— Вот-вот, Извеча. Они страдают все втроем только потому, что ты не захотела изучать разрушающую силу седьмой скрижали и не смогла мне противостоять. В этом твоя очевидная слабость. Или я не прав?
— Но в этом и моя победа, потому что моя слабость не даст возможности разрушения в твои руки, а это уже многое.
Мягкие логические разговоры всегда быстро надоедали Гунналугу, надоели и в этот раз. И он уже спросил с суровым напором:
— И тебе не жалко дочь?
— Мне жалко дочь. Но она, окажись на моем месте и обладай моим пониманием ситуации, поступила бы точно так же. В этом можешь не сомневаться. И потому она все понимает и одобряет мои действия. Хотя одобрять, по сути дела, нечего, поскольку я не действую. Я не прячу скрижаль, она сгорела. Но даже если Добряна думает, что я прячу, она меня мысленно поддерживает. Моя дочь — это мое порождение и повторение мое. Добряна не захотела бы видеть седьмую скрижаль в твоих руках…
— Это тебе так кажется. А она сейчас думает иначе. Я в этом уверен. Но это все не важно. А ты, женщина, напрасно недооцениваешь мои силы. Я в самом деле сильный колдун, и потому я сумел прощупать все связующие нити, и знаю, что книга не сгорела. Я даже догадываюсь, куда ты могла спрятать ее или кому ты могла ее передать на хранение.
Всеведа молча и спокойно стояла против Гунналуга, скрестив на животе руки, и Гунналуг знал, что эта поза является тоже магической защитой, которую не каждому дано пробить. Он сам, впрочем, имея полные силы, пробил бы ее без труда, но и не видел в этом надобности, и полных сил к тому же не имел. И младшая дочь женщины, повторяя мать, стояла в такой же позе. Должно быть, по наущению Всеведы. Только спокойствия матери девчонке не хватало, и потому она смотрела на колдуна с откровенной ненавистью. Он предпочел бы, конечно, чтобы она смотрела со страхом, но…
Не дождавшись ответа, Гунналуг продолжил:
— Я все равно найду седьмую гиперборейскую скрижаль, с твоей помощью или без нее. Я способен это сделать, если уж нашел ее у тебя. Неужели ты сомневаешься?
Всеведа молчала, но молчала так, словно насмехалась над уверенностью колдуна.
— Если ты поможешь мне не потерять время, я, в благодарность, отпущу тебя с младшей дочерью и отдам заговорной нож, чтобы твоя старшая дочь вернулась в человеческий облик. Но, если ты не жалеешь своих детей, я все равно скрижаль найду, и тогда уже тебе и твоим дочерям не будет ни милости, ни пощады…
— Ищи… — устало и безнадежно вздохнула Всеведа, отказываясь от сотрудничества.
— Не хочешь, значит, помогать мне…
— Книга сгорела…
— А Извеча?..
Колдун смотрел внимательно, стараясь уловить момент, когда хотя бы взгляд Всеведы вздрогнет. Человек не всегда вздрагивает, но взгляд обязан реагировать на услышанное ушами. Но жена сотника Овсеня имела, видимо, завидное самообладание, и лишь удивление появилось в ее глазах.
— При чем здесь малыш Извеча?
Гунналуг выдержал паузу.
— А ты не знаешь, что он носит за плечами в большущем мешке? И почему он со своим мешком не расстается?
Гунналуг своего момента дождался! Он увидел искру испуга в глазах женщины. Эта искра промелькнула всего на мгновение и сразу отгорела. Но Гунналуг успел поймать ее. И этого хватило, чтобы все понять.
— Есть у него мешок. Он там все свои пожитки хранит… — попыталась Всеведа справиться с моментом, но было уже поздно.
Колдун трижды прозвенел колокольчиком. Из-за двери появился стражник.
— Уведи их. И не церемонься.
— Там, внизу… — сказал стражник. — Ярл Торольф Одноглазый приехал.
— Пусть его ко мне проводят…
До того как Торольф поднялся в комнату к колдуну, Гунналуг создал в воздухе новый магический огненный треугольник, и, всматриваясь в лицо Ансгара, пытался найти на нем другой треугольник, так называемый «треугольник смерти»[23], но увидеть, сколько ни смотрел, ничего не сумел. Это вовсе не говорило о том, что Ансгар выйдет живым из любых предстоящих ему переделок, потому что «треугольник смерти» появляется не на всех лицах, а только, как правило, у людей эмпатичных[24], тем не менее увидеть такой признак было бы хорошо.
Но следовало узнать, где Ансгар находится сейчас и успеет ли добраться до Ослофьорда вовремя. Для себя, естественно, вовремя, и совсем не вовремя для своих противников, которые с удовольствием никогда бы больше не видели мальчишку живым. Колдун начал легко дуть в центр магического огненного треугольника, отодвигая и уменьшая этим картину показанного. Он дул до тех пор, пока не увидел все четыре славянские ладьи, идущие вдоль берега, довольно мелкими, похожими на детские игрушки. И узнал берег. Места эти колдун знал хорошо, и знал, что все мореплаватели обязательно делают остановку в одном и том же достаточно удобном фьорде. Гунналуг посмотрел в треугольник внимательнее, и теперь узнал и сам фьорд, находящийся, если идти по суше, совсем недалеко от земель Дома Синего Ворона. Несомненно, ладьи там остановятся на отдых, но отдыхать долго не будут, потому что спешат. Значит, прибытия Ансгара можно ждать вскоре. И надежды Торольфа стать конунгом становятся все призрачнее. Но это в том случае, если не принимать никаких мер. А принимать меры необходимо не только Торольфу Одноглазому, но и самому Гунналугу, потому что вместе с Ансгаром к Норвегии приближается и маленький уродец Извеча со своим драгоценным мешком. Но меры Гунналуга должны носить совсем иной характер, потому что ему следует решать свою задачу в первую очередь. И лишь потом решать задачу Одноглазого, если она не пойдет вразрез с его собственными интересами. Если же пойдет, значит, Одноглазому придется забыть если не о титуле, то о помощи колдуна.
Определить количество воинов-русов, что плывут в норвежские земли, с помощью магического огненного треугольника было невозможно, и потому тратить силы даже на попытки не стоило. Магический треугольник мог бы показать, к примеру, тех, что находятся на палубе. Но славянская ладья, в отличие от скандинавского драккара, тем и славится, что на ней воины могут отдыхать под палубой, там же сидят и гребцы. А треугольник давал только внешний вид. Можно было, конечно, создавать новые треугольники для каждого закутка под палубой каждой ладьи и так добиться результата. Но что-то подсказывало Гунналугу, что силы тратить не стоит, потому что они скоро понадобятся ему, и понадобятся в большом количестве. Беспокойство за безопасность владений Дома Синего Ворона внезапно обострилось, и с этим ощущением еще предстояло работать отдельно и плотно, без помех и без присутствия посторонних людей. Но это беспокойство, как совсем недавно показал тот же магический огненный треугольник, только перспектива, хотя и не слишком отдаленная. И дело можно пока отложить, чтобы решить и дела Торольфа Одноглазого, и свои дела, по возможности совместив решения в единые действия.
Гунналуг подул в магический огненный треугольник сильнее и отодвинул изображение совсем далеко, сделав его похожим на макет береговой линии, и всмотрелся в фьорд. Да, память колдуна не подвела, фьорд имел узкий пролив, в котором легко можно запереть суда русов. И выпустить их, только поставив свои условия. Выпустить, когда Торольф будет готов к встрече. Или выпустить, когда они отдадут Извечу вместе с пресловутым мешком.
И тогда плевать на Торольфа. Он и без того основательно надоел.
Эта мысль пришла в голову колдуну в тот момент, когда он обрел уверенность в правильности своего поиска седьмой гиперборейской скрижали. А вместе с уверенностью пришло и гордое величие, которое мало интересовалось делами других…
Торольф оказался легким на помине и появился, как только Гунналуг в третий раз подумал о нем. Гунналуг обернулся и сделал рукой знак стражнику, чтобы тот вошел в комнату вместе с Одноглазым.
