Пленник волчьей стаи

—      

Однако, я пойду дальше. Мне еще идти три чаевки.

—      

Куда идешь? Я думал, ты шел смотреть петли,— спросил Атувье, благодарно глядя в круглое скуластое лицо своего спасителя.

—      

Я иду ставить капканы на выдру. Я знаю одно место, где выдры выходят из воды на берег и катаются с горки. Скоро старший сын Килькута поедет на побе­режье, в факторию, продавать шкурки. Мы добыли много горнаков и лисиц и десять соболей. За них получишь мало, а за одну выдру купец дает столько, сколько за пять соболей. Сюда,— Вувун кивнул куда-то в кусты,— придет Тайнав, младший сын Килькута. Он снимет длинноухих из петель.

Атувье натянул малахай.

—     

Счастливой охоты тебе, Вувун.

—     

А ты куда пойдешь?

—      

Не знаю,— смутился Атувье.

—                           

Иди по моему следу к яранге Килькута. Здесь одни мы пасем. Другие — много дальше. Иди, Килькут

справедливый хозяин,— Вувун уложил в сумку чайник, чашку и пошел.

Атувье проводил его взглядом и не мешкая заша­гал на лапках по следу Вувуна. Шел легко — сытый же­лудок начал помогать хозяину.

* * *

Большая яранга Килькута стояла на берегу неширо­кой реки, спрятанной подо льдом и сугробами. Лишь тальник выдавал ее берега.

Еще издали Атувье увидели собаки и разноголосо, дружно предупредили о нем хозяев. Из яранги вышли люди. Их было много — десять. Здоровенные сторожевые и ездовые собаки подскочили к незнакомому человеку, окружили, готовые в любой миг напасть, но на них прикрикнули, и собаки присмирели.

Атувье видел, что люди явно встревожены его появ­лением.

Впереди стоял сухой старик с реденькой белой об­кромсанной бороденкой, за ним трое крепких молодых мужчин, а за их спинами — три женщины. Четверо ма­лышей стояли стайкой у входа.

—       

Амто,— приветствовал хозяев Атувье, не дойдя трех шагов до старика.

—      

Амто, мэй,— поздоровались с пришельцем хозя­ева.

—       

Меня зовут Атувье. Яранга моего отца стоит в стойбище Каиль, — представился Атувье.

Старик кивнул.

—      

Заходи, будешь нашим гостем.

Первыми юркнули в ярангу женщины.

—       

Велинкукун,— поблагодарил Атувье, отвязал лапки и, низко пригнувшись, вошел тоже.

Посреди яранги горел костер. Над огнем большой медный котел, из которого тянуло медвежатиной.

Килькут указал гостю на самое почетное место — между костром и пологом с правой стороны. Пол яранги был застлан ветками кедрача, на них — оленьи, медвежьи и бараньи шкуры. В яранге было светло — солнце осве­щало ее через отверстие для выхода дыма.

Атувье сел. Сели и хозяева.

—                            

Я встретил Вувуна. Он сказал, чтобы я шел в твою

ярангу, энпеклав^[30],— начал Атувье, чтобы как-то оправ­дать свой приход.

—     

Вувун сказал правильно: в э

т

их местах нет дру­гого жилья,— кивнул старик.

Атувье оглядел остальных мужчин. Те слушали, жева­ли лимишину^[31]. Один, широкоскулый, большелобый, с маленькими колючими глазами, смотрел на гостя с еле заметной усмешкой, словно он уже знал что-то. Это был Кинин — старший сын Килькута.

Возможно, обыкновенный человек и не заметил бы усмешки старшего сына Килькута, но сын Ивигина, понимавший взгляды волков, заметил. Ему стало неловко. «Если этот большелобый знает, что я жил с волками, мне плохо будет»,—подумал Атувье. Однако надо было рассказывать.

—     

Меня привели сюда олени. С начала времени эленг я жил один... с оленями. Я пошел искать косяк, который увел сохжой, когда выпал третий снег. День, и еще день я шел за оленями. Я догнал, но прилетела пурга, мне пришлось остановиться. Олени ушли. Сохжой увел их от меня. Когда пурга умерла, я пошел навстречу ветру. Я увидел следы на увале.

—     

Ты правильно пошел, олени в пургу всегда идут на ветер,— похвалил гостя Килькут, давая к тому же понять, что и он знает повадки оленей. Старость любит похвалиться.

—     

Я шел день и ночь и опять догнал косяк, но по­шел снег. Он спрятал мои следы,— продолжал Атувье.— Когда я хотел повернуть косяк, то понял, что не знаю обратной дороги. У меня кончилась еда, а снег спрятал съедобные корешки. Я остался с оленями.

—     

А где твое ружье? — спросил Тайнав, младший сын Килькута, стройный, длинноногий юноша.

Атувье смутился.

—     

У меня нет ружья. Я отрабатывал за долги отца,— ответил он, и всем стало ясно, что парень — из очень бедной семьи.

— Ты много говоришь,—рассердился на сына Киль­кут. Ему было стыдно перед гостем, что его младший, сын задал нехороший вопрос.

—       

Где же теперь твой косяк? — спросил малооленный человек Чайвына. Он пас своих семерых оленей в стаде Килькута.

—      

Сохжой перехитрил меня, в пургу он увел косяк. Он увел его ночью. Я спал.

Кинин откровенно ухмыльнулся. Он был. хромой и, как все калеки, завидовал черной завистью здоровякам.

—      

Почему же ты не пошел снова искать оленей? Они не могли уйти далеко в пургу.

Атувье часто задышал. Злоба поднималась в его гру­ди. Какой нехороший человек, нарушает обычай предков, выпытывая у гостя то, чего гость, может быть, не желает говорить. У каждого человека есть то, о чем он может не говорить другим, особенно незнакомым. Но он честно ответил:

—       

К косяку подошла стая хвостатых. Наверное, сох­жой почуял хвостатых еще раньше и потому увел оленух подальше от них и... от меня.

—      

А хвостатые? Почему они не тронули тебя? — уди­вился Тайнав.

Килькут резко повернулся к младшему.

—      

Тебе пора в стадо. Беги, тебе много надо бе­гать,— приказал он.

Тайнав съежился, испуганно заморгал, потом схватил стоявшее у входа копье и быстро вышел.

К костру приблизилась красивая девушка в нарядной кухлянке, расшитой бисером. (Атувье видел ее у яранги в другой кухлянке, старой.) Девушка повесила над огнем еще один котел — с водой. Как и две другие женщины, во время разговора мужчин она не обронила ни одного слова