'Офис', и наш отечественный (если честно, чешский) программный пакет 'KancelА?'. От 'офиса' он отличался в худшую сторону некоторой нагромождённостью интерфейса, и отсутствием некоторых программ, например, тут не существовало аналога 'Визио'. Однако, пользоваться 'Канцеляром' было довольно удобно, и я освоил его быстро, в течение нескольких дней. В составе чешско-советского творения находились такие программы, как текстовый редактор 'SlovnМk', чудовищно, избыточно мощная математическая программа 'Суперкальк' (простое перечисление имеющихся математических, финансовых и иных функций занимало три страницы убористого текста), встроенный мощный редактор изображений 'Фотомастер' (аналог наших 'Corel Draw' и 'Фотошопа', и, приятное удивление — распознаватель отсканированного текста — '?tenА?' (это, собственно, был точь-в-точь наш 'Finereader'. И из-за этого встроенного 'Finereader' 'KancelА?' пользовался бешеным успехом. Он был значительно дешевле аналогичного обеспечения от 'Корел', и работал не в пример лучше. Так что хотя бы в такой малости, но наши обскакали западных программистов. По телевизору тем временем, кончились новости, и начался новогодний 'Голубой Огонёк'. Там пел… Муслим Магомаев. И выглядел он не то, чтобы очень похожим на зомби. Я быстро залез на энциклопедия. сср, где чёрным по белому было написано, что народный артист СССР М.Магомаев был не только жив, а ещё и год назад вернулся к активной эстрадной жизни…
— Слушай, может быть, выйдем куда-нибудь? Посидим, пива попьём. То есть я сока, а ты кваса своего.
— А куда сходим?
— Да хотя бы в 'Ленпиво'. Там 'Василеостровское вишнёвое' отличное. Пошли?
— Ну, пойдём — сдался я. Наверняка это будет какое-то дурацкое заведение типа 'SПб-баров' в моём мире.
'Ленпиво' оказалось недалеко от нашего дома — прямо рядом с метро 'Кировский завод'. Собственно, я не ошибся. Это была сеть пивных баров, отличавшихся от 'SПб-баров' только названием и чуть более быстрым обслуживанием. Вокруг сновали туда-сюда официанты, распивали недорогое пиво студенты и парочки. Наташа с явным удовольствием расправилась с огромным стаканом ледяного гранатового сока, и заказала ещё один. Я уныло пытался разобраться со стаканом вкуснейшего кваса. По всей видимости, его варили прямо тут. Тут, внезапно, музыка, которая гремела изо всех динамиков, затихла, и раздалась заставка 'Радио СССР', которое тут заменяло наше 'Русское Радио'. По крайней мере, Трахтенберг шутил именно тут.
— Исполняется государственный гимн Союза Советских Социалистических Республик! Просим всех встать.
Я взглянул на экран телефона — так и есть, пробило полночь. По всему громадному помещению раздался стук отодвигаемых стульев, и из мощных 'Радиотехника-2006' полились торжественные слова до боли, до слёз знакомого мне гимна. Наверное, это отпечатано у нас в подкорке. Когда-то давно, когда отец УЖЕ мог выезжать за границу, а я ЕЩЁ мог, я единственный раз побывал в Штатах. И там меня поразил до глубины души тот факт, что даже в глуши Вайоминга, люди вставали и с благоговением пели свой гимн. Тогда меня, мальчишку, проняла обида за свою страну. Впервые в жизни я понял, что такое быть частью страны, и как это хреново — быть частью хреновой страны. Потому что у нас никто добровольно не вставал при звуках гимна.
А тут — люди вставали, и на их лицах не было написано неудовольствия, эти лица не напоминали тупые бараньи морды, какими они казались бы господам Стругацким. Ох, уж эти-то не преминули бы пройтись насчёт 'пятиминуток ненависти'… Люди просто с чувством пели гимн своей страны. Люди, которых я только что считал обычными бюргерами, сытыми представителями 'золотого миллиарда'. Я ошибался. Это были граждане великой страны — граждане сверхдержавы. Люди, которые любили свою страну, гордились ею, и не боялись её.
Тут мне пришли в голову строчки, которые я прочёл на одном из форумов своего СТАРОГО мира: '… Там, в СССР, жили очень цивилизованные люди… Они помогали друг другу, не отнимали, не жадничали. Мы отличаемся от них. Они отличались от всех людей на планете…'. Эти слова написала в своём сочинении 'Что я знаю про СССР' некая Дарья Сусанина. И, тысяча чертей, она была права. Боже, как же она была права! Советские люди действительно отличались от всех людей на планете. Я заскрипел зубами от нахлынувшей обиды за свой старый мир. Мы ведь ТОЖЕ МОГЛИ ТАК! МЫ ТОЖЕ МОГЛИ БЫТЬ ТАКИМИ…
Глава 4
Я проснулся от назойливой трели сотового. Телефон нахально трезвонил прямо рядом с ухом. Я пошарил рядом, но Наташу не обнаружил. Удивившись, я кое-как нашёл очки, и увидел записку, гласившую: 'Ушла к Гале, у неё муж сбежал. Буду вечером, еды нет, так что как-нибудь сам'. Вот блин. Ладно, приготовлю блинов себе. Телефон тем временем издал последний писк, и затих. Теперь эта сволочь будет опять орать только через пятнадцать минут. Я кое-как продрал глаза и понуро поплёлся в ванную. То ли давление изменилось, то ли что ещё, но в это утро я себя чувствовал совершенно похабно — будто до этого не спал трое суток.
Телефон зазвонил ещё раз — я взглянул и обомлел — звонили родители. А ведь я сволочь — за почти неделю так и не вспомнил даже о папе с мамой. А они, небось, беспокоились. Хотя, если они хоть капельку походят на моих родителей в ТОМ мире (а они и должны походить, ведь точка бифуркации была значительно позже их рождения), то особо беспокоиться они не должны. Я поднял трубку:
— Привет, сынок.
— Привет, па. Как дела?
— Нормально. Тут мать летит в Стокгольм через вас, хочет остановиться на пару дней. Говорит, по сыну с дочкой соскучилась, три года не видела. У тебя как дела? Мозги не вытекли ещё?
— Да не должны были — да, это мои родители. Язвительные, принимающие минимальное участие в моей жизни. ТАМ их забота обо мне кончилась с моим заявлением о том, что отныне я зарабатываю себе сам на жизнь. Мама вздохнула с облегчением, и даже поцеловала меня в щёку. Я, помнится, от такого выражения материнской любви аж ошалел. Обычно-то я слышал одёргивания и крикливые наставления типа 'Закрой дверь!' 'Вынеси мусор!', 'Вымой полы, и протри пыль со шкафа, свинья!'.
— Хорошо, что не вытекли. Когда защита? Тебе не кажется, что ты слишком долго возишься всего лишь с кандидатской? Когда я защищал докторскую… — ну, началось. Можно отложить трубку в сторону, это минут на пять. Отец опять начнёт читать нравоучения по поводу того, что надо спешить жить, что нужно всё делать чётко и рассчитано, что нужно иметь план жизни на ближайшие пятнадцать лет, и что надо уже жениться, и заводить детей.
— Па-а-п, погоди. У меня новость, ты скоро будешь дедушкой!
— Каким ещё дедушкой? Наташа твоя беременна?
— Ну да. Ты не рад?
— Рад, конечно. Только когда свадьба-то? Нам приехать надо, и вообще, вы решили, где будете праздновать? У нас или в Питере?
Ага, тут фрондирующая местечковая интеллигенция Ленинград называют Питером. У нас — наоборот, всё больше и больше молодёжи называют Петербург — Ленинградом, в пику… не знаю уж чему, но явно в пику.
— Сам не решил…
— Опять за тебя будет баба решать? Что за мужик такой уродился, ничего сам решить не может. На хоккей его отдал, фигуристом стал, как педик какой-то, и всё равно, там ничего не смог добиться! Когда ты уже начнёшь быть мужчиной, а?
— Ну хватит на меня уже орать — начал я заводиться не на шутку. Каждый разговор с отцом заканчивается одинаково — мы ругаемся, а через полчаса обмениваемся смс-ками с взаимными извинениями.
— Не смей так с отцом разговаривать… — я бросил трубку. Надоело, ей-же Б-гу. Тут телефон вновь начал вибрировать.
