— Джо будет спать в маленькой комнате.
Сердце Джо так и подпрыгнуло. Норман улыбнулся:
— Твоя взяла. Иди за своими вещами.
Когда Джо вернулся с чемоданом и рюкзаком, встретила его Кристина. Она показала ему его комнату, выходившую на железную дорогу.
— Иди прими ванну, — сказала она. — А потом сядем за стол.
Джо повиновался. Погрузившись в ванну, он блаженно вздохнул. Впервые в жизни ему показалось, что у него есть семья.
Он тут же осадил себя: «Норман мог бы быть моим отцом. Но Кристине, наверно, лет двадцать пять, она никак не годится мне в матери». Тем не менее за считаные минуты общения молодая женщина расположила его к себе больше, чем Кассандра за все четырнадцать лет их совместной жизни.
— Джо, — позвал его Норман, — ужин на столе!
Джо еще плескался в воде; он быстро вышел и спустился к столу в махровом халате, что никого не смутило.
За едой говорили мало. Телевизора у Нормана и Кристины не было. Джо остался очень доволен своим новым окружением.
Среди ночи Норман задался вопросом, зачем ему понадобилось брать на себя такую ответственность. Кристина, увидев, как он мается без сна, сказала, что это принцип:
— Пятнадцатилетний мальчишка совсем один, мы его приютили, это вполне естественно.
— Не знаю. Я бы не согласился, будь это не он, а кто-то другой.
— Он вправду такой хороший фокусник?
— Да. И если парень достиг такого уровня, я могу представить, до чего он был одинок. Подумай, сколько часов он проводил, упражняясь перед зеркалом, чтобы быть уверенным, что уловки никто не заметит.
— А ты? Каким ты был в пятнадцать лет?
— Одиноким и диковатым, но не до такой степени. Он меня пугает.
— Странно. По-моему, он милый и вполне нормальный, славный малыш.
— Может быть, ты и права, — отозвался Норман, вспомнив, что никогда не слышал, чтобы Кристина удивлялась чьим бы то ни было манерам.
Ему все еще не спалось, и Кристина сказала:
— Если бы ты его выставил, потом кусал бы себе локти.
— Это правда.
Джо тем временем тоже не мог уснуть, но от радости. После года жизни в отеле дом казался ему просто несусветной роскошью. Не придется больше работать ночами в барах, чтобы заплатить за комнату. Он мог снова стать ребенком.
Жизнь вошла в колею. По утрам, после завтрака, Норман обучал Джо своему искусству. Была в нем, разумеется, важная техническая составляющая, куда менее важная, однако, чем составляющая духовная.
Учитель понял эту необходимость, увидев, как парень упоен своей виртуозностью.
— Почему ты хочешь стать магом? — спросил он.
Джо не ответил. Он был озадачен.
— Чтобы показать, что ты — лучший? — продолжал Норман. — Чтобы стать звездой?
Красноречивое молчание.
— Какова цель магии? — задал еще вопрос Норман. И после паузы сам на него ответил: — Цель магии — заставить ближнего усомниться в реальности.
Джо кивнул.
— Значит, — снова заговорил Норман, — магия — для ближнего, а не для себя.
— Но я ведь получаю от нее массу удовольствия, — заметил парень.
— Одно другому не противоречит. Когда делаешь что-то на совесть, от этого непременно получаешь удовольствие. Однако это не самоцель.
Джо посмотрел на Нормана исподлобья. Учитель понял, что он думает: «Какой зануда», — и с трудом удержался от смеха.
В час сиесты Норман отдыхал на диване в гостиной. Джо тем временем ходил с Кристиной в магазин или помогал ей по хозяйству. Вечерами она учила его стряпать.
Джо восхищался магом, но испытывал в его обществе некоторую неловкость. От него прямо-таки исходило удивительное достоинство. И потом, он ведь был знаменитостью. Он этого не выпячивал, никогда не занимался саморекламой, но сомневаться в этом не приходилось. Почтовый ящик ломился от приглашений на самые престижные сцены и даже в знаменитые иностранные клубы.
Норман практически не выступал больше в Рино. Время от времени он выезжал на гастроли по большим городам — об этом он тоже не говорил, все приходилось тянуть из него клещами.
Уезжая, он оставлял Джо инструкции по отработке того или иного движения, хотя и знал, что это ни к чему: ученик относился к делу серьезно. Эти указания нужны были скорее для того, чтобы питомец чувствовал непрерывность обучения.
В отсутствие Нормана Джо упражнялся один, как прежде. Часами простаивал он перед зеркалом, манипулируя картами или предметами. Его взгляд на самого себя изменился с тех пор, как он стал учеником Нормана: теперь в его отражении словно виднелся отпечаток оценки учителя.
В полдень Кристина звала его обедать, и после этого он не расставался с ней до вечера. В ее компании Джо чувствовал себя прекрасно. Она говорила так же мало, как Норман, но это не вызывало в нем ни малейшей неловкости. Кассандра — та болтала без умолку, верно, потому, что молчание действовало ей на нервы.
Джо постоянно сравнивал Кристину с матерью и злился на себя за это. «Все потому, что я не знаю больше ни одной женщины», — думал он. Кристина казалась ему полной противоположностью Кассандры: деликатная, молчаливая, она никогда не повышала голоса, а красота ее не била в глаза. По этой причине Джо ее не сразу заметил, но был тем более потрясен, когда понял, что Кристина красива.
Этот день он запомнил навсегда. Они обедали вместе, и он спросил, как прошло ее утро, ожидая услышать малоинтересный ответ.
— Я работала, — сказала она.
— Ты работала?
— Каждое утро я работаю.
— Что у тебя за работа?
— Я жонглирую огнем.
Он даже поперхнулся. Кристина улыбнулась.
— Что в этом удивительного? Не понимаю. Вот ведь вы с Норманом — маги.
Джо стало стыдно. Почему ему даже в голову не пришло, что она тоже артистка?
— Расскажи, — попросил он.
И пока она говорила, он смотрел на нее. Она сияла. Ее глаза метали молнии. Тонкость ее черт поразила его. Никогда он не видел такого лица.
В свои пятнадцать лет Джо не раз имел возможность лицезреть красоту, пусть даже это была только красота его матери. Но сейчас впервые она тронула его душу, как будто эта красота обращалась лично к нему, как будто это было откровение, которое надо заслужить и быть его достойным.
И лицо и тело Кристины были очень тонкими, однако кости нигде не выпирали. Ее волосы, кожа и глаза отливали карамелью. Она выросла в Нью-Мексико и говорила, что не помнит там ни одного дня без солнца: видимо, оно и оставило свой след, позолотив ее кожу.
Волосы она скручивала в узел на индейский манер, скрепляя его деревянной палочкой; эта первобытная прическа оставляла открытой безукоризненно длинную шею.
Одежда ее сводилась чаще всего к джинсам и верху бикини, так что у Джо было ощущение, будто ее тело знакомо ему до мельчайших подробностей. Однако с той минуты, когда он влюбился в нее, эта
