Невозможно было отвести от них глаз, когда они сидели, безмолвно и чинно, бок о бок, точно царь и царица микенской эпохи, не обмениваясь ничем, кроме своей красоты и величия. Соседство этих двух восхитительных созданий поистине завораживало, приравнивая их к тотемам.
Джо оказался пугающе способным к шулерским приемам. Нормана это не смутило:
— Это просто упражнения, и надо признать, лучших еще не придумали.
— Как бы то ни было, — сказал Джо, — магия — это и есть шулерство.
— Я не согласен. Тут принципиальная разница: магия искажает реальность в интересах ближнего, чтобы вызвать в нем освободительное сомнение; шулерство же искажает реальность в ущерб ближнему, с целью наказать его на деньги.
— Ну, если это только шкурный вопрос!..
— Это куда серьезнее. Маг любит и уважает своего зрителя; шулер презирает того, кого обкрадывает.
— Когда ты играешь в покер, есть у тебя искушение смухлевать?
— Руки и хотели бы, но голова категорически против. Поэтому я и играю редко: чувствую, что раздваиваюсь.
— Достала уже твоя честность, — буркнул парень.
— При случае она поможет избежать тюрьмы, — улыбнулся Норман.
— Если ты действительно хороший шулер, в тюрьму не попадешь.
— Ты прав: если ты действительно хороший шулер, тебя ликвидирует мафия.
— Ты говоришь, что маг уважает своего зрителя — а не испытывает ли он по отношению к нему скорее чувство превосходства? Или снисходительности?
— Это невозможно. Тебе ли не знать: твой первый зритель — ты сам, ведь ты упражняешься перед зеркалом. А часы, проведенные один на один со своим отражением, способствуют скромности.
— Не уверен, что я такой уж скромный.
— Скромнее, чем сам думаешь. Иначе ты не был бы таким способным.
Норман терпимо относился к их почти систематическим стычкам. Это было просто поведение пятнадцатилетнего сына.
Сам он очень привязался к Джо. Любил ли он его как отец? Он не знал, потому что не с чем было сравнивать. Находясь в отъезде, он убеждался, что скучает по парню, а при каждой встрече после разлуки его переполняли чувства. Когда же «сынок» выходил за рамки, Норман скорее умилялся, чем злился.
Впрочем, однажды настала ночь, когда ему пришлось разгневаться не на шутку. Джо иногда выходил в город, чтобы, как он говорил, социализироваться. Норман и Кристина не возражали. Им нравилось, что у мальчика есть друзья и обычные для его возраста желания.
В час ночи Норману позвонили из полиции: некий Джо Теренс, уверявший, что ему восемнадцать лет, смошенничал в покер в казино «Хамерсбаунд» на сумму ни много ни мало восемь тысяч долларов.
Норман прыгнул в машину. По дороге в участок он ругал себя на чем свет стоит: зачем только понадобилось учить шулерским приемам этого безбашенного и безответственного мальчишку?
В конторе шерифа, когда он увидел понурого Джо, ему захотелось потрясти его как грушу.
— Это ваш сын?
— Да. И ему не восемнадцать лет, а пятнадцать.
— Мы так и думали. Чтоб он носа больше не совал в казино, вам ясно? В следующий раз так легко его назад вы не получите.
— Вот, значит, как ты социализируешься, — сказал Норман в машине.
— Я дерьмо, сам знаю.
— Слишком легкий способ защиты. Ты хочешь, чтобы я возразил. Объясни лучше, зачем ты это сделал.
— Так, посмотреть.
— Посмотрел? На какие деньги ты играл? В казино не ходят с пустыми карманами.
— Каждый месяц я получаю чек на тысячу долларов от матери.
— И каждый месяц ты играл на эту сумму?
— Да.
— Если я правильно понимаю, мухлевал ты далеко не в первый раз — тебя в первый раз засекли.
— Это правда.
— Поехали домой, соберешь вещи и выметайся.
— Нет!
— Предпочитаешь, чтобы я тебя вздул?
— Да.
— Не по мне это, уж извини.
— Я твой сын. Я им так и сказал.
Джо, видно, чувствовал, что это его единственный козырь.
— Мне не нужен сын-шулер.
— Я больше не буду, клянусь тебе.
— Ты врешь. Я тебе не верю.
— Клянусь всем, что для меня свято.
— А что для тебя свято?
— Ты!
В эту минуту Джо и вправду думал то, что говорил. Это чувствовалось. Норман, взволнованный, промолчал. Он включил наконец зажигание и поехал домой.
— Я остаюсь? — спросил Джо.
— Пока остаешься. Но если я узнаю, что это повторилось, — больше не желаю иметь с тобой дела никогда.
На следующий день после обеда разговор продолжился в более спокойных тонах:
— Так у тебя нет друзей твоего возраста?
— Нет. В школу я давно не хожу. Да и в школе мне не хотелось ни с кем дружить.
— Почему же?
— Я чувствую себя таким чужим моим ровесникам. О чем мне с ними разговаривать?
— Ты демонстрировал им свои таланты мага?
— Да. Это было хуже всего. Если им показать фокус, у них только одна реакция: «Ну и в чем прикол?» А начинаешь им объяснять, что это долгий путь, труд, годы усилий, результат умственной работы и размышлений, — они тут же теряют всякий интерес.
— Да, молодым интересно только здесь и сейчас.
— Я тоже молодой.
— Ты особенный, ты призван. Это привилегия, и за нее надо платить.
— Платить — это видеть, что все остальные — кретины?
— Это видеть только их глупые стороны.
— А есть что еще видеть?
— Есть. Не сердись, я тебе вот что скажу. Молодые обладают качеством, которого нет у тебя, и у меня в твоем возрасте тоже не было: они симпатичны.
Джо и бровью не повел.
— А сейчас ты симпатичный, Норман? — спросил он, помолчав.
— Не очень. Но все же больше, чем прежде.
— А что это значит — быть симпатичным?
— Это открытость людям, что-то вроде тока, включающего приязнь.
— Не обладать этим качеством плохо?
— Можно в совершенстве чувствовать сцену и быть превосходным магом, не будучи симпатичным.
— Значит, быть симпатичным ни к чему.
