— Да, говорили. — Софья представила, как беспокоилась мать и сколько всего ей пришлось пережить. Что бы ни говорил Стефан, они любили друг друга и заботились одна о другой. — И позвольте напомнить, что, пока мы здесь сидим, сэр Чарльз может сбежать.
Он отстранился и посмотрел на нее со снисходительной усмешкой.
— Вы, возможно, уже убедились, что у меня длинные руки. В конце концов я заставлю его заплатить за все злодеяния.
Она закатила глаза — боже, какая самоуверенность.
— Как бы вы ни были уверены в своих возможностях, мне все-таки нужно поскорее попасть в Санкт- Петербург.
— Я уже пообещал, что уведомлю графиню о вашем состоянии.
— А если сэр Чарльз попадет в Петербург раньше и обманом убедит мою мать заплатить прямо сейчас?
Ее упрямство определенно действовало ему на нервы.
— Сэр Чарльз не в том состоянии, чтобы добраться до вашей матери. Откровенно говоря, я вообще не уверен, что он выживет после полученной от вас раны. В таком случае вы лишили меня права на месть.
Софья поежилась. Она нисколько не переживала из-за того, что ударила врага ножом. Пусть даже он и умрет — не жаль. Только бы не тронул больше никого, не причинил боли другой женщине.
— Наверняка мы ничего не знаем.
Какое-то время оба молчали. Стефан смотрел на нее со все более возрастающим скептицизмом.
— Вы ведь спешите в Санкт-Петербург не только поэтому, да? Есть и другая причина?
— Мне нужно быть дома, с семьей. После всего, что я перенесла, в этом ведь нет ничего странного?
— Странного ничего, но это определенно подозрительно. Вы — женщина непростая, а у таких женщин редко бывает только один мотив. Мне понятно ваше желание поскорее воссоединиться с семьей, но ваша спешка объясняется и чем-то еще. — Он снова сжал ее руки — не сильно, не до боли, но как будто давая понять, что ему не нравится ее скрытность. — О чем вы мне не говорите? О чем умалчиваете?
Почему он так настойчив? И откуда у нее это чувство, что вся ее жизнь принадлежит ему?
— Согласна, у вас было право знать, зачем я приезжала в Мидоуленд. В конце концов, это ваш дом. Но причины моего желания вернуться в Санкт-Петербург не касаются никого, кроме меня самой.
Вызов был брошен, и его глаза тут же вспыхнули опасным блеском.
— Нет, Софья. Вы сами вторглись в мою жизнь, так что теперь не жалуйтесь. Я не допущу, чтобы вы что-то скрывали от меня.
— Я приезжала в Англию для того, чтобы помочь матери, — ответила она, пытаясь не поддаться накатившей вдруг панике. — У меня и в мыслях не было вторгаться в вашу жизнь.
Его взгляд опустился к лифу сорочки.
— Но закончили вы в моей постели. Сердце пропустило еще один удар.
— Это здесь ни при чем.
Если бы только он не был герцогом Хантли, а она дочерью княгини Марии. Если бы они были просто мужчиной и женщиной, без обязательств перед семьями.
Как легко было бы ей влюбиться в него.
— Стефан, — прошептала она, — отпустите меня.
— Никогда, — с ледяной уверенностью ответил он. — Вы — моя.
— Я начинаю думать, что по-настоящему сумасшедший не он, а вы.
— Очень даже может быть. — Он поймал ее настороженный взгляд. — И все же почему вы так спешите вернуться в Санкт-Петербург?
Софья демонстративно вздохнула — нет, таких упрямцев ей еще не встречалось. Слушает ли он вообще, что ему говорят?
Да и стоит ли с ним спорить? Только головную боль заработаешь да щелчок по собственной гордости.
— Когда сэр Чарльз увез меня с постоялого двора, мне пришлось оставить там свои вещи, — бросила она раздраженно.
На его лице появилось какое-то странное выражение.
— Они так важны для вас?
— Да. Я спрятала письма под подкладку баула. Он застыл с открытым ртом, как будто она застала его врасплох. Маленькая, но все же победа.
— Ловко.
— Какое там ловко. — Она состроила скорбную гримасу. — Да, мне удалось уберечь письма от сэра Чарльза, но мне не на что вернуться на тот постоялый двор, а если б я даже и смогла, то кто знает, что сталось с моими вещами. Их могли растащить слуги. Их мог забрать любой.
Его губы расползлись вдруг в неожиданной улыбке.
— Нет, не любой. У нее перехватило дух. Неужели?..
— Так вы…
— Да. Я забрал все ваши вещи. Она растерянно посмотрела на него.
— Но как вы узнали, что я была там? Он покачал головой:
— Я же говорил, Софья, от меня ничего утаить нельзя.
— Как бы мне хотелось доказать, что вы не правы, — пробормотала она.
Он медленно погладил ее по руке:
— Вы могли бы проявить большую благодарность в отношении человека, спасшего ваши драгоценные письма.
— Я, конечно, ценю ваше…
Не дождавшись, пока она закончит, Стефан подался вперед и накрыл ее губы восхитительно сладким, чарующим и волнующим поцелуем.
— Предпочитаю благодарность более осязаемую, — прошептал он, продолжая ласкать ее руки, плечи и шею. Добравшись до повязки, пальцы остановились. Горячее дыхание — но уже не страсти, а ярости — опалило ей щеку. — Если сэр Чарльз еще не умер, клянусь, я задушу этого подонка своими руками.
— Любой, кто это сделает, окажет людям услугу, — согласилась Софья, с дрожью вспоминая, с каким удовольствием сэр Чарльз мучил своих пленников, как вспыхивали его глаза, когда он прижимал к ее горлу лезвие кинжала. — Ему нравилось пугать меня. Нет, не просто пугать, а причинять боль. Думаю, я не первая женщина, которую он обрекал на такие страдания.
— Больше он вас не тронет. — Стефан осторожно провел пальцем по краю повязки. — Клянусь.
— Я больше беспокоюсь о тех несчастных, у кого нет никакой защиты от этого чудовища. — Она покачала головой. — Нужно предупредить Геррика Герхардта.
Он перенес ласки ближе к ее губам.
— Об этом побеспокоитесь завтра.
— Пожалуй. Сегодня мне хотелось бы… — Нить мыслей прервалась под обрушившимся шквалом легких, дразнящих поцелуев. — Перестаньте… прекратите…
— Я делаю вам больно?
Софья уперлась ладонью ему в грудь. Ну конечно он делал ей больно. Только не в физическом плане. Его ласки были истинной магией. Его прикосновения творили чудеса. Поэтому-то она и не находила в себе сил сопротивляться сладкому соблазну. Но в самом сердце тревожной глухой болью сидела мысль о том, что его жизнь прочно и навсегда связана с Англией. Как и женщина, которую он рано или поздно поведет под венец.
А потому чем больше времени она проведет с ним сейчас, тем хуже будет потом.
— Сейчас не время для поцелуев.
Он еще раз припал к ее губам, потом со вздохом отстранился и состроил печальную гримасу:
— К сожалению, вы правы.
Легкость, с которой он согласился, отдалась уколом разочарования, но Софья напомнила себе, что ее ждут куда более важные дела.
