Пленник волчьей стаи

Тогда он вошел в реку и поплыл. От холодной воды погас огонь и в боку. Выбравшись по отмели на берег, медведь вскоре выхватил когтями жирную кетину и быстро сожрал добычу. Ел алчно, зло. Злоба душила его, даже боль отступала перед ней. Ему вдруг захотелось увидеть человека и отомстить ему за боль, за коварство. Он поймал еще две рыбины и так же быстро сожрал их, как первую. Силы возвращались к нему. Силу прибав­ляли еда и злоба.

Он встретил человека через две ночи. Встретил того, кого он так желал встретить.

Старик Тынетегин, который все же выгнал из ноги и поясницы злых духов теплыми шкурами, шел настора­живать петли и самострел на оленных тропах. Он знал, что скоро по ним пойдут дикари. Они всегда в это время проходили недалеко от яранги. Рядом с ним шарил по кустам молодой кобелек Серое ухо. Тынетегин готовил смену своей верной, но уже старой собаке-следопыту по имени Остроноска. Кобелек был рад всему этому боль­шому, щедрому миру: шуршавшим в траве полевкам, до­верчивым свистунам евражкам, пугливым зайцам, уткам, кишевшим в озерках и протоках. Серое ухо только начи­нал познавать мир, он был молод и беспечен, то и дело убегал от хозяина.

Подранок увидел врага совсем неожиданно. Он лежал в высокой траве возле разросшегося куста кедрача — его снова мучила боль в голове. Вдруг совсем рядом, по ту сторону куста, раздался голос человека — Тынетегин под­зывал удравшего куда-то кобелька. Медведь встрепенул­ся, злоба охватила его тело, даже боль утихла. Повернув голову, он не сводил своих налитых кровью глаз с проходившего старика. Он не знал, что именно этот маленький старый человек выстрелил в него, но участь Тынетегина уже была решена. Собачья стая, встречавшая каждого покойника на дороге, что вела к верхним людям, насторожилась: небесные собаки уже чуяли кровь че­ловека.

Подранок бесшумно двинулся за Тынетегином, затем прибавил шагу, обошел жертву и притаился за кустом, к которому подходил Тынетегин, убивший за свою жизнь много раз по десять медведей.

Старик слишком поздно увидел свою смерть. Он даже не успел сдернуть с плеча ружье — разъяренный подра­нок встал на задние лапы и живой горой навис над остолбеневшим охотником, скребанул передней лапой по голове человека от затылка к лицу, закрыв кожей с волосами лицо человека: медведей раздражает взгляд человека, они пугаются его. Первый раз в своей жизни медведь отведал человечины. Он стал людоедом. Теперь он искал новой встречи с человеком. Через пять ночей он встретил в тундре молодого пастуха Аканто, который шел по следу отколовшихся оленей. Медведь-людоед напал на Аканто точно так, как на Тынетегина. У Аканто не было ружья. Впрочем, он умер легко — еще до того, как медведь успел снять с него скальп: у моло­дого пастуха было слабое сердце, и оно разорвалось, как только людоед встал на дыбы перед охнувшим пареньком.

Останки Аканто нашел его товарищ Ятгер, когда па­стухи искали пропавшего.

Ужас обуял пастухов и всех живших в урочище, где обитал все эти годы медведь. Нет страшнее и коварнее зверя для оленных людей и рыбоедов, чем медведь, отве­давший человечины. Все, кто имел оружие, вышли на охоту. Собаки быстро взяли след.

Подранок вскоре догадался, что человеки решили ото­мстить ему за кровь убитых им. Он переходил от одной сопки к другой, косолапил из конца в конец по простор­ному плато, но его чуткие уши все равно слышали, как перекликаются между собой люди и собаки. Ему не хо­телось покидать знакомые места, где он знал каждый угол, каждую отмель реки, рыбные места на ней. Он знал, где больше всего нор евражек, где растут съедобные корни. Здесь ему было все знакомо, привычно, а рас­ статься с привычным всегда трудно. Медведь уходил от погони и снова возвращался в урочище. Но люди и соба­ки упорно шли за ним. Он слышал погоню, он видел охотников, слышал пугающий грохот их палок, плю­ющихся горячими камнями. Он понял, что люди и собаки не отстанут, и, пролежав весь день в кедраче, ночью ушел из урочища вверх по реке. Ушел навсегда.

И вот он снова встретил человека. Злоба, дотоле по­гасшая в его гудящей от пули голове, снова всколыхнула все его сильное тело, кровь ярости бросилась в глаза. Он следил из своей засады за человеком и не решался напасть — рядом с ним жил огонь. Человек кормил его, и яркие языки радовались пище — мелькали, трещали и вместе с дымом улетали в небо. Нет зверя, который не трепетал бы в страхе перед силой огня. Даже повели­тель-голод не заставил зверя пойти на огонь.

Но огонь — привычный спутник человека, и . медведь уже знал, что он умирает, когда человек перестает его кормить. Подранка тревожило и приводило в замеша­тельство присутствие волка. Если бы не этот сильный волк, который был послушен и предан человеку как обыкновенная собака, подранок еще при свете Верхнего Большого Огня отведал бы человечины в третий раз. Вот почему подранок терпеливо ждал, не спуская своих горя­щих глаз с человека, огня и волка. Он думал, что этот странный волк с повадками собаки уйдет от человека, и тогда...

Вновь просыпался Верхний Большой Огонь, однако волк не уходил, шел позади человека, и подранку ничего не оставалось делать, как терпеливо идти по следу того, чье мясо хотел он отведать. Его раздражало только то, что рядом со следом человека он чуял след волка...

...Атувье миновал осыпь, поравнялся с «башней». Внизу было тихо, но здесь, почти на самой макушке «шапки Котгиргина», дул студеный ветер. Атувье зашел За валуны и, пристроившись поудобней, стал смотреть вниз. Рядом положил копье и лук со стрелами. Он решил сразиться с преследователем здесь, на открытом месте. Этого плохого медведя он не должен приводить к яранге, к Тынаку, которая уже носила под сердцем продолжение Атувье в нижнем мире.

И он увидел своего преследователя. Тот вынырнул из кедрача. Медведь, как и ожидал Атувье, поднялся по тропе-норе.

Черная спина тихо зарычал, по его телу пробежала дрожь.

Атувье тоже вздрогнул — медведь был крупный, силь­ный. Такого сразу не убьешь копьем. На всякий случай он вынул нож, положил рядом на камень.

Подранок поднял голову. Человек и волк пропали. Это его озаботило. Обнюхав землю, ловя знакомые запахи, оставленные босой ногой человека, сторожко двинулся по следу.

Черная спина продолжал утробно рычать, прижав уши к голове. Волк готов был вступить в бой. Он ждал команды.

А медведь неотвратимо подходил все ближе, ближе. Из-под его лап срывались «живые» камни и с шумом скатывались вниз.

Атувье обернулся. Рядом голая, с каменными пропле­шинами, вершина. Если перевалить ее, то можно совсем скоро добежать до яранги. Но если медведь увидит убе­гающую добычу, он тоже побежит. Убегающая добыча — самая желанная для медведей ц волков. Атувье почему- то вспомнил один случай. Три зимы тому это было. Тогда стадо кормилось недалеко от стойбища, и он однажды поехал на оленях проведать родных. По пути решил про­верить капкан на выдру, что поставил два дня назад. Привязал оленей к дереву, взял с собой чайник, юколы, встал на лыжи и пошел вниз к незамерзающему «окон­цу», где выдры выходили из воды, чтобы покататься с горки. Все знают, что выдры большие любительницы ка­таться с горок. Проторят на склоне берега след, уплот­нят, укатают его до ледяного желоба и потом всю зиму будут резвиться как дети. Возле одного такого их играль­ного места и насторожил он капкан. Не зря старался — хорошая выдра попалась в железные челюсти. На радос­тях Атувье развел костер, почаевал. После чая не сразу вернулся к оленям. Пошел вниз по реке, надеясь отыс­ кать другую выдрину горку. Немного прошел, глядь, еще один ледяной желоб напротив полыньи. Поставил счаст­ливый капкан, заложил приманку.

А день уже умер, светлый вечер на дежурство за­ступил.

Когда подошел к оленям, обмер — вокруг дерева, за которое привязал оленей, следы хвостатых. Он скинул ружье (старший пастух Киртагин свое дал в дорогу). Ой-е, волки, по всему, только-только ушли! Услышали его песню (а он громко пел от радости) и ушли. Олешки тревожные, глаза кровью налились, но... целые. Не тро­нули их хвостатые! Почему не напали? Потому что оле­ни не побежали — ремни крепкие, не порвались. Вот хвостатые и не решились напасть на них. Не привыкли они нападать на стоящих оленей, совсем, видно, растеря­лись от смелости рогатых. Не встречали таких.