтобы они устроили тут бордель?
— А ты что устроила в моем доме? Не бордель?
Впервые в жизни Вера чувствовала, как ее переполняет бешенство. И впервые в жизни поняла, что полнокровный, искренний, ничем не стесненный гнев куда лучше вечной подавленности и страха. Впервые в жизни ей хотелось даже не кричать, а орать, устроить скандал, швыряться вещами, выложить все, что накипело. Но она так привыкла владеть собой…
— Мне все равно, как вы с Лорой будете там разбираться. Не хочу в это встревать. Решайте сами как знаете.
— Вера… — Было заметно, что Лидия Алексеевна здорово перепугалась. — Я тебя умоляю… Ты должна приехать! Если вскроется то дело с завещанием… меня ж в тюрьму посадят, ты сама говорила! На меня уже анонимку написали! Сама ж небось, гадина, и написала…
— Мама, это ты мне?
— Что? Да при чем тут ты? Я думаю, это Лора.
— Вот оно что… — тихо, почти не обращаясь к матери, протянула Вера. — Вот почему ты так не хотела забирать ее из Москвы! Это же лишнюю комнату занимать. Такой убыток…
Лидия Алексеевна пропустила эти слова мимо ушей.
— Вера, я тебя умоляю, приезжай. Тут тебя чуть не с фонарями ищут… Помнишь, отец все с причалом с каким-то там выносным носился?
Да, Вера помнила. Папа разработал проект выносного причала для сочинского порта. И прислал всю документацию ей.
— Да, и что же?
— Они его теперь строить вздумали, а он запатентовал и патент завещал тебе! Без тебя — никак!
Вера приняла решение.
— Хорошо, мама, я приеду.
Ох, чего ей стоил разговор с мужем! Николай выслушал историю о завещании с каменным лицом, а потом ледяным тоном, так непохожим на его обычную экспансивную манеру, изрек:
— Одна ты не поедешь.
— Коля…
— Даже не начинай. Я еду с тобой.
— Ничего со мной не будет! Это не я их, это они меня боятся.
— Я еду с тобой, и точка. Кстати, где мы остановимся? Насколько я понял, в доме нам места нет.
— Ну что за вопрос, — рассеянно отмахнулась Вера. — Забронирую номер в гостинице… Но
