— Она из солидарности тоже нет. Шучу. Кончилась просто сметана, а идти лень. Вон, джем малиновый намажь, или сгущёнку. Да, в дальнем углу, ты поищи, должен быть.
Дима достал упаковку.
— Блин только не малиновый, а клубничный. Я их не ем, не помню что и покупал. Тебе подойдёт такой?
— Да пойдёт. Блины классные. У тебя прямо талант — похвалил Дима меня, изрядно уполовинив тарелку. Да, блины в этот раз получились и впрямь великолепные.
В этот момент в кармане шорт дёрнулся телефон, сигнализируя о полученном сообщении. Разумеется, здесь тоже была реализована идея пейджинга, только в Союзе они назывались тс-ками (от 'текстовое сообщение'). Кстати, о телефонах. Советские телефоны были не очень хорошими. Они были тяжёлыми, неудобными и несколько отставали от мировых лидеров. А лидерами тут были Нокиа, Эрикссон и Самсунг. В общем, никаких отличий от моего старого мира. А советские телефоны были популярны среди граждан с уровнем доходов ниже среднего, потому что они были тяжёлыми, неудобными, и так далее. Зато они были сверхнадёжными, совершенно 'неубиваемыми', и очень дешёвыми. За счёт этого компания 'Мобильные телесистемы', являвшаяся первой по объёмам продаж на рынке соцстран, получала свою неплохую прибыль. Ну, разумеется, ещё она получала государственные субсидии и значительные налоговые послабления за счёт своего статуса 'отечественного производителя'. А сообщение, которое пришло мне, было от Зазнобина — моего непосредственного руководителя. Там была просьба как можно быстрее выйти в Паутину и посмотреть на полученную почту. Письмо было датировано аж вчерашним числом, и содержало пересланное приглашение от 'Сименс-Энерги' посетить французский Объединённый Научный Центр, и прочитать там лекцию по моей непосредственной специальности — поведению высокотемпературной плазмы, бла-бла-бла. Примечание профессора Зазнобина содержало прямой намёк на то, что мне необходимо согласиться. Так-так-так, значит, меня удаляют из Союза, чтобы не мешался под ногами? Бедный, бедный мой двойник… Хотя, и поделом — нехрен Родину предавать. Из-за таких, как он, МОЙ родной Союз рухнул.
Рано утром Дима уехал, нагло, втихую, доев последние блины, пока я принимал душ. Наташа позвонила, и сказала, что останется с Галей до вечера, так как той надо успокоиться, и вообще, следить за детьми. Заняться было решительно нечем, до поезда, который опаздывал, было ещё четыре с половиной часа, и я решил было углубиться в изучение тех материалов, с которыми работал мой двойник. Эта задача усложнялась тем фактом, что мой двойник, оказывается, получал в своё время сразу два высших образования (золотая медаль, всесоюзные олимпиады, все дела), и уровня моих дилетантских знаний в ядерной физике и какой-то таинственной лучевой энергетике было явно мало для более, чем дилетантского понимания принципов его работы. Суть исследований моего двойника заключалась в основном, в проблемах фокусировки магнитных полей для удержания реакторной плазмы в стабильном состоянии. Как я понял из записок, больше половины работы проделал некий Юра, а мой двойник не то, чтобы присвоил себе результаты, но уравнения поля носили название 'уравнения Подольцева-Мухлисова'. Признаться, этим фактом я загордился, ведь чего достиг мой двойник, того же самого мог достичь и я, при должном старании и доле удачи. Просто он тут больше занимался, чем я. Возможно, его больше гонял родители, а может быть, сработал эффект 'кругов на воде', и из-за мельчайших изменений в исторической ткани мира — изменился и мой двойник. Хотя мы с ним были похожи до мелочей — от внешности до привычек. Мы ведь даже курить бросили в один день. Зато он не бросил пить — уж не знаю, почему. Мельком заглянул на Метеопрог. сср, там висел прогноз: '-18 по цельсию, солнечно, лёгкий бриз с Залива, до 3 м/с'. Я обрадовался, что вроде бы денёк выдается неплохим, и опять зарылся с головой в бумаги.
Тут прозвенел телефон, напоминая мне о том, что пора ехать на вокзал, встречать тётку. Я быстро оделся, накинул пальто, и выбежал во двор, огласив дробным перестуком каблуков всю парадную. Пальто было тонким, и я об этом незамедлительно пожалел. На дворе стояла настоящая русская зима. Русская, а не питерская. То есть нос мгновенно покраснел, и ощутил всю глубину и жестокость русских морозов. Ветер, совершенно не походивший на 'до 3 м/с, лёгкий бриз', рвал полы пальто, ледяными пальцами промораживая тело до костей.
— Бр-р-р… Вот это зима, да, молодой человек? — обратился ко мне мужчина, нетерпеливо приплясывавший рядом со своим аккуратным BMW X3. Стёкла кроссовера были покрыты снежными узорами и при одном взгляде на насквозь промёрзшее детище баварских инженеров, становилось ещё холоднее.
— Да уж, с две тысячи шестого таких морозов не припомню — автоматически ответил я.
— Две тысячи шестой? Позвольте, тогда ведь была очень тёплая зима. Что-то вы путаете…
— Разве? — внутренне похолодел я. Бляха-муха, надо быть осторожнее. Так я если попадусь не простому обывателю, а более-менее 'компетентному товарищу', меня ждут очень неприятные разговоры в застенках Большого Дома.
— Ну да. Если мне не изменяет память, морозы были в две тысячи седьмом, три года тому.
— Может быть — не стал рисковать я — не припоминается. Засело в голове, что в шестом году холодно было. Может, ошибаюсь — сколь возможно вежливо ответил я и быстро ретировался к своей машине. Спустя десять минут в машине стало относительно тепло, и я аккуратно выбрался из заснеженного двора. Дворник, сволочь, так и пил, и на увещевания жильцов не реагировал. Следовательно, двор был усыпан снегом по колено, и только дальний кусок был свободен — там какой-то предприимчивый жилец собрал со всех деньги и нанял трактор, который и очистил двор. В наших двух парадных люди отказывались сдавать деньги, ссылаясь на обязанности городских служб чистить двор.
Я посмотрел на приборную доску — термометр показывал -26 по Цельсию и прогноз ветра до 20 метров в секунду. Вот тебе и лёгкий бриз с Залива. Блин, увидел бы метеорологов — пришиб бы собственноручно. В районе Обводного канала скопилась пробка, и быстро накапливалась. Развернуться не представлялось никакой возможности, и прикинув время, я расслабился. До прибытия оставалось ещё чуть менее часа, и я возблагодарил свою привычку выезжать раньше требуемого, чтобы не опоздать, в случае чего. Жизнь в больших городах вырабатывает собственные рефлексы, вряд ли нужные жителям провинций.
В процессе стояния в пробке обнаружился очень неприятный факт — изоляция была неидеальной, и в небольшую дверную щель явственно задувал ветер. Попытавшись разобраться с неполадкой (дуло аккурат в поясницу, и мне не улыбалось получить ревматизм на ровном месте), я залез руками в сторону предполагаемой щели, и нашарил рукой какой-то предмет, которого там вовсе не должно было быть. Вытащив его на свет божий, я прищурился. Это была небольшая чёрная коробочка, которая задорно подмигивала тремя огоньками, и создавала небольшие помехи в работе навигатора, когда я подносил её поближе к экрану. Это был явный жучок — то ли просто следящий, то ли с функцией передачи данных — я не специалист, я не разбираюсь, какими они бывают. Интересно, кто же его подсунул мне, и, главное, когда? Хотя что там думать, когда. Спецслужбы и в моей-то России работали дай Б-г, а тут, с широким финансированием, у них должны быть поистине безграничные возможности. Почему-то я сразу подумал именно на КГБ. А, впрочем, кто это может быть ещё?
Тем временем, пока я был занят рассуждениями, пробка понемногу начала рассасываться, и я двинулся вперёд. Нужно было уже торопиться, так как до поезда оставалось немногим более получаса.
На экране телевизора Ламбьель безукоризненно исполнил своё знаменитое вращение, и изящной дорожкой выбежал на прыжок. Насколько я помнил по старому миру, Ламбьель обычно вращением предварял финальные, самые сложные и эффектные элементы выступления. Так оно оказалось и тут — под 'Голубой Дунай' Штрауса Стефан выпрыгнул, и великолепно исполнил каскад из четверного и потом тройного акселя. Как говорится, при живом Плющенко без четверных прыжков на чемпионаты и Олимпиады даже не выезжайте. А сам Плющенко, тем временем, откровенно скучал на скамейке — он первым откатал произвольную. И откатал просто божественно, без единой помарки, и вся интрига заключалась в том, кто именно займёт второе место — Жубер, Ламбьель, или восходящая советская звезда Олег Родионов. Родионов, впрочем, откатался очень неплохо, но два подряд сорванных ритбергера не оставляли ему надежд даже на пятое место. Но за советское катание на ближайшей Олимпиаде можно было не
