Пленник волчьей стаи

Дарка, пометавшись взад-вперед, нашла этот путь! Видно, недаром старый Петот верил, что в нее вселилась душа очень умного человека, Она долго смотрела на реку, словно примериваясь. Наконец решилась — прыгнула в воду и поплыла, быстро перебирая лапами. Могучий инстинкт матери сделал ее безумно храброй, ибо вообще-то собаки Севера боятся воды.

Течение хотя и гасло на мелководье, но все же чуть не пронесло ее мимо. Однако Дарка, рванувшись из последних сил, уже почти совсем окоченевшая, сумела выползти на сушу. Отдышалась, отряхнулась и бросилась к щенкам.

Сыновья сразу признали ее и заскулили-заплакали, жалуясь на свое житье на этом острове. Дарка, обнюхав поочередно каждого, грозно зарычала, на подошедших псов, уже определивших, что приплывшая, собака может стать подругой счастливчика. Но увидев вздыбленную шерсть на ее загривке и страшный оскал белых крепких зубов, ухажеры поспешили отойти подальше.

Дарка радостно облизала сыновей и тут же повалилась на бок, подставляя сосцы. Но щенки уже не были теми младенцами, какими хочет подольше видеть своих детей почти каждая мать. Они поочередно ткнулись в материнский живот и неуклюже затоптались вокруг нее, волоча за собой тяжелые бревна.

Дарка вскочила и недоуменно уставилась на детей. Ее материнское чувство было немного оскорблено таким равнодушием к ее желанию накормить их.

Сыновья снова принялись скулить, жалуясь на хозяина. Дарка наконец догадалась, что деревяшки причиняют боль сыновьям, мешают им. Она обнюхала ремень из нерпичьей кожи, который сделал неразлучными ее Крепыша и бревно. Потом обнюхала ремень и на белогрудом. Немного подумав, мать прижала лапой к земле Крепыша и принялась перегрызать ремень у самой шеи сына. Ей пришлось изрядно повозиться, поскольку ремень был из сырой, вязкой кожи и его приходилось перетирать передними короткими резцами. Наконец ремень лопнул. Почувствовав, что ненавистный груз больше не тянет его к земле, Крепыш запрыгал от радости, закружился возле матери. А та, прижав теперь к земле белогрудого, снова принялась за дело.

Вскоре сыновья, хмелея от свободы, заметались по острову под осуждающие, угрюмые взгляды взрослых псов.

Дождавшись, когда дети наиграются, Дарка позвала их и пошла к воде; надо было выбираться на берег. Но как? Она приблизилась к тому месту, где выбралась на остров, и опять долго глядела на воду, потом на противоположный берег. Дарка поняла: обратный путь будет опасным. Но там, на большой земле, ее ждет хозяин. Рядом с ней уселись сыновья. Обнюхав их, Дарка боязливо вошла в воду. Щенки бесстрашно последовали за ней, ибо они еще многого не знали и потому не испугались воды, видя, что мать, не раздумывая ступила в нее…

Случилось то, что должно было случиться: течение сбило их и понесло вдоль острова. Рядом с Даркой барахтались ошалевшие от страха малыши. Она рванулась к берегу, но тот в этом месте был крут, и ее понесло дальше. Головы сыновей виднелись уже впереди. Щенки отчаянно перебирали лапками, хрипя и скуля. Вскоре река разлучила, разметала мать и сыновей.

Первым утонул белогрудый. Но Дарка не видела его гибели: ее неудержимо затягивало под залом — скопище старых стволов, коряг, смытых паводками с берегов и застрявших на стремнине. Уже почти захлебнувшись, она попробовала зубами ухватиться за какой-то сук, но сил уже не было…

Только Крепыш пока еще держался: его отнесло к небольшой заводи, где течение было не такое быстрое, как на середине реки. Эта заводь позволила ему немного отдышаться, откашляться: воды он нахлебался предостаточно. Крепыш попробовал было выбраться на берег, но тот был глинистый и крутой. Река потащила полуживого волчонка дальше, однако на стремнину он не попал — на его счастье, впереди была другая, теперь уже настоящая большая заводь, которая довольно далеко вклинилась в пологий берег. В нее-то и внесла холодная равнодушная Апука почти совсем захлебнувшегося Крепыша.

Когда лапы закоченевшего от холода и обезумевшего от страха волчонка коснулись гальки, он из последних силенок рванулся из воды, вскарабкался на берег и вполз в спасительную зеленую стену травы. Нет, не зря, видно, таскал он по острову тяжелое бревно — оно явно прибавило ему сил…

Сын Дарки миновал лес и остановился на краю огромного плато, которое постепенно поднималось к горному хребту. Это была тундра — царство птиц и ягод, мха и бесчисленных озер, рек и речушек. Перед ним, словно яранги диковинного стойбища, стояли кочки, облепленные мхом, поросшие изумрудными кустиками брусники, шикши, голубицы. И он пробежал по этой сказочной шири. Пустой желудок просил пищи. Голод заставлял волчонка все чаще и чаще останавливаться. Крепыш с надеждой принюхивался к просторам тундры, но ни единого запаха человеческого жилья, ни рыбного или мясного аромата не уловили его влажные ноздри. Сын Дарки побежал дальше, в сторону далеких синих гор.

Неутомимых зверей нет. Устают и волки. А он был всего-навсего щенком. Густая трава, буйные заросли кустарников, тугой непролазный кедрач, пружинящий мох заставляли напрягать последние силы притомившегося волчонка. А сил-то становилось все меньше. В конце концов Крепыш взобрался на высокую кочку у берега небольшого озера и жалобно завыл. И сразу же в сочной прибрежной траве послышался какой-то шорох. Из травы с шумом поднялась целая стая перепуганных уток. Крепыш кубарем скатился с кочки и вновь бросился бежать. Нигде ему не было покоя с тех пор, как он покинул остров. Отбежав довольно далеко, Крепыш в изнеможении прилег между кочек, свернулся клубком, засунул нос в брусничные кустики и сразу уснул.

Проснулся щенок от боли; комары сплошь облепили мордочку, которую он выставил наружу во сне. Крепыш вскочил, зафырчал, замотал головой и затрусил дальше по тундре.

Голод тут же напомнил о себе, желудок пронзила острая боль. Ноги плохо слушались. Волчонок остановился и опять, в который уже раз, заскулил-запричитал, призывая на помощь мать и хозяина.

Впереди показалось озеро. Это было то же самое озеро, от которого он убежал ночью, испугавшись взлетевших уток. Он хотел было повернуть назад, но тут что-то подсказало ему, что именно возле воды можно раздобыть пищу. Этим «что-то» был инстинкт, опыт, накопленный его бесчисленными предками. И волчонок, движимый этим всемогущим инстинктом, приступил к первой своей самостоятельной охоте.

Приблизившись к зарослям из редких кустарников и густой травы, Крепыш замер, повел носом и начал осторожно подкрадываться к зеленой, шуршавшей от ветра стене. Зачем? Он и сам еще не знал. Просто кто-то невидимый приказал ему действовать именно так. Вытянув морду, волчонок тихо-тихо пробрался к воде и замер: прямо перед ним сидела утка. Она беспокойно вертела головой. Крепыш прыгнул на нее, но утка, испуганно крякнув, вспорхнула и, отлетев немного, шлепнулась в воду, не переставая крякать. В гнезде закопошились темно-пестренькие птенцы. Не раздумывая, Крепыш прыгнул в гнездо — и теплый пушистый комочек оказался в его пасти. Пока он алчно расправлялся с одним птенцом, остальные успели продраться сквозь траву к воде и быстро-быстро поплыли к всполошенной матери.

Крохотный утенок не утолил голода. Наоборот, «проснувшийся» желудок, получивший малое, тут же запросил большего. Крепыш заметался по берегу, но выводок птенцов уплывал вместе с матерью все дальше и дальше. От досады волчонок хрипло и зло зарычал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Матерая росомаха преследовала оленуху уже второй день.

Когда старая оленуха, бродившая поодаль от стада, впервые увидела вонючую лохматую зверину на коротких лапах, она без труда убежала от нее подальше. Отбежав, оленуха спокойно принялась щипать молодую траву, свежие листочки на кустах. Но едва вошла во вкус, как услышала чьи-то шаги. Приглядевшись, оленуха снова увидела трусившую к ней росомаху. И опять без особой тревоги отбежала дальше и принялась объедать кусты тальника. Но не тут-то было — росомаха хоть и неторопливо, но неутомимо снова приближалась к ней, идя по следу.

Под вечер оленуху охватила паника: она так и не сумела вдосталь насытиться свежей листвой, ибо все время приходилось отбегать от настырного вонючего «охотника». Стадо, от которого страшный зверь