— Никак не нравятся, товарищ полковник… Мы уже два раза пытались к ним подобраться, но безуспешно. Правда, вызвались добровольцы, но жаль мне напрасно терять людей.
— Кто эти добровольцы?
— Четыре летчика. Штрафники.
— Значит, они желают подвигом искупить вину?
— Они уже искупили ее, товарищ полковник. Позавчера все четверо отличились в бою, и командование полка подготовило материал о снятии с них судимости. Между прочим, они здесь, неподалеку. Если желаете, я их позову.
— Зовите…
Через несколько минут в дом, где я находился с адъютантом, вошли четверо бравых солдат, статных и подтянутых, с автоматами на груди. Запомнились мне Николай Павленок и Петр Подбражник, оба русые, кареглазые, очень похожие друг на друга, как близнецы. От них веяло молодостью, здоровьем и физической силой. Впрочем, и двое других — Павел Бажинов и Николай Самонов — тоже выглядели бравыми бойцами.
— Мне передали, что вы добровольно вызвались уничтожить вражеские дзоты?
— Они ответили дружно, как слаженный хор:
— Так точно, товарищ полковник! — и одновременно все четверо улыбнулись.
Я невольно подумал: отличные бойцы! — достал пачку папирос, раскрыл, предложил им:
— Закуривайте.
Николай Павленок вскинул руку, но тотчас же опустил.
— Высокая честь, товарищ полковник. Мы — штрафники.
— Уж ладно. Закуривайте. Не все же время вам быть штрафниками.
Они осторожно взяли из коробки по папиросе.
— Как же вы думаете уничтожить дзоты?
— Очень даже просто, товарищ полковник, — живо ответил чернявый Бажинов, — Мы их подорвем. Можете наблюдать: подползем, и комар носа не подточит!..
— Что ж, в таком случае желаю успеха!
Я и адъютант взобрались на чердак дома, выглянули в слуховое окно. Все поле вокруг, огороды, перелески, дальний изгиб дороги — все дымилось от снарядных разрывов. Через взгорок, что за изгибом дороги, тяжело перекатывалась шестерка немецких танков, занимая исход
ную позицию. Совсем близко, за темными зарослями кустарника, в конце огородов, вставали и ложились зеленоватые фигуры.
Первый вражеский дзот я различил сразу: он был построен у самой дороги, за упавшим плетнем. В черном пятне амбразуры вспыхивали и гасли искры. Немецкий пулеметчик вел огонь по улице села.
Второй дзот оказался еще ближе, на огороде. Возле него ползали, видимо, поправляя что-то, двое немецких солдат.
Но наших пластунов я не видел. Куда же они девались? Параллельно дороге крутой излучиной вился обрывистый глинистый овражек: он был наилучшим подходом к первому дзоту… Почему же они не избрали этот подход?
У меня не было времени ждать развязки; нужно было побывать в дивизионах 32- го гвардейского артиллерийского полка.
Минут через двадцать я прибыл во второй дивизион, где командиром был капитан Мачулян, а комиссаром политрук Сокирко.
Вся площадь, занятая батареями дивизиона, была изрыта и перепахана бомбами, щели укрытия полузасыпаны, дубовая рощица неподалеку скошена, словно ураганом. Но капитан Мачулян был весел:
—
Вы очень кстати прибыли! Мы только что с дальнего расстояния разбили фашистский танк… Вот, пожалуйста, бинокль. Смотрите за изгиб дороги… Прямое попадание! Случай, конечно, редкий, но признак очень хороший.
Вражеский танк с крестом на броне тяжело осунулся в глубокий кювет. Башня его была перекошена, гусеница отлетела в сторону.
—
Крепко вы его, ребята… Молодцы! Но смотрите на взгорок: там движется не менее роты противника…
Мачулян пристально посмотрел в бинокль. Прозвучали слова команды, и орудия грянули по указанному квадрату. Еще залп… Гитлеровцы метались на откосе в поисках укрытия, а снаряды ложились так густо, что живому существу на той малой площади, конечно, не уцелеть.
На батарею позвонили. Спрашивали меня. Я взял трубку. Докладывал политрук Сойбельман:
—
Товарищ полковник… — радостно кричал он. — Оба вражеских дзота взорваны. Они почти одновременно взлетели на воздух. Ну, что за четверка, товарищ полковник. Ведь правда же молодцы?!
—
Передайте им мою благодарность, товарищ политрук.
Из первого дивизиона этого же полка, где командиром был капитан Криклий, в штаб полка доложили, что прямым попаданием разгромлен вражеский блиндаж с двумя пулеметными точками. Позже мы узнали, что противник, стремясь отомстить артиллеристам Криклия, скрытно двинул к его позициям до сотни автоматчиков. Гитлеровцы были вовремя замечены и после трех огневых налетов нашей артиллерии оставили на поле боя свыше 70 убитых солдат и офицеров.
Однако и после этого враг не угомонился. Он выбросил в обход дивизиона еще группу автоматчиков в 30 человек. И эта группа была замечена: ее встретила рота автоматчиков нашего 42 -го гвардейского полка. Все 30 фашистов остались на поле боя.
Во второй половине дня из штаба 38-й армии поступило боевое распоряжение перейти на занимаемом дивизией участке к жесткой обороне.
Итак, на какое-то время на нашем участке фронта ожидалось затишье. Было более чем сомнительно, чтобы гитлеровцы решились наступать в самый разгар весенней распутицы. Наша разведка доносила, что немцы строят дзоты, тщательно маскируя их, роют глубокие траншеи, минируют танкопроходимые места, словом, устраиваются, по-видимому, надолго.
Временное затишье не сулило отдыха и нам. Мы тоже принялись строить дзоты, оборудовать удобные площадки и укрытия для противотанковой артиллерии, минировать места вероятных танковых атак, собирать переправочные средства и сосредоточивать их у переправ через Северский Донец, проводить тактические занятия.
День 22 марта 1942 года был для дивизии радостным днем. Радио донесло из Москвы краткие строки Указа Президиума Верховного Совета СССР:
«За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество наградить 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию орденом Ленина».
Нужно было видеть, с каким энтузиазмом встретил личный состав дивизии эту волнующую весть.
Опаленные огнем, овеянные пороховым дымом нескончаемых кровопролитных боев, сжимая в руках испытанное оружие, воины замерли в строю, слушая слова указа. Орден Ленина, прикрепленный к гвардейскому знамени дивизии, звал нас на новые подвиги во имя Родины, и все мы знали, что эти подвиги нам было положено свершить в предстоявшей битве за Харьков.
—
Опытные воины, — сказал я гвардейцам, — начинают ковать победу задолго до начала боя. Нам наверняка придется противостоять танковому натиску врага. Поэтому пусть дни краткого затишья на передовой станут для нас днями напряженной, настойчивой учебы, уроками уничтожения живой силы и техники, особенно танков противника… В оперативное подчинение штаба нашей дивизии прибыла 90-я танковая бригада. Что ж, давайте, друзья, «проутюжим» друг друга, давайте испытаем, что значит лежать в траншее под танком, пропустить его над собой, чтобы потом подняться и сжечь его, и продолжать бой… В этих учениях мы окончательно одолеем танкобоязнь и в грядущих сражениях докажем,
